Читать книгу Три жизни - Вячеслав Калинин - Страница 10

Кассир «Бургер Кинга» в центре Копенгагена спрашивает меня:

– Ketchup, mayo?2

Почему он решил мне предложить только эти два соуса к картошке фри? Есть ведь наверняка ещё сырный, чесночный соусы. Кисло-сладкий какой-нибудь. В любом случае соус мне не нужен, так что я отказываюсь.

Мама ждёт меня на втором этаже кафе. С подносом, на котором два «Воппера», две средней упаковки картофеля и стакан со «Спрайтом», я поднимаюсь к ней. Мы болтаем о столице Дании, в которой оказались сегодня утром. Город потрясающий, я люблю такие места. Все эти тихие средневековые неширокие улочки, паутиной растянувшиеся по всему городу, дарят мне невероятное спокойствие и вдохновение. Улыбающиеся прохожие, которым в хорошем смысле нет до тебя дела. Бесконечные потоки велосипедистов, коих здесь расплодилось больше, чем авто. Парки, соборы и церкви. Музеи, рестораны и кофейни… Какое огромное счастье – всё это наблюдать своими глазами. Подобное запоминается на всю жизнь.

К сожалению, в Копенгагене мы пробыли очень мало, меньше суток. Уже вечером нам нужно садиться на паром под названием «Mariella» (его я никогда не забуду), на котором мы вернёмся в Финляндию – портовый город Турку. Паром идёт около пятнадцати часов, прибыть мы должны были к утру. У нас оставалось примерно полтора часа до отправления, так что ели мы довольно быстро.

В то время, как я приступил ко второй половине своего бургера, мне в затылок прилетел кусок бумаги. Я повернул голову и увидел за соседним столом компанию каких-то подростков арабской внешности. Их было шесть человек. В среднем на вид лет четырнадцать-восемнадцать. За несколько секунд я оценил обстановку: со мной моя мама; их шестеро, я один; вокруг, как назло, нет людей, которые могли бы помочь – пара пенсионеров да какие-то три толстые лесбухи с разноцветными волосами. Обстановка мне не понравилась.

– Просто проигнорируй, – попросила меня мама. Наверное, это был лучший вариант, но я понимал, что этим проблему разрешить не получится.

Так оно и произошло. Не успел я укусить бургер, в меня прилетел второй комок бумаги. Иного варианта, как решать вопрос здесь и сейчас, кажется, не оставалось. Можно было, конечно, уйти, но моё самолюбие задели. После этого, если мне не удаётся взять под контроль свои эмоции, я достигаю так называемой «точки невозврата». До последнего сохраняя самообладание, я через силу спокойно спрашиваю:

– What you need?3

Самый главный и, видимо, самый старший из этих оборванцев, недолго думая, агрессивно выпаливает:

– Fuck you!4

Примерно такой ответ я и ожидал услышать. Даже ухмыльнулся ему в лицо от такой очевидности. Впрочем, особой изобретательности в этой стрессовой обстановке я и не мог ему предложить. Тем более за такое короткое время. Поэтому за неимением иных вариантов и по причине плохого английского я с нажимом повторил свой вопрос:

– What you need?

Давай, удиви меня. Главарь был невозмутим:

– Fuck you!

Всё это начало превращаться в абсурдный круг, выход из которого нужно было срочно находить. Надо только придумать, что сказать нового, а там, возможно, ситуация приобретёт развитие. Пока размышлял, я на автомате, уже с большей агрессией, сказал короткое:

– Leave us alone5.

После этой фразы одна из лесбиянок повернула к нам свою голову и начала пристально наблюдать. Кажется, для посетителей вокруг нас начиналось незапланированное представление. Всё это время араб думал над новым выпадом. Видимо, ему тоже надоело говорить одно и то же. Он меня удивил. И как я сам до этого не додумался. Он просто начал что-то тараторить на своём языке под бурное одобрение своих шакалов. Это ещё больше разозлило меня и дало зелёный свет для составления конкуренции на своём любимом и родном русском языке:

– Что, словарный запас закончился и ты решил перейти на свою тарабарщину? Ну, я тоже могу на своём с тобой поболтать. Он у меня интересней и краше. Что ты на меня смотришь своим удивлённым тупорылым взглядом? Я сказал вам уже несколько раз – идите на хер отсюда, пока я не разозлился ещё больше и не отпинал вас здесь всех, придурки малолетние! – всё это я выпалил одним потоком, не сводя с них своих агрессивных глаз.

Кажется, моя мама поняла, что надо делать, поэтому начала в свою очередь их тоже крыть:

– Ты посмотри на него. Молчит и не может ничего ответить. Давай, забирай своих дебилов и валите!

На нас смотрели уже все посетители второго этажа. А парнишка всё молчал. Молчал-молчал, а потом повернул голову к своим «друзьям», которые тоже заметно поубавили свой пыл. Через несколько минут они ушли, а мы спокойно доели свой ужин.

– Да, спасибо за то, что я русский, – с улыбкой сказал я маме.

– Это точно, – всё ещё волнуясь, ответила она.

Мы вышли на Королевскую площадь, когда до отправления парома оставался час. Здесь нас ждал автобус туристической группы, что путешествовала с нами уже шестой день. Около автобуса нас дожидался Пётр – с ним мы сдружились в первый же день дороги. Ему было лет сорок пять, сам родом с Урала. Он, как и мы, очень любил смотреть этот мир. Поэтому на его счету был не один десяток стран. Кажется, он бежал от чего-то, стараясь раствориться на этой дороге. Спустя несколько лет я начал его понимать. Сейчас же, в семнадцать лет, Пётр просто представлялся мне интересным мужиком, который рассказывал свои истории, весело шутил и угощал пивом. В тот момент этого мне было достаточно. Да, порой я пытался поговорить с ним на какие-то околофилософские темы, но это были лишь попытки. Попытки подростка, думающего, что он понял многое. Пётр видел во мне потенциал, постоянно говорил мне об этом, но при этом регулярно напоминал мне, что, на самом деле, я ещё довольно юн. Он мне очень нравился, я видел в нём своего отца. Из-за того, что мой папаша, мягко говоря, не справился со своей ролью, порой я невольно переносил её на других, в общем-то, чужих людей. В моей жизни Пётр, наверное, один из первых принял эту роль на себя. Вольно или невольно он старался меня чему-то научить через простой диалог. Это когда ты спокойно разговариваешь с человеком, и вроде бы это обычная болтовня. Но именно в этот момент ты непринуждённо принимаешь и усваиваешь какие-то трудноуловимые истины. Тогда я этого не понимал, а сейчас благодарен ему.

Забавно, но сначала, во время первой встречи, я подумал, что Пётр – это обычный русский алкаш. Помню, как он сел тогда в четыре утра в автобус в Питере, который должен был нас отвезти в Хельсинки. Он него несло диким перегаром и ещё какой-то рыбой, от запаха которой меня подташнивало. Я сильно на него злился и старался избегать. Но когда вечером того же дня мы оказались за одним столом во время ужина, я понял, что это мой человек.

Я рассказал Петру про случай в «Бургер Кинге». Его эта история позабавила.

– А если бы ты не был русский, что бы делал? – улыбался он.

– Не знаю. Наверное, позвал на помощь толстых лесбиянок.

– Да, я бы тоже так сделал.

Мы зашли в автобус. Почти все члены группы уже сидели на своих местах. Не хватало только «троллей» – так мы с Петром назвали одну сумасшедшую троицу женщин лет сорока. Они были безумны каждая по-своему. Одна вела себя агрессивно, другая постоянно нервничала, а третья вечно ходила с потерянным видом. Всех объединяла тупость. Нам они понравились. Причём каждая приехала в Скандинавию одна. Но, как говорится, подобное притягивает подобное.

Тролли пришли через пять минут. У каждой в руке по бутылочке пива. Они сели на заднее сиденье и всю дорогу о чём-то весело разговаривали.

– Вечеринка у троллей, – сказал Пётр, нагнувшись ко мне со своего места, от чего я рассмеялся.

Порт находился недалеко, поэтому довольно скоро на горизонте показался огромный белый паром, на котором красными буквами выведено название – «Mariella». Её вместимость была больше, чем у «Титаника». На одиннадцатипалубное судно заходили сразу с нескольких сторон. Наши места находились на третьей палубе. Пришлось отстоять довольно длинную очередь, состоящую по большей части из орущих и толкающихся китайцев, прежде чем мы наконец оказались на пароме. Внутри он впечатлял ещё больше, чем снаружи. Это был словно отдельный район города, состоящий из множества кварталов. Здесь имелись магазины, рестораны, бары, сувенирные лавки, клубы, своя «набережная» по всему периметру. Заблудиться здесь можно было на раз-два. Жилыми домами являлись отдельные каюты – первого, второго и третьего класса. Есть даже каюты ниже ватерлинии – то есть под водой. Мы плыли в такой, когда добирались из Стокгольма в Копенгаген. Ощущение, словно ты в подводной лодке. Сегодня мы будем жить над водой. Каюты располагались вдоль одинаковых коридоров с красными коврами и стенами кофейного оттенка. Двери кают все были белые. Так что очень важно запомнить свой номер, потому что иначе я бы его просто не нашёл.

Мы быстро расселились и пошли наверх ужинать. Там нас ждал шведский стол – самый изобильный из всех, что я видел. Вино трёх видов здесь разливали в неограниченном количестве, прям как газировку в фаст-фуде, можно было брать сколько угодно креветок, мидий, кальмаров и форели. На выбор имелось несколько десятков блюд и ещё столько же десертов. Скандинавия, что сказать.

Мы сели вчетвером за один стол – моя мама, я, Пётр и Татьяна. Татьяна, женщина лет пятидесяти из Москвы, присоединилась к нашей компании на второй день. Она нам сразу понравилась своей интеллигентностью и хорошим чувством юмора. Всю неделю, что мы путешествовали по Скандинавии, эта весёлая компания из четырёх человек не отлипала друг от друга. Каждый вечер мы собирались где-нибудь, чтобы посидеть за бутылочкой вина, обмениваясь историями из прошлого и обсуждая настоящее с будущим. Однако сегодня после ужина мы решили разделиться. Мама с Татьяной хотели походить по магазинам, а нам с Петром это было ни к чему. Мы просто хотели попить пива с видом на Балтийское море и поболтать о своём. Мама думала, что мы напьёмся (ведь мы с ним ещё ни разу это не делали), поэтому строго сказала Петру:

– Только попробуй его споить.

– Всё под контролем, не переживай, – улыбался он.

– Мам, не придумывай. Всё будет в порядке.

– Я тебя знаю. Номер хоть запомнил?

– Вроде да.

– Вроде?

– Запомнил. Забыла, что это я тебя всегда веду и мы никогда не теряемся?

– Я помню, где вы живете. Приведу его в целости и сохранности, – помог мне Пётр.

– Ладно, будь аккуратнее.

Закончив этап бесконечных заверений, мы наконец разошлись.

– Номер 1089, да? – спросил я Петра.

– Да.

Мы пошли с Петром в бар неподалёку, который нам приглянулся с самого начала. В нём с барной стойки открывался отличный вид на сцену и море. Мы взяли по пинте светлого.

– У тебя очень заботливая мать.

– Да, знаю. Я люблю её, но иногда она перебарщивает. Мне ведь уже давно не пять лет.

– Для неё тебе всегда будет пять. Цени это.

– Не знаю, не уверен.

– Со временем ты многое поймёшь.

– Что, например?

– Ценность детей. Ценность любви и заботы.

– А вы думаете, что я не ценю любовь и заботу?

– Ценишь. Но не до конца понимаешь. Это приходит с возрастом. Когда начинаешь реально понимать и любить себя, когда в твоей жизни появляется действительно важный и нужный человек, когда появляются дети.

– А если я не хочу детей?

– Потому что ты ещё сам ребёнок.

– Не знаю. Это прям не моё. Сейчас я так чувствую.

– Ещё перечувствуешь. Главное – правильно расставлять приоритеты, идти верной дорогой и не терять себя. О, смотри какая…

Он кивнул в сторону молодой мулатки с пышными формами, которая горячо танцевала посередине сцены, зажигая всех мужиков вокруг.

– Мне не нравится. У неё короткая стрижка.

– Какой ты избирательный. А мне нравятся такие.

Он залипал на неё, а я просто пил своё пиво. Я думал над тем, что это путешествие подходит к своему завершению, отчего становилось грустно. Август заканчивался, и совсем скоро мне предстоял переезд в Томск – город мне совершенно незнакомый. Город, где у меня не было ни родственников, ни друзей, ни даже знакомых. Начиналась студенческая жизнь, и я понятия не имел, куда она меня приведёт.

– А вы были в Африке? – вновь взглянув на мулатку и решая отвлечься от мыслей, спросил я.

– Да. Египет, Тунис, Алжир, Марокко, Танзания, ЮАР. Кажется, всё.

– Хотел бы я оказаться в Африке.

– Будешь. У тебя всё впереди. Это мне уже скоро пятьдесят.

– Да ладно вам. Так говорите, словно завтра уже помирать. У вас ещё тоже многое впереди.

Мы чокнулись бокалами и выпили за это.

– А у вас был секс с африканкой?

– Да.

– И как оно?

– Отлично. Секс с ними отличается от секса с белыми.

– Чем же?

– Трудно объяснить. С ними это напоминает что-то ещё более животное. Как-то так, наверное.

– Интересно. Хотел бы я попробовать.

– Ну так иди подвали к той мулаточке. А то что она об каких-то толстопузов трётся. Ей нужно молодое тело, – ухмылялся Пётр.

– Не, я лучше с вами посижу. Мне с вами интересно.

– А с ней?

– Не люблю танцевать. Трата времени, неинтересно и глупо. И английский я не знаю.

– Там английский не нужен, поверь, – засмеялся он. – А про танцы ты это зря. Как бы тебе это не нравилось, надо уметь это делать. Такие правила.

– В жопу это правило. Хочется быть собой. Да и вообще, это вам она понравилась. Идите и танцуйте.

– Я тоже лучше с тобой посижу.

– Мне казалось, что вам не особо со мной интересно и вам просто нужен собутыльник.

– Не придумывай. Ты умный и интересный парень.

– Ух ты, а я думал, вы хотели подкатить к мулатке.

Он рассмеялся. Мы вновь чокнулись и сделали по несколько больших глотков. Первый бокал был осушен, так что Пётр пошёл за вторым. Когда он вернулся от бармена, сказал:

– Кстати, возвращаясь к тёмненьким. Учти, что от них исходит необычный запах. На любителя, так сказать.

– Запах? Какой?

– Тоже животный какой-то.

– Забавно. Когда буду трахаться с мулаткой, буду думать о вас, – рассмеялся я.

– Иди ты.

Спустя лет шесть я понял, что имел в виду Пётр, когда говорил о запахе. И правда – на любителя. Но сейчас я продолжал сидеть за баром, приканчивая второй бокал, и смотрел, как оранжевое солнце заходит за горизонт.

– Чёрт возьми, как красиво и хорошо. Ради этого стоит жить, – сказал я.

– Это точно. Умей ценить такие моменты. Старайся подмечать детали, потому что в них истинная ценность и красота.

– Да, я понимаю, о чём вы. А что делать, когда не получается находить ценность и красоту?

– Находить ценность и красоту.

– А у вас получается?

– Да, я ведь здесь.

Мы несколько минут молчали, наблюдая за закатом под аккомпанемент джаз-оркестра. Что меня ждёт в Томске? По большому счёту, переезд туда – большая лотерея, в которую я решил сыграть. Поступление на юридический – тоже лотерея. Ведь всё, что дала мне школа, это просто понимание, что я до мозга костей гуманитарий. Из малоперспективных в плане прибыли исторического, философского или политологического направлений я решил выбрать то, что в будущем сможет обеспечивать меня и мою семью. Историю и философию я любил, но ими я мог заниматься и в качестве простого увлечения. А вот денег они мне вряд ли бы принесли. Так что юридический – мой единственно верный путь, по крайней мере, с практической точки зрения. Если говорить про конкретную профессию, то я мечтал стать адвокатом, занимающимся уголовной практикой. Защищать мне всегда было приятнее, чем бегать за кем-то и обвинять. В защите я видел некое созидательное, доброе начало, что манило меня сильнее всего. К тому же я терпеть не мог любую иерархию и людей с зашоренным сознанием, которые во всей этой иерархии варились. Мне казалось, что все, кто туда идёт – либо обижен на эту жизнь, либо хочет почувствовать власть ради власти. Ведь это так классно, думают они, махнуть рукой и отправить человека в клетку. Не знаю, что должно происходить в голове у человека, чтобы считать, что ты имеешь моральное право на это. Я же не был обижен на эту жизнь, а ощущение власти меня никогда не привлекало. Я слишком зациклен на себе и внешнем мире, поэтому обращал внимание на нечто более ценное и интересное.

– О чём задумался?

– М-м?

– О чём задумался, говорю.

– А, да так. О будущем.

– И какое оно?

– Не знаю. Неопределённое.

– Это хорошо. Значит, что ты на правильном пути. Только дураки знают всё наверняка и при этом в действительности ничего не понимают.

– Надеюсь, я правда на верном пути.

Солнце уже зашло за горизонт, пейзаж медленно становился тёмно-синим. Паром плавно покачивался на волнах, словно убаюкивая.

– Кажется, сегодня будет немного штормить, – глядя вдаль, сказал Пётр.

– Надеюсь, что нет. Я всё не забуду наш первый рейс из Хельсинки в Стокгольм, когда меня чуть не стошнило от морской болезни.

– Не повезло. Кстати, не знаю, что такое морская болезнь. Никогда её не чувствовал. Расскажи мне о ней.

– В несколько раз хуже, чем на этой дурацкой круглой карусели из детства. Такая стояла у всех во дворе. Не знаю, какой идиот её придумал. Суть в том, что с неё в любой момент ты можешь сойти, и головокружение со временем пройдёт. А вот с корабля ты так просто не уйдёшь. И эта тварь будет преследовать тебя до самой земли. Приходится просто ждать и надеяться на то, что твоё «путешествие» закончится как можно быстрее. А ещё морская болезнь – это не головокружение. Тебя, точнее твой мозг, словно подбрасывают вверх-вниз. Вот ты вроде наверху, но в следующий миг уже летишь вниз. Только-только привык к «низу», как вновь стремительно улетаешь куда-то в небеса. И так до тошнотворной бесконечности. Тебя шатает из стороны в сторону. Сидеть не можешь, лежать не можешь, а ходить тем более. Меня даже сейчас немного затошнило от воспоминаний.

– Да, звучит отвратительно. Давай не будем об этом. Взять ещё пива?

– Не много ли на сегодня?

– Как себя чувствуешь?

– Прекрасно.

– Тогда давай возьму ещё.

– Как скажете.

Через пару минут Пётр принёс ещё по бокалу светлого, и мы продолжили слушать завораживающий джаз.

– Куда планируете поехать после Скандинавии? – спросил я у него.

– Я хотел вернуться в Штаты. На эту страну нужна не одна и не две поездки. После хотел заглянуть в Канаду.

– Звучит классно. У меня есть одна мечта. Проехать на маслкаре от Восточного до Западного побережья… С любимой женщиной.

– Это очень серьёзная мечта. Осилишь?

– Да. Но сложнее всего будет найти любимого человека.

– Тут ты правильно мыслишь.

– А у вас был любимый человек? – спросил я и тут же пристыдился от собственного навязчивого вопроса.

Он помолчал немного, после чего ответил:

– Знаешь, что самое сложное в этом всём?

– Что же?

– Во-первых, чертовски важно встретить человека в правильный момент. Здесь имеют значение возраст, опыт, ум, эмоциональный интеллект, психологическое состояние и прочее-прочее. И если где-то в момент встречи вы сильно не совпадаете, скорее всего, ничего не выйдет. Трата времени, лишняя головная боль и разочарование. Но главное – не так сложно найти, как воспитать и сохранить любовь. Если смог не только почувствовать, но и создать поистине ценную и непобедимую связь – это великое достижение и лучшая награда.

– Вы не справились?

– Вроде того.

– Извините, что начал этот разговор. Просто мне очень важно думать и говорить про это. Я сентиментален.

– Не извиняйся. Я уже вышел из того возраста, когда меня это может сильно расстроить.

– Ну и хорошо. Я отлучусь ненадолго, выпитое пиво даёт о себе знать.

– Валяй.

Нужно было пройти через весь бар, чтобы добраться до туалета. Джаз-группа продолжала играть, столы были переполнены. Наша мулаточка сидела в какой-то белой компании. Примерно в этот момент я понял, что опьянел. Причём опьянел до очень предательского состояния. Я называю это состояние «квази-золотая середина». Это когда тебе очень хорошо, ты ловишь чувство эйфории и думаешь, что плавное продолжение употребления алкоголя поможет это состояние идеально поддерживать. Но суть в том, что если при настоящей «золотой середине» это действительно так, то при «квази-золотой середине» очередной глоток может в любой момент грубо ударить тебя по голове. И пути обратно нет. Конечно, я осознал это уже после. Сейчас я думал, что это долбаная золотая середина. В зеркале уборной на меня смотрело счастливое лицо подростка. У него были розовые полноватые щёки, светлые длинные волосы с зачёсом набок и гладкая кожа с нелепым пушком. Я захотел запомнить этот момент, поэтому достал телефон и сделал одну фотографию своего отражения. Какая-то глупость, но тогда мне казалось, что в этом есть смысл. Я вернулся за наш стол, на котором стояли свежие бокалы (это третья или четвёртая пинта?).

– Я взял ещё по одной.

Конечно же, я буду этот очередной стакан. Это ведь грёбаная золотая середина!

– Вам точно нужен собутыльник, – ехидничал я.

Примерно на этом моменте мои воспоминания начинают приобретать фрагментарный характер. То, что было в этом джаз-баре дальше, я не помню. Следующее воспоминание связано уже с другим местом. Это какой-то клуб с розовым освещением. Там я осознал, что смертельно ужран. Передо мной стоит тарелка с пиццей. Наверное, Пётр мне купил, думая, что мне это поможет. Но его самого нет, как и остальных посетителей. За столом я один. Кажется, вокруг вообще никого нет. Что за корабль-призрак? Я пытаюсь посмотреть на свои часы, но стрелки живут своей жизнью – они пустились в какой-то неадекватный пляс. Вот вроде три часа… а… нет… полвторого?.. Да какой там, уже полпятого!.. Через пять часов Финляндия… Ты с ума сошёл?! Время видел?! Всего-то одиннадцать часов! А сколько минут? Сорок пять… Двадцать восемь… Одна минута… Нет, сорок семь… Я понимаю, что это бесполезно. Голова кружится, как ненормальная. Надо оставить эту затею. Пытаюсь съесть кусок пиццы… Мне это удаётся. На второй сил уже нет. Справа идёт какой-то хрен. Не вижу его лица. Я хватаю его за руку. Довольно агрессивно, но иначе не получается.

– Hey man… Wh’at t’me is it?6

У него нет лица. Меня это пугает. Кажется, с момента, как я задал вопрос и получил ответ, прошла целая вечность. Я слышу какое-то невнятное бульканье. Мне оно не нравится. Я отвечаю ему таким же смутным шумом, а в голове у меня всё звучит гениально. Кажется, я разговариваю сам с собой на тему, которая связана со временем очень слабо. Безликий слушает всё это, и я чувствую его тревогу (теперь нас двое). Она заигрывает со мной, но у меня нет сил. Они закончились на дурном невнятном монологе, суть которого неизвестна никому. Сколько это может продолжаться? Вечность. Ненавижу вечность. Я погружаюсь в себя.

…

…

…

…

Играет издалека, словно за сотни километров от меня.

Но оно живёт во мне.

…

…

Красиво. Красиво и плохо…

…

Бесконечное вечное…

…

…

…

…

Он появился из ниоткуда. Ещё секунду назад я был один. И вот он здесь.

Пётр.

– Ты как?

– От… отв’ратитлно. Ещё б’лезнь… Море… А ты?

– Всё хорошо. Тебе нельзя домой. Твоя мать меня убьёт.

– А то…

Я не знаю, что он собирается делать. И уж тем более я не знаю, что мне делать самому. Это не важно, потому что я вновь ухожу в себя. Меня ожидает очередная новая сцена. Какая она будет? Не знаю. По крайней мере, я не один – со мной Пётр. Но ему противостоят грозные соперники – адские вертолёты и остервенелая морская болезнь. Кто победит? На большее, чем паритет, я и не думал рассчитывать.

Новая сцена.

Какой-то вестибюль с огромной люстрой наверху. Я смотрю на неё. Она то увеличивается, то уходит куда-то в сторону. Внутри меня происходит безумие. Шатает влево, вправо, вверх и вниз… Да кого я обманываю?.. Меня несёт во все возможные стороны! И даже не меня, а мой мозг. Он улетел далеко-далеко, оставив дурное тело хозяина. Если честно, у меня даже нет уверенного ответа на вопрос, кто именно является хозяином. Я не в силах произнести ни слова.

Кажется, я нашёл свой мозг! Он на люстре. Прыгает с абажура на абажур. Ему что, весело? Почему тебе весело, когда я тут – умираю? Эта сволочь молчит. Спрятался куда-то от меня.

Удар по щеке. Смачная пощёчина. Такая приятная.

Это меня так пытаются вернуть к жизни. Этой жизни. Не кто иной, как единственное светлое пятно, отвечающее за мою безопасность. Но Пётр напрасно бьёт меня по щекам. Группа вертолётов под пристальным командованием морской болезни безукоризненно выполняют поставленную задачу.

…

…

Я на «Титанике»?

…

Это явно он. Такие одинаковые коридоры были только там, я помню. Бесконечные ряды из сотен белых дверей, располагающиеся на десятке этажей. Наш где-то на третьем или втором. 1177… 1089… 1261… 978… Эти номера, не говорящие мне абсолютно ни о чём, окончательно сведут меня с ума. Но угнетает, в первую очередь, не это. Угнетает осознание того, что мы потерялись. Я не могу говорить, как бы Пётр этого ни хотел. Да даже если бы и мог выдавить из себя это грёбаное четырёхзначное число, толку нет. Я его забыл. Могу лишь наобум называть числа, интуитивно мечтая о том, что какое-то из них окажется истинным.

…

Я не знаю, сколько времени прошло. Но, кажется, по этим одинаковым коридорам парома мы ходим вечность. Как тебя зовут, дорогая?

Mariella…

Её кишки очень скользкие, поэтому я стремительно лечу куда-то вперёд. Мои силы почти на исходе. Пётр вовремя подхватывает меня. Оберегает.

Спасибо.

…

…

Больше не могу. Я сижу в коридоре прямо на полу.

– Пойдём… Я знаю, куда нам нужно.

Ничего он не знает. И он знает, что ничего не знает. А я знаю, что он знает, что ничего не знает.

Заткнись.

Мотаю головой. Это означает не то, что я никуда не пойду, а то, что я знаю, что он знает, что ничего не знает.

– Ладно, посиди пока. Дай мне пять минут, и я найду твою каюту.

Да хоть десять. Мне и тут очень хорошо, хоть и до одури плохо.

…

– Мариэлла?

Молчит. Может, попробовать её позвать ещё раз?

– Мариэлла!

Она смеётся. Ей интересно наблюдать за мной, но при этом она выдерживает холодный тон:

– Что нужно?

– Забери меня.

– Номер 1089.

…

…

Меня поднимают сильные руки. Я облокачиваюсь на Петра, который тащит меня вперёд. Я знаю, что осталось совсем немного.

Стою перед дверью. 1 – 0 – 8 – 9.

Как будто мне это может помочь, Пётр в последний раз заряжает мне мощную оплеуху. Мне кажется, ему просто нравится меня бить. Понимаю. Если бы кто-то рядом со мной так же глупо напился, немного «бодрящих» я бы ему точно обеспечил. Чтобы не расслаблялся, так сказать.

Дверь номера 1089 открывается, и первое, что я вижу – это глаза. Мамины пылающие глаза. На этот раз пара пощёчин прилетает Петру, который даже и не думает оправдываться. Справедливо. Они ещё о чём-то переговариваются. Пётр – тихо. Мать – громко. Договорились, что обсудят всё завтра.

Кровать. Как я тебя ждал. А ты меня?

– Нет, я тебя не ждала.

– Почему?

– Сейчас узнаешь.

Мне страшно. Подсознательно я уже понимаю, в чём тут дело.

– Ты так быстро раскусил меня?

– ДА, ПОДЛАЯ ТЫ ТВАРЬ!

Она заодно с вертолётами! А морская болезнь, эта сука, смеётся во весь голос вместе с моей кроватью.

Я сегодня не усну.

Ванная – вот мой друг на ближайшие несколько часов. Там есть унитаз. Он готов принять всё, что я дам ему сейчас. А вот и подруга раковина, которая хоть и нехотя, но сможет забрать то, что я пожадничал для унитаза. Зеркало очень мудрое. Оно будет показывать мне самого себя, чтобы легче было возвращаться к унитазу. И так до бесконечности. Унитаз – раковина – зеркало. Зеркало – раковина – унитаз.

Это пытка.

Сколько прошло времени?

Не знаю. Но, кажется, я могу вернуться к кровати. Возможно, она вновь полюбит меня.

Но она не хочет меня любить.

Унитаз – раковина – зеркало.

Кровать, пожалуйста.

Зеркало – раковина – унитаз.

Я люблю тебя.

Раковина – зеркало – унитаз.

Умоляю, дай мне шанс.

…

…

– Вставай.

Я присаживаюсь на кровати и понимаю, что всё ещё пьян. Ложусь обратно.

– Через двадцать минут мы приплываем. Ты вообще можешь ходить?

Моя мама с пониманием пока не донимает меня.

– Кажется, да.

Встаю. Шатает, но уже не так сильно. А ещё я могу говорить. Вертолёты улетели, а морская болезнь напоминает о себе лишь короткими вспышками. Это её предсмертная агония.

– Пойдём.

Мне не пришлось одеваться. Я даже обуви не снимал.

Идём по ненавистным коридорам.

– Я не буду это комментировать.

– Да, я, наверное, тоже. Если только потом.

– Я убью Петю.

– Не стоит. Он не виноват.

– Это я уже сама решу.

У выхода столпилась огромная куча народа. По большей части китайцы. Опять китайцы. Их улюлюканье и возгласы не доведут до добра. Меня начинает тошнить. Благо мы у магазина. Подхожу к кассе и спрашиваю у какой-то девушки:

– Excuse me. Could you give me a packet?8

Моё зелёное лицо говорит само за себя. Это видно по её глазам. Она молча отрывает один пакет и передаёт его мне. Главное, не вырвать прямо перед ней. Хотя счёт идёт на секунды. Я быстро отхожу от кассы и на полпути к шумной толпе рву в этот пакет. Стало чуть легче. Теперь я, как идиот, стою, слушаю китайцев, а в руках у меня собственная рвота.

Поскорее бы на улицу.

Стояли мы долго. Я успел воспользоваться пакетом ещё пару раз.

Наконец-то. Я вижу открывающиеся ворота. Конечно, пока мы выйдем, пройдёт ещё минут пять, но это сущие пустяки.

Свежий воздух прекрасен. Солнце великолепно. Порт финского города с забавным названием Турку чудесен.

– Может, ты выбросишь уже свой пакет? – говорит мама.

– А… да… Сейчас.

Идём к автобусу, у которого я с радостью вижу Петра и Татьяну. Они о чём-то разговаривают.

– Ну ты как? – спрашивает меня Пётр.

– Пойдёт. В сто раз лучше, чем вчера.

– Лучше молчи и не подходи ко мне ближайшие несколько часов, пока я тебя не пришибла, – с тёплой злостью отрезала мама. – Он всё ещё пьян. Не представляю, в каком он был состоянии вчера. И, главное, сколько вы умудрились выпить.

– Что, всё-таки они напились вчера? – спросила Татьяна.

– Это мягко сказано. Ты посмотри на него.

– Ну ничего. Главное, что всё в порядке, – с улыбкой сказала Татьяна, закончив это обсуждение прошедшей ночи.

Мы зашли в автобус, и я с кайфом уселся на своё место. Мне нужно было поспать. Наш верный экскурсовод проводила перекличку и, досчитавшись последнего человека, выступила с заявлением:

– Так, господа! Всех с возвращением в Финляндию. Поздравляю, мы пережили с вами этот шторм. Никого не укачало?

Я промолчал. Мама смотрела на меня, как на болвана. Татьяна, глядя в мою сторону, тепло улыбалась. Пётр уже спал.

– В общем, готова вам предложить два варианта. Мы можем либо сразу поехать в Хельсинки и побыть там подольше, либо заехать по пути в один замок. Что скажете?

В автобусе стояла какая-то спокойная тишина. Народ ещё не проснулся толком. Молчали даже тролли. Посмотреть какой-то замок мне безумно хотелось, поэтому я как ненормальный закричал:

– Едем в замок!

Тишина. Экскурсовод:

– Так, один голос за замок. Ещё предложения? Замок раз! Замок два! Замок три! Продано! Едем в замок!

Отлично.

Я закрываю глаза.

Одна секунда.

Открываю глаза.

Ливень с шумом бьёт в стекло автобуса. Я вижу знакомую мне площадь. Где я её видел? Да это же Хельсинки! А где замок? Оборачиваюсь, вижу всё ещё злую маму.

– А где замок?

Её глаза. Они содержат ответы на все мои вопросы. Через силу она отвечает:

– Давно проехали.

– Ох… Ну вы посмотрели его?

– Да.

– Он красивый?

– Да.

– Хорошо.

– Потрясающе.

Вновь поворачиваюсь к окну. Ливень невероятный. Выходить не хочется, но нужно.

– Сколько у нас здесь часов?

– Около пяти.

– С погодой не повезло, конечно.

– Ничего, освежишься.

Я улыбнулся.

– Надо бы придумать, чем заняться, – сказал я.

– Придумывай. Ты же у нас экскурсовод. Очень мудрый. Как ты там сказал? Ты всегда ведёшь и никогда не теряешься? Что ж, дерзай.

Пора было выходить из автобуса. Как же холодно на улице. Ещё этот дождь, бьющий прямо в лицо. Надо что-то делать. Я смотрел на серое небо Хельсинки, бегающих туда-сюда прохожих.

– Давай выпьем кофе, поедим и найдём памятник Маннергейму9, – ляпнул я.