Читать книгу Отрешённые люди - Вячеслав Софронов - Страница 11

По случаю второго дня Рождества и освобождения Ивана из заточения в доме Зубаревых собрались многочисленные родственники – празднично разодетые, широко улыбающиеся хозяевам, подшучивающие друг над другом, подмигивающие главному виновнику. Иван стоял бочком в сторонке тоже радостный, с поблескивающими глазами.

Хозяйка дома, Варвара Григорьевна, не в меру суетилась, успевая и здороваться с гостями, и носить в столовую очередную закуску, расставлять все в требуемом порядке с помощью старой няни, которую по привычке все звали по-домашнему Прокопьевной.

А праздничный стол уже не вмещал носимых с кухни угощений, но Варвара Григорьевна умудрялась сдвигать одну из тарелок, втискивая очередное блюдо. Тут стояли и баранья нога, запеченная в тесте, а рядом неизменный рождественский поросеночек в румяной хрустящей корочке, горкой высились расстегаи, отдельно красовался пирог из нельмы, искрился холодец янтарной желтизной жирка, особняком, на самом краешке пристроились соленые грибочки, рядом с ними моченая брусника, а чуть дальше квашеная капуста и соленые огурчики. Гости, входя в столовую, первым делом охали от изобилия кушаний, качали головами, втягивали носами тонкий аромат, столь привычный каждому праздничному сибирскому столу.

Хозяин, Василий Павлович Зубарев, прошел в дальний конец стола и, перекрестясь, сел под образами, приглашая и остальных занять места. Рядом с ним тяжело опустился на лавку казачий полковник, крестный Ивана, Дмитрий Павлович Угрюмов, что служил в Тюмени, но по нескольку раз на год приезжал в Тобольск по служебным делам и неизменно останавливался в доме у Зубаревых. Присел и тобольский дворянин Петр Андреевич Карамышев, у которого с хозяином дома велась давняя дружба. Подле него сел кряжистый, осанистый Иван Иванович Пелымский, происходящий из старинного рода сибирских князей, коим в свое время была пожалована грамота на их исконные земли, занимавшие немалую площадь. Но грамота со временем утерялась, земли частью проданы, частью заложены, и последний человек из их рода жил безвыездно в Тобольске на небольшую ренту с малых остатков той земли.

За другим концом стола, напротив хозяина, поместился Михаил Яковлевич Корнильев, благодаря чьим стараниям и был освобожден из острога Иван. А рядом с ним сидели его братья, – Федор, Алексей и Василий, – приходившиеся Зубаревым кровной родней по тетушке их, хозяйке дома Варваре Григорьевне.

В центре меж остальными гостями был посажен городской благочинный отец Павел, человек степенный и рассудительный, служивший в Тобольске уже два десятка лет и знавший наперечет всех горожан от мала до велика. Правда, он был не большой охотник принимать участие в застольях, но и отказать прихожанам не мог, а потому обычно уходил из гостей самым первым, сославшись на многочисленные дела и заботы.

Женщины, по давнему сибирскому обычаю, собрались на другой половине дома, чтоб не мешать мужским разговорам, да и самим им было о чем посудачить, пожалиться друг дружке, а то и спеть что-нибудь из своих девичьих песен, украдкой всплакнуть вдали от сурового мужского окрика и глаза.

Когда мужчины выпили как положено за Рождество, за хозяев дома, за Иваново освобождение, то полковник Дмитрий Угрюмов, голосом, привыкшим отдавать команды и приказания, начал увещевать крестника:

– Сколь раз говорил я тебе, Иван, не ищи правду-матку на свою дурную башку. Ведь говорил? – ткнул он коротким прокуренным пальцем в сторону Зубарева-младшего, сидящего напротив него.

– Говорил, крестный, говорил, – согласно кивнул Иван, аппетитно хрустя соленой капусткой.

– Не захотел меня слушать? Вот и намотал соплей себе на кулак. Ладно, что так еще дело обернулось, а мог бы и годик, а то и поболе в остроге просидеть, и никто бы тебя оттуда не выручил.

– Вы уж скажете, ваше благородие, – чуть сощурил глаза Михаил Корнильев, – мы, чай, не последние руки в городе, выручили бы.

– Как знать, – не согласился с ним полковник, – а был бы на службе, как все добрые люди, то ничего с ним и не случилось бы. Давно бы тебя к себе в конный полк определил, уже до вахмистра, глядишь, дослужился бы.

– Да чего ты все о службе своей толкуешь, – попробовал заступиться за сына Зубарев-старший, – женить Ивана поначалу надо, а потом все остальное приложится. Да и на кого я свое торговое дело оставлю, коль он один сын у меня, а обе дочки замужем?

– По торговому делу он быстро в гору пойдет, – подал голос младший из Корнильевых, Василий.

– Мало вашего брата разоряется в один день? – и не думал сдавать свои позиции полковник.

– Это точно, – вздохнул Василий Павлович, – то пожар, то баржа затонет, а то иная беда найдет, только успевай ворота открывать.

– Алексей вон у нас, – показал пальцем на брата Михаил Корнильев, – вложил все, что за душой имел, в хрустальную фабрику, а случись с ней чего, не приведи Господь, то и нагим останется.

– Типун тебе на язык, братец, – глухо отозвался Алексей Яковлевич, который был на голову выше остальных братьев. – Ты вот при должности в магистрате сидишь, и ладно, а нам голову в петлю совать приходится.

– Все под Господом ходим, – тяжко вздохнул Зубарев-старший, – так говорю, батюшка?

– Истинно так, – отвечал тот, вставая из-за стола, – пойду я, а то дел много.

– Да куда вы? Посидите чуть, – встрепенулся Василий Павлович.

– Нет-нет, благодарствую, – ответил тот, – оставайтесь с миром. – И, перекрестив всех, тихо удалился.

– Ему какая печаль, когда под ним все городские священники ходят, – кивнул вслед отцу Павлу Михаил Корнильев.

– Про него плохого говорить не позволю, – погрозил ему пальцем Зубарев-старший, – он за меня сколько раз перед владыкой заступался?

– Да, владыка у нас нынче сурьезный мужик оказался, – степенно заявил Михаил Корнильев.

– Сказывали мне, – поддержал его младший из братьев Василий Корнильев, – будто бы приказал он выписывать по церквам всех, кто на исповедь не ходит…

– Слыхали о том, – кивнул чубатой седой головой полковник.

– А потом их всех в работу направляет при монастырях, – шепотом закончил Василий и оглянулся на дверь, за которой скрылся отец Павел.

– Особо он татар не любит, – сообщил негромко Карамышев.

– За что их ему любить? Нехристей, – хмыкнул Алексей Корнильев.

– А меня в Санкт-Петербурге татарином назвали, – неожиданно заявил князь Пелымский.

– Расскажи, расскажи о том случае, – подначил его Василий Зубарев, хотя почти все из гостей, включая его самого, хорошо знали о неудачной поездке сибирского князя в столицу.

– Я не слыхал, – хохотнул полковник, наливая себе в рюмку вино, – расскажи, только не особо долго. По-военному.

– Чего там рассказывать, – начал Пелымский, – из столицы указ пришел, чтоб всем людям княжеского достоинства прибыть в столицу для выправления специальных свидетельств о том. Я отнекивался было, не хотел ехать, а губернатор мне, мол, поезжай, да поезжай. Поехал. Нашел дворец, где императрица размещается, а тогда еще Анна Иоанновна государыней была, подошел к караульному офицеру. Говорю ему, так и так, приехал с императрицей побеседовать, – все гости при этих словах дружно захихикали и опустили головы, чтоб не смущать рассказчика. – А он мне и отвечает: если каждый татарин будет императрице докучать, то ей некогда будет и делами своими заниматься. Чего делать? Собрался и обратно поехал.

– Значит, зря в столицу съездил? – хохотнул полковник.

– Почему зря? – не согласился Пелымский. – Парик себе купил, посмотрел, как там все устроено.

– Парик! – не сдерживаясь, захохотал Угрюмов. – В столицу за париком ездил! Вот, Ванька, – обратился он к крестнику, – учись. Был бы на службе, то направил бы тебя в столицу, глядишь, и государыню нашу своими глазами увидел бы. Слушай, крестник, – обнял за плечи Ивана полковник Угрюмов, – от души тебе предлагаю: иди ко мне на службу. Чин дам. Сразу вахмистром назначу. Жалование положу. Ну, соглашайся. А то потом поздно будет.

– Успеется, – неопределенно отозвался тот.

– Последний раз предлагаю: айда ко мне в полк, не пропадешь. А отец, как я погляжу, не даст тебе ходу в торговом деле. Он и сам еще молодец хоть куда. Двум медведям в одной берлоге не жить… Точно говорю.

– Нашел медведя, медвежонок он пока. А желает, то пусть свое дело открывает, я не противлюсь, – покосился на сына Зубарев-старший, – только поначалу женится пусть.

– Успеется еще, – робко попробовал возразить Иван.

– Пора его женить, пора, – поддержали со своего конца братья Корнильевы, дружно подняв наполненные рюмки, – найдем ему невесту и с красотой, и с приданым.

– А чего далеко ходить, – широко улыбнулся Михаил Яковлевич, – вон у Андрея Андреевича дочка на выданье. Как зовут дочь?

– Лиза, – ответил Карамышев и поправился: – Елизавета. Да молода еще, и шестнадцать не минуло. Куда спешить? В девках она у меня не засидится и по дому помощница первая, и мастерица, и грамоту знает.

– И грамоту знает? – шутливо переспросил его Алексей Корнильев. – А вон у нашего Федора, – ткнул он в бок сидящего рядом брата, который был необычайно молчалив и застенчив, – жена два года как померла, царство ей небесное, никак мы его женить не можем. Не отдашь, Андреевич?

– То дело тонкое, – хитро улыбнулся тот, – подумать надо. Да и молода моя Лизавета, подождем годик-другой.

– Дай бог, чтоб добрый жених достался, – первым поднял свою рюмку Дмитрий Угрюмов и опрокинул в себя.

– Дай-то Бог… – подхватили остальные, ставя на стол пустые рюмки.

Какое-то время все сосредоточенно закусывали, пододвигая к себе то одно, то другое блюдо. Первым голос подал хозяин.

– Слышь, Алексей Яковлевич, – обратился он к одному из Корнильевых, – фабрика твоя хрустальная доход дает или ради интереса завел?

– Ты уж сказанешь тоже, Палыч, – хмыкнул тот, – можно подумать, я ее на погляд да на потеху завел. Первую партию до холодов выгнали полуштофов, штофов, по теплу и дальше начнем. Приезжай поглядеть.

– Приеду, непременно приеду и Ивана с собой возьму, – горячо закивал головой тот. – Я ведь думал, что стекло в наших краях производить никак нельзя. А ты, вишь, как повернул дело. Много человек у тебя там работает?

– С углежогами, с возчиками – три десятка человек. Один мастер из Москвы выписанный за всем следит.

– И неужто уже прибыль дала твоя фабрика? – все выведывал Зубарев.

– Коль честно сказать, то пока нет. Не возил еще на ярмарку посуду. Но если посчитать, сколь сделали, то расходы все и покроются.

– А ты, Алексей, скажи, что нашел на речке Аремзянке, – кивнул ему Василий Корнильев.

– Помалкивай, – оборвал его Алексей, – рано еще об этом. Спешишь все, гляди, язык-то доведет тебя до греха.

– Так все одно рано или поздно узнается, – отмахнулся тот, – свои ведь люди.

– Чего это вы там скрываете от сродственников? А ну, признавайтесь, – шутливо погрозил пальцем Зубарев-старший, и по тому, как загорелись, заблестели его глаза, было видно, что его так и раздирает любопытство.

– Песок он золотой на речке Аремзянке сыскал случайно, а открыться боится, – выдал брата Василий.

– Вот оно что, – даже чуть привстал со своего кресла Зубарев.

– Золотой песок?! – поскреб в голове Карамышев.

– Быть не может.

– Властям о том надо в первую голову сообщить, – укоризненно заметил князь Пелымский. – Я вот всегда…

– Ой, ты бы, князюшка, помолчал, – не вытерпел Михаил Корнильев.

– Он сообщит, непременно, – заступился за брата Федор Корнильев, все это время не заговоривший ни разу.

– Откуда в наших краях золоту только взяться? – недоверчиво спросил всех полковник Угрюмов. – Его тут и ране искали, еще при князе Матвее Петровиче Гагарине, не к ночи будет сказано, – перекрестился он и все другие вслед за ним. – За золото это он и пострадал, упокой, Господи, душу его многогрешную. За золото его царь Петр и жизни лишил. Хотите расскажу, как было все?

– Хотим, хотим, – откликнулись со всех сторон стола.

– Тогда слушайте. Только выпьем малость, чтоб в горле не пересохло, – подставил он свою рюмку, выпил, закусил и принялся обстоятельно рассказывать, как он участвовал в поисках золотого песка в разных уголках Сибири. Из его рассказа выходило, что искали золото вокруг Тобольска, но и малейших залежей золотого песка или иного чего не нашли. А у остяков и вогулов на их капищах встречается множество украшений как из золота, так и из серебра. Стали их расспрашивать, и все они показывали, как один, мол, с Урала привозили к ним изделия, а уже здесь они выменивали их на меха. И велось так не одну сотню лет.

Вот тогда князь Гагарин и снарядил нескольких пленных шведов, что были в Тобольске после пленения в Полтавской битве и понимали толк в рудах, да с ними еще десяток казаков на поиски драгоценных залежей на Урал. И он, Дмитрий Угрюмов, тогда еще совсем молодой казак-первогодок, оказался в том отряде, и промышляли они подряд два лета, возвращаясь на зиму обратно в Тобольск. Но им не везло с самого начала. Находили множество древних разработок, старых шахт, но там все больше попадались иные металлы: медь, железо, олово. А золотых приисков не находили. В третье лето они решили подкупить старшин башкирских, что кочевали со своими кибитками по югу Урала. Те явно что-то знали, но помалкивая, не желая забесплатно открываться властям. Князь Гагарин выделил солидную сумму из казны на подкуп, и они отправились. Нашли старика, которого все звали Чагыр. Тот как услышал про деньги, то сразу согласился показать на реке Уй место, где золотой песок на поверхность выходит. Но деньги просил вперед дать, боялся, обманут русские. И сам ехать из-за старости не хотел, обещал сына своего отправить. Поторговались, поуговаривали старика, а он на своем стоит. Делать нечего, решили выдать ему половину, а вторую, когда песок золотой найдут.

Поехали. Добиралась больше недели, показал им сын старика, где тот песок мыть надо. Стали мыть как умели, а через короткое время нашли несколько самородков, но небольших. Шведы, что с ними были, морщатся, что не то все. Видно, парень другое место указал по уговору с отцом, а может, и напутал чего. А ночью парень сбежал с деньгами вместе и коней у них увел. Две недели выбирались, плутали, пока вышли к становищу, где тот Чагыр обитал. А там плач, вой, слезы. Говорят, помер Чагыр прошлой ночью и схоронили уже. Могилку показали. А та или нет могилка – и не разберешь. Спросили про деньги, молчат. Взяли мы двоих стариков, коней у башкир и повезли в Тобольск, чтоб они сами ответ перед губернатором держали. А тут новое дело – князя Гагарина Матвея Петровича, в железах закованного, в столицу будто бы увезли по указу государя императора. Делать нечего, стариков отпустили, лошадей пришлось им вернуть, а то грозились жаловаться, как бы заодно с князем и их не загребли. Шведов в скором времени тоже обратно на родину отпустили, старики из казаков, что с ним ездили, поумирали кто где. И вот он, Дмитрий Угрюмов, один из всех остался. Все сам собирался снова на Урал отправиться, а не выходило – дела, служба.

Когда полковник закончил рассказывать, то некоторое время все молчали, переглядывались, не зная, верить этому или нет. Но и особых оснований не верить старому служаке не было.

– Чего ж ты раньше молчал? – заговорил Зубарев-старший. – Губернатору бы новому открылся.

– А мне какой с того толк? – пожал тот плечами. – Я и подзабывать обо всем том начал. Так вот к случаю пришлось – и рассказал.

– Слыхал я, будто бы государыня тем, кто новые прииски руд откроет, жалует высокие чины и в дворянство возводит, – задумчиво проговорил Михаил Яковлевич Корнильев. – Был бы помоложе, опробовал удачу. – И он кинул выразительный взгляд на младшего из братьев, Василия. Тот понял, что слова брата адресованы именно к нему, но покачал с усмешкой большой рыжеволосой головой, сверкнул черными глазами, ответил:

– Не по мне такое дело… Там, где золото, там и корысть, разбойники, воры набегут, оглянуться не успеешь, как глотку перережут или голым по миру пустят.

Вдруг Иван Зубарев порывисто вскочил из-за стола и обратился к отцу:

– Благословите, батюшка, на доброе дело.

– О чем это ты? – не понял тот.

– На золотые прииски отправиться. Коль песок сыщу, то и себе прибыток добуду, и государыня может отметит, в дворянское достоинство, глядишь, возведут.

– Думай, о чем говоришь, – отмахнулся от него Зубарев-старший, – не такие молодцы, как ты, шею себе на том деле поломали. У нас и своих забот хватает, а ты – прииски…

– А почему бы и нет? – заступился за двоюродного брата Михаил Корнильев. – Со своей стороны обещаю людьми помочь, отправить с Иваном пару человек, снаряжение куплю, какое требуется.

Василий Павлович на какое-то время задумался, пытаясь оценить предложение, глянул на полковника Угрюмова.

– Чего скажешь, Дмитрий?

– А чего тут говорить, – не поднимая головы, ответил тот, – дело верное. Я те самородки своими руками держал. Как сейчас они у меня перед глазами стоят. Ежели бы Матвей Петрович еще годик побыл здесь, то непременно нашли бы мы те прииски.

– Не знаю, чего и ответить, – почесал в голове Зубарев-старший. – Ванька у меня парень доверчивый, готов всякому поверить. А с другой стороны, словно уксус въедливый, моя кровь, – не без гордости хохотнул он, – а может, и вправду дать отцовское благословление на сие дело?

– Я бы поостерегся, – высказался осторожный Карамышев.

– Потому и сидишь тут сиднем, а все без толку, – жестко подрезал его Угрюмов, – без риска и рыбку из реки не выловишь.

– За большое дело берется Иван, – добавил от себя Алексей Корнильев. – И я со своей стороны готов денег подзанять.

– Ладно, – окончательно сдался Василий Павлович, – будь по-твоему, Иван. Поезжай, только лета дождись, а то знаю тебя, готов хоть завтра в путь отправиться.

– Спасибо, батюшка, – прочувственно поклонился ему Иван, – и вам, братья, спасибо на добром слове. Не подведу, вы меня знаете.

– Да чего там, – отозвались дружно те, – мы завсегда рады помочь.

Вскоре все стали расходиться, ссылаясь на поздний час. Остался ночевать лишь полковник Угрюмов, которому завтра с утра надо было отправляться обратно в Тюмень. Прокопьевна и Варвара Григорьевна, проводив гостей, начали убирать со стола. Мать, узнав, что Иван собрался ехать в степь искать какое-то золото, всполошилась, принялась отговорить его:

– Ишь ты, храбрец, выискался! Деньги просвищешь, ничегошеньки не найдешь, а хозяйство и дела все нам с отцом на себе тянуть? Не было меня при том, а то бы я сказала тебе…

Зубарев-старший усмехнулся на слова жены и кивнул Угрюмову:

– Пошли в мой партамент. Там без крика и поговорим. Варя, принеси-ка нам наливочки туда. И ты, Вань, айда с нами. Чего тебе тут с бабами сидеть, ихние россказни да причитания слушать.

– Идите, идите, – выговорила им вслед Варвара Григорьевна, – без вас и нам спокойней, не наговоритесь все никак.

В комнате, где у Зубарева-старшего хранились бумаги с записями его торговых дел, стояли простые деревянные лавки вдоль стен, в углу висели образа, горела лампадка. Единственное, что отличало его комнату от других, это большой резной стол с различными ящичками, запираемыми на ключ, который хозяин никогда никому не доверял. Василий Павлович зажег от лампадки длинную лучину, а от нее затеплил свечу, стоящую в бронзовом подсвечнике посреди стола, и указал полковнику и сыну на скамью:

– В ногах правды нет.

– Это точно, – согласился Дмитрий Угрюмов и, покряхтывая, опустился на лавку. – Я вот чего-то и не рад, что рассказал про золотые прииски эти. А? Василий? Худа бы не вышло. Может передумаешь, запретишь Ваньке розысками заниматься? Дело непростое, всякое выйти может…

– Разве его удержишь? Я ему и про ярмарку говорил: зря себя тратишь, воров на свет вывести пробуешь, грамотки разные строчишь. Я письму не обучен был, сам знаешь, а он вот могет… И что толку с того? Лишь гербовую бумагу переводит, а она пятачок каждый листик стоит, – горячился он.

Обычно Зубарев-старший больше молчал, вечно занятый своими делами, щелкал костяшками счет у себя в комнате и выходил лишь к обеду или ужину. Утром поднимался чуть свет и, перекусив, исчезал на весь день. Но сейчас, после прилично выпитого, разговорился и не прочь был обсудить с кумом дело, на которое сам и благословил сына, не желая ударить в грязь лицом перед гостями, да и опять же в силу выпитого.

– Лучше бы он эти бумаги и дале писал, убытков меньше, – почесал в почти седой голове Угрюмов, – а вот ехать в степь… тут в такой расход войдешь, что и не рад будешь, что связался.

– Брат Михаил помочь обещал, – негромко подал голос Иван.

– Как же, поможет! А потом с тебя за все по тройной цене обратно взыщет да и долю от добытого взамен барахла своего потребует. Знаю я этих Корнильевых, – стукнул себя в грудь кулаком Василий Павлович, – обдерут, как липку, и слезу при том горючую пустят…

– Не наговаривай зря на родню, – взял его за руку Угрюмов, – не они ли помогли Ваньку из острога выпустить? Ладно, у меня тут мыслишка одна на ум пришла, послушайте. Вот коль вы бумагу губернатору напишете, то согласно ей должен он вам помощь всяческую оказывать в розысках. Просите с него казаков для сопровождения. А как он согласие даст, то тут уже и я помогу, выделю тебе, крестник, пару добрых ребят. Годится?

– Годится! – откликнулись радостно отец и сын.

Полковник Угрюмов уехал еще затемно, не простившись с крестником. А сам Иван, когда утром вышел к столу, вспомнил о вчерашнем разговоре, то вдруг смутился и попытался отвести глаза от строгого взгляда матери.