Читать книгу Лысая - Вячеслав Береснев - Страница 8

Когда она добралась до девятиэтажки, где жила Лизок, уже порядочно стемнело. Отправив матери сообщение, что переночует у подруги, Пашка поспешно поставила телефон на беззвучный режим, предчувствуя, что возможны звонки с многочисленными протестами. Ничего, пусть отойдёт от их ссоры, а уже потом они поговорят, и Лысая «пояснит все за косяки».

Пашка позвонила в дверь, и Лизок очень скоро ей открыла: немного полноватая, одетая в чёрную футболку и рваные колготки, она обняла подругу, ещё не успевшую разуться.

– Проходи, там уже все. Говнарь пивка закупил.

– Эхаааа, здаароваа!!! – громогласно поприветствовала компанию Пашка, входя в светлую гостиную. Кир, Сумчик и Говнарь уже были здесь, только Простынь где-то задерживался. При беглом осмотре Пашка заметила пустую бутылку возле батареи: ребята времени зря не теряли.

– О, Лысая! – удивился Кир, приподнимая в её честь открытую бутылку. – А чё, я думал, ты кота там лечишь, все дела.

– Да куда там, – отмахнулась Пашка, потирая кулаки. – Мамаша выгнала к херам, посрались с ней. Я Лизкиной бабке его отдала, она у неё нормальная вроде.

– Ага, нормальная, – скривила лицо Лизок, появившаяся сзади: закрывала дверь. – Ты с ней не жила, заёбывает конкретно. Кошек любит, а людей терпеть не может…

«Я точно в верную квартиру позвонила?» – подумала Пашка, вспомнив доброжелательную старушку, принявшую к себе Зайца. Кроме того, её последние слова про заботу о Лизке… не было похоже, будто она действительно скрытый социопат.

– А чё, Простынь-то придёт, не? – спросил Кир у Говнаря.

Тот пожал плечами.

– Должен.

Говнарь и Простынь постоянно ходили вместе, и, несмотря на видимые сильные различия, хорошо между собой ладили. Лысая всегда удивлялась, почему этих двоих вообще тянуло друг к другу. Говнарь, он же Антон Чёрный, был широкоплечим и низкорослым, слегка полноватым подростком, пытался отращивать бороду, но пока что у него едва ли что-то выходило. Увлекался фотографией и выпивкой, много матерился, взгляды на многие вещи имел суровые. Если он про что-то не говорил «говно» – с этим можно было иметь дело (собственно, благодаря этому и родилась его неблагозвучная кличка). В то время как Простынь – он же Саня Простынёв – был полной его противоположностью: худой, высокий, вежливый, немного грустный, пока не выпьет, но всё равно свой. И эти двое были совершенно неразлучны! Очень часто они для вида сыпали друг на друга оскорблениями, однако это было что-то вроде игры в теннис: никто из них всерьёз не обижался, хотя не знающий человек мог бы подумать, что они серьёзно друг на друга злы. То, что Говнарь с Простынем неразлучны, было для всех здесь так же очевидно, как то, что небо сверху, а Пашка лысая.

Простынь явился через полчаса, запыхавшийся, но счастливый, что добрался. К его приходу Кир выпил достаточно для того, чтобы заплетался язык, но ещё не совсем достаточно, чтобы подкашивались ноги. Румянцем залилась и Лизок, да и Лысая заметила, что уж очень смешные у Говнаря порой шутки, даже если он не шутит совсем. Как бы то ни было, Простынь встретили с распростёртыми объятиями, и даже откупорили ему бутылку водки. Простынь хоть и казался хлюпиком, но пить всегда предпочитал из горла, из-за чего снискал немалое уважение Кира.

…В целом, эта ночь, склеенная потом Пашкой из обрывков воспоминаний, была довольно странной. Они спели пару песен под гитару (Лизок хорошо играла), случайно выломали задвижную дверь шкафа-купе, нарисовали член на лбу вырубившегося Кира, а когда он проснулся, то стал с криками гоняться за Простынем по всей квартире, опрокинул кухонный стол и в конце концов запер его в шкафу. Лысая хохотала вместе со всеми, когда Кир закинул сопротивляющегося Говнаря на спину, и, что-то матерясь в сторону Гарри Поттера, врезался в стену, кубарем повалившись на пол. Говнарь ругался вслед, причём ещё ядрёнее. А дальше – как в тумане. Пашка ничего не могла вспомнить.

В следующий момент они сидят на балконе, прижавшись спинами к стене, а плечами друг к другу. Лысая понимает, что пришли вызванные соседями менты – больно громко они шумели. Сверху сквозь ветви клёнов светила луна, рядом были Кир и Говнарь, в квартире Лизок клятвенно заверяла полицейских, что всё хорошо и… и что могло быть лучше? Пашка блаженно улыбалась, но затем поняла, что вообще не помнит, что привело к тому, что они спрятались на балконе.

– О, коньяк есть, – прошептал Кир, показывая друзьям бутылку. – Лысая, хочешь?

Пашка с удовольствием хлебнула. Коньяк был крепкий и вкусный. В голове – шаром покати, а на сердце так хорошо, как будто все беды разом ушли.

…Лицо щекотно: по нему елозят чьи-то пальцы. Лысая, смеясь, ударяет кого-то наотмашь: а ну не лезь!..

Полуголый Кир, пьяный вдребезги, стоит с пустой бутылкой посреди тёмной комнаты.

– Друзья мои, – заплетающимся языком говорит он, и Пашка понимает, что надо выпить. Шарит в темноте, но ничего не находит, кроме руки Лизка – и, посмеиваясь, сжимает её. Рука горячая и мягкая. – Друзья… м-мои! Давайте выпьем, чтобы…

Он икает, и Лысая от души смеётся: чёрт, как забавно он это делает! Смех вырывается из её груди, а Кир продолжает говорить свой незамысловатый тост:

– Давайте выпьем, чтобы нам… и дальше было… насрать!.. – еле договаривает Кир и разбивает бутылку об пол, ни капли не выпив. Всюду летят осколки.

– Мне насрать, что будет, пацаны и… и Лысая, – говорит он, еле ворочая языком. – Потому что может быть, мы с… ик!.. – Лысая опять смеётся, падая на спину. – Сдохнем мы может завтра! И мне! Похер! Похер!!! На всё!!! – кричит он так громко, словно старается перекричать собственные мысли.

Лысая смеётся так, будто никогда не слышала ничего смешнее этого незамысловатого подобия тоста, но чувствует, каким солёным и мокрым становится лицо. Даже нос закладывает. Она пытается ещё смеяться – не выходит, смех высох у неё на губах, темнота плывёт солёными каплями перед глазами, и Лысая понимает, что плачет, но от чего – не понимает. Всё вокруг неё падает во тьму, и на самом краю, на последнем вздохе Пашка решает, что так даже лучше – потому что там, в темноте, нет ни слёз, ни боли, и она с радостью отдаётся этой тьме.

Пространства в ней нет, но откуда-то сверху доносятся чьи-то крики.

Пашка проснулась первой.

Она обнаружила себя у подножия дивана, окружённой каким-то диким хаосом разбросанной одежды и вещей. В горле сухо, голову слегка давит – но не более. Пашка понимает: похмелья, кажется, нет, или оно не наступило полностью. Вокруг неприятно пахнет.

Говнарь спал за диваном, обнимая бутылку из-под водки: Лысая, не вставая, повернула голову и увидела его сквозь щель между диваном и полом.

Глаза слипались, но она поняла, что если и хочет спать, то точно не здесь. Поднялась на локти и сжала пальцы: что-то помешало. В руках у неё что-то делал смартфон Кира.

Что вообще произошло?

Она повела пальцем, разблокировав экран. Открылось какое-то фото: они пытались сделать групповой снимок, но, кажется, у кого-то изрядно тряслись руки. Пашка улыбнулась, глядя на одну из удачных попыток. В кадре были все; хоть пьяная физиономия Кира и не была эталоном фотогеничности, но благодаря ей фото получалось… будто бы целостным. Сонно улыбаясь, Пашка стала листать дальше.

Вот Лизок, сидя на спинке дивана, играет на гитаре. Кажется, это была «Рюмка водки на столе»… или что-то из Цоя. Последнего Лизок очень любит. Вот они все зачем-то сгрудились в темноте, обнявшись – просто так, по хмельному наитию. Вот лицо искренне смеющегося Говнаря – поистине редкий кадр, нужно сохранять такое в архивы и показывать потомкам. Следующее фото – Простынь положил голову на колени Говнарю и, кажется, тоже смеётся.

Следующим шло видео. Заранее убавив звук до минимума, Пашка подумала, что в нём точно будет какое-то шоу – или короткая фраза «ой, я фото хотел», заканчивающая ролик. Но видео длилось минут десять, что и пробудило в Лысой немалое любопытство. Она начала смотреть.

На видео была Лизок: так же сидела на диване, но гитары уже не было. Она смеялась, а рука оператора тряслась. Дальше к ней подползли с обеих сторон Говнарь и Простынь, и начали то ли щекотать её, то ли ещё что-то. Лизок громко смеялась, пока не поняла, что её крепко держат за предплечья. Подошёл, судя по всему, Кир, кое-как расстегнувший ширинку.

Пашка не смогла смотреть долго: почувствовала, что её тошнит. Поставила видео на паузу, сделала глубокий вдох – и её вырвало на чью-то одежду.

– Что за… – прошептала она, хватаясь за голову, в которой роились сотни вопросов. Как это произошло? Почему она этому не помешала? Чей это такой знакомый голос смеялся за кадром, пока кричащую Лизу насиловали?

Кто всё это снимал?

Голова сильно загудела, но далеко не от выпитого алкоголя. Шёпотом выругавшись, Пашка трясущейся рукой нашла смартфон и поспешно удалила видео.

Осознание, что она сделала это, пришло к ней спустя несколько секунд, и Пашка поняла, что так в любом случае будет лучше. На всякий случай она ещё прошерстила галерею на предмет подобного материала – но все остальные фотографии были типичными пьяными снимками с разных вписок, и их Лысая не стала трогать.

Руки дрожали, сонливость как рукой сняло.

Поднявшись, она оглядела разрушенную гостиную и, стараясь не шуметь, нашла остальных ребят в разных частях квартиры. Кир спал, сидя за кухонным столом – совсем на него не похоже, обычно, напиваясь, он засыпал в более неподходящих местах. Простынь уснул возле унитаза: кажется, спиртное на его желудок подействовало плачевно. Лизок даже умудрилась дойти до своей комнаты, куда пьянка по каким-то причинам не добралась: там она спала под одеялом (!) в своей кровати, переодетая в пижаму. Как она в пьяном виде смогла даже додуматься до того, чтобы переодеться и залезть под одеяло – оставалось неясно. Кажется, несмотря на всё, где-то внутри ей всё же хотелось быть примерной девочкой. Или, может, это Кир всё подстроил? Но он же тоже был в стельку бухой.

«И… неужели… я всё это снимала на его телефон? – подумала Лысая с ужасом. – Это… Это же просто пиздец… Это её крики я слышала тогда? Почему я… ничего не сделала?».

От таких мыслей голова шла кругом.

Пашка пыталась себя успокоить, поспешно покидая квартиру и тихо прикрывая дверь. Есть шанс, что, проснувшись, ни Кир, ни Лизок не вспомнят, что было ночью. Но во-первых, Пашка это точно помнила, и знала, что снятое ей же видео на телефон Кира не было алкогольным бредом. И во-вторых, было ещё кое-что очевидное, что, если очень уж не повезёт, само собой вскроется со временем: Лизок могла и забеременеть. Шанс, конечно, был пятьдесят на пятьдесят, но, если это случится… Что будет тогда?

Было раннее утро, с травы на газоне ещё не успела сойти роса.

Выйдя из подъезда, Пашка вдохнула свежий воздух. Попыталась прогнать назойливые мысли из головы: я была пьяна, я не могла себя контролировать, это со всеми случается, я ничего не могла сделать. Стало ещё паршивее, когда в памяти всплыли слова Лизиной бабушки: позаботься, мол, о ней там. Вот и позаботилась, – подумала Лысая с ненавистью к самой себе. От осознания происходящего хотелось выцарапать глаза. Или хотя бы оставить шрамы поглубже – как у Джокера. Пьяный Кир изнасиловал Лизку, а она, Пашка, вместо того, чтобы помешать, снимала это на его же телефон, при этом ещё и хохотала. Как такое вообще могло произойти?!

Почувствовав, что к горлу подступает ком, но уже не от тошноты, а из-за отчаяния, Пашка достала собственный телефон: проверить время, посчитать количество пропущенных от матери и банально отвлечься – хотя бы на секунду.

Часы показывали 05:43. Четыре пропущенных и одно сообщение – от матери: «Надо поговорить». Вздохнув, Пашка посмотрела на вызовы – и вытаращила глаза, чуть не поперхнувшись воздухом. Закрыла пальцами рот, чтобы не закричать: три пропущенных были от матери, однако в три часа ночи ей почему-то звонила Марья.