Читать книгу Театры Тольятти. Том 1 - Вячеслав Смирнов - Страница 54

Классик советского театра Петр Монастырский поставит в «Колесе» спектакль по произведению Горького «Зыковы».

Можно удивляться, но монстр советской сцены впервые осуществляет в нашем городе свою постановку. Мало того: это его первое для Тольятти полномасштабное интервью.

В свое время бывший главный режиссер театра «Колесо» Анатолий Морозов опасался, что Тольятти станет филиалом Самарской драмы. К этому были определенные предпосылки, ситуация все еще находится в развитии. Но то, то в наш город удалось завлечь мастера подобного масштаба – это отдельная история. Может статься, что нынешнее присутствие Монастырского в Тольятти войдет в историю города.

Петр Львович – автор десяти книг: «Жил-был театр», «Петр Монастырский от первого лица», «Моя Галатея», «Режиссер и режиссура» и других. Лауреат Государственных премий СССР и РСФСР, награжден орденами Трудового Красного Знамени и «Гриф Поморский» (Польша), медалью «За заслуги перед Отечеством» IV степени. Родился мэтр в июле 1915 года в Одессе. Именно в этом городе в 1935 году он начал свою творческую деятельность. В расцвете своей карьеры Петр Львович руководил Самарским театром драмы добрых 43 года. Подобный срок достоин занесения в книгу рекордов Гиннеса: в России до Монастырского никто столько лет не руководил театром. Сейчас Монастырский возглавляет благотворительное творческое объединение «Мастера сцены» и является профессором кафедры режиссуры и мировой художественной культуры Самарского педагогического Университета.

В общении мастер непосредственен: все так же юморит и одергивает не понравившихся собеседников. Беседовать с ним сложно: он превалирует и навязывает свою манеру ведения беседы. Поэтому нынешняя публикация – не интервью, а краткая нарезка высказываний Монастырского.

Gorky – forever

– Я очень большой поклонник Горького – не только как драматурга, но и как очень крупного писателя. И всегда с содроганием в душе слушаю, как люди, которые Горького не читали, хулят его как какого-то врага народа. Очевидно, они прочитали «Песню о буревестнике», может быть еще «Песню о соколе», и решили, что в нынешнее время говорить о буревестниках революции просто не модно. Поэтому Горький – плохой писатель. Но если бы они прочитали хотя бы несколько пьес Горького, у них бы язык не повернулся такое говорить. Обратите внимание, как называются практически все пьесы Горького: «Зыковы», «Дачники», «Мещане», «Варвары», «Егор Булычев и другие», «Достигаев и другие». В каждом названии он берет социальную основу, в произведениях рассказывается о купцах, у которых то-то не заладилось в жизни, и с каждым поколением они становятся беднее – не по карману, а душевно. Я смотрю на нашу жизнь – кто у нас пошел в купцы в наше реформенное время? Сначала мы их звали «новыми русскими», потом еще как-то. А в общем, это люди, которые не очень честным трудом заработали огромные деньги в одночасье: никакой дядя из Америки им наследства не оставлял, никакие папа с мамой не оставляли им имения, деревни. Они сделали то, что они могли сделать, что им помогли сделать: присвоили все и – вперед! И в итоге мы сегодня не получаем нужных реформ, мы получаем некое подобие. Подумайте: кто строит реформы? Люди, лишенные культуры. Нельзя строить экономику некультурным, неграмотным людям. Объявляются четыре национальных проекта, затем пятый, шестой. И я не слышу ни от президента, ни от премьер-министра, ни от министра, который занимается культурой-мультурой, что первый проект должен быть проектом культуры. Пусть он идет параллельно с экономикой, пусть он не идет впереди, потому что нам действительно нужны и дороги, и материальное положение, и прочее. Мне очень хочется этим спектаклем возбудить интерес к коренным вопросам: общество не может в полной мере соответствовать тому, чего хотят от него сегодня. В России 15 процентов населения поглощают 92% бюджета, а 85% населения – им достается всего 8%.

Если завтра война, если завтра в поход

– Я подозреваю, что сегодня наш бывший советский, ныне российский театр терпит бедствие, причем очень серьезное, мы на грани того, что можем оказаться без русского театра. В советское время был такой лозунг: «Социализм – это советская власть плюс электрификация всей страны». Я сейчас заканчиваю одиннадцатую по счету книгу, и там у меня есть глава, которая называется «Плюс дебилизация страны». В 1962 году, в декабре, и в 1963 году 6 марта (я запомнил дату, потому что она была связана с Международным женским днем 8 марта) Хрущев, Центральный Комитет партии, Правительство собрали совещание работников культуры и искусства, я был в числе приглашенных, нас было всего 80 человек. В декабре мы не закончили это совещание, Хрущев тогда сказал: «Может, давайте, перенесем, не будем сидеть до утра?». И вот это время наступило, и в марте месяце опять меня пригласили на совещание. И если в первом случае было приглашено всего 80 человек со всей страны, то в этот раз было приглашено тысячи полторы. Приехали все завотделами, редакторы газет, политические лидеры, и весь Большой Кремлевский зал был занят. Сред выступающих был режиссер Михаил Ромм. И он тогда, в 1963 году, сказал, что советский театр ждет полная катастрофа. Но поскольку это было 40 лет тому назад, и я был примерно на 40 лет моложе, я с ним не соглашался, и обмениваясь с ним всякими мыслями по этому поводу, высказал ему, что он перегибает палку. Но если бы он выступил сегодня, я бы горячо с ним согласился, потому что когда произошло наше знаменитое строительство реформ, когда развалили Союз, когда многие уехали за границу, когда драматурги перестали писать пьесы, когда встал вопрос выживания театра – театры, как в начале Великой Отечественной, ринулись спасать положение. Тогда начали играть дурные пьески о дурном Гитлере, о глупых военных, которые обязательно должны быть дураками и мы должны их запросто победить – это была наша театральная ошибка, глупость, которую нельзя было делать. Мы должны были говорить, что враг серьезный, опасный, а мы говорили, что если будем воевать, то на чужой стороне. Но к счастью, это быстро прошло. Я помню, когда мы в 1941 году потерпели поражение на всех фронтах, командованию Красной армии было нужно, чтобы театры помогли чем могли – в ситуации, настроении, обстановке. В газете «Правда» сначала была напечатана от начала до конца вся пьеса Леонова «Нашествие», и когда они закончили ее печатать – на следующий день опубликовали всю пьесу Корнейчука «Фронт». Мы, как руководители театров, как режиссеры, приняли этот намек, что мы нужны государству, чтоб мы ставили эти спектакли. Половина театров страны поставили или ту, или другую пьесу. Ее читали на фронтах, в окопах. То есть тогда было нужно при помощи постановки этих спектаклей как-то поддержать ситуацию, которая разваливалась на глазах. Сегодня, я смотрю, к театру не обращаются за помощью, театр находится в таких условиях, в которых ему не выжить. Ситуация сводится к тому, что репертуарный театр вообще не нужен в России. Сегодня идеологическая государственная стратегия – всеми средствами веселить народ, чтоб людям хоть как-то казалось, что им весело живется. Поэтому мы сталкиваемся с той эстрадой, с Петросяном-метросяном, со всей этой мурой, которая оттуда идет, и чем глупее публика, чем выше мастерство тех артистов, которые в этом участвуют – тем больше аудитория ржет. Не смеется, а хохочет до отлива. Вдруг камера показывает какое-то женское лицо на все 32 зуба, которое так визжит от восторга – а это была просто показана какая-нибудь не очень закрытая часть тела. Значит, это нужно, иначе это бы приостановили. А тут, смотрите, сколько программ напридумывали: «Аншлаг», «Комната смеха», «Шутка за шуткой» – это показывают по два-три раза в день. Самое главное, их не нужно финансировать, они живут на кормушке, которую вы оплачиваете, с удовольствием приходите, покупаете дорогие билеты, садитесь в первый ряд. Публика в восторге все это смотрит и слушает – значит, это народу помогает жить. А вот сравните это с теми 15 процентами, о которых я только что сказал – кто туда попадет? В основном те, у кого есть эти 500, 800 или 1000 рублей на билеты. У меня нет такой возможности – купить туда билет, и я не хочу. Мне кажется, что постановка «Зыковых» – это попытка сказать: «Ребята, есть хорошие пьесы».

Размышления

– Сегодня дети плохо читают, только потому, что появился интернет и хрестоматии. Они «Войну и мир» читают на двенадцати страницах, потому что хрестоматия рассказывает о том, как Болконский так любил свой дуб, что ходил туда, потому что они друг на друга похожи. А Катерина в «Грозе»… Как заучили мы, вы, дети нынешние, что она – «луч света в темно царстве», так умри – она до сих пор луч света, хотя оно давно перестало быть царством. Когда-то учителя прочитали Добролюбова, и на этом умерли, и умрут с Добролюбовым под мышкой, как будто у Добролюбова ничего больше интересного нет.

– Я связан с Тольятти круче, чем вы думаете: ни женой, ни семьей, ни любовницей – я связан творческой жизнью. В том здании, где сейчас «Колесо», когда-то был ДК «50 лет Октября». И вот ко мне пришли боссы-специалисты и говорят: «Петр Львович, давайте поедем в Тольятти и посмотрим, как создать свой театр». Я ездил сюда не один раз. Договорились с Каданниковым и министром культуры Сидоровым, чтоб нам выделили дополнительные штаты, чтобы он дал нам 18 штатных единиц для работы в Тольятти. И мы при Самарском драмтеатре создали филиал Тольяттинского драмтеатра. Раз в неделю выезжали сюда в пятницу, оставались на субботу, играли в пятницу вечером один спектакль, в субботу – утром и вечером, в воскресенье – утром и вечером. Пять спектаклей в неделю играли в Тольятти – и уезжали. Но работали мы не в ДК «50 лет Октября», здесь еще не начинали реконструкцию, мы выступали в ДК «Синтезкаучук».

– Наша забота – вести разговор со зрительным залом на уровне не сюжета, а человеческой проблемы, проблемы нравственности, которые никогда не закончатся. Сколько будет крутиться Земля – столько будет ревности, любви, скупости, щедрости, злости, ненависти, радости человеческой. Все эти качества, бесконечные нравственные высоты – они останутся на всю жизнь. И мне бы хотелось, чтобы зрители в зале, которые смотрят спектакль, не примеривали это на себе, думали бы, что это у их соседа такая ситуация, или у их знакомых. Но если они подумают об этом – спектакль уже состоялся.

Монастырские байки

– По окончании театрального института я поехал в Воронеж. Там был прекрасный директор театра, который очень много сделал для моего становления. Когда-то он был главным бухгалтером этого театра, а директором был назначен бывший начальник тюрьмы. Заслуженная артистка просится к нему на прием. А он – при галстуке, и хочет показать свою «галантерейность», интеллигентность. Он открывал широко дверь и говорил: «Введите!»

Так вот, этот мужик стал директором, но тогда была система расчетов – по деньгам, не было такого понятия «нал», «безнал», была единственная форма расчетов – вексель. А вексель – такой документ, на котором даже лишней точки поставить нельзя. Приходит к директору кредитор, предъявляет вексель, где утверждена сумма. «Вы должны пять тысяч». «За что?» – спрашивает мужик, который понятия не имеет, что такое вексель. «Ну, это вексель…». «Не знаю». Берет граненый синий карандаш, берет вексель и в углу пишет резолюцию: «В бух. Что это за вексель?». Кредитор идет «в бух», показывает «буху» вексель. А тот опытный мужик был, пробы ставить негде. Он поворачивает вексель на другую сторону, берет цветной карандаш и на углу пишет: «Дир. Это уже не вексель!»

ТО №95 (1493) 27.05.2006