Читать книгу Десять заповедей - Вячеслав Сорокин - Страница 9

Одно из следующих двух суждений – «Убийство всегда плохо» и «Убийство не всегда плохо» – должно быть ложным, чтобы другое было истинным. Ложно первое. Убийство не всегда, не с необходимостью плохо. В ряду осуждаемых на моральном основании поступков убийство занимает особое место. Большинство людей, сознательно не избегая других грехов, никогда не помышляли об убийстве. Непреодолимое желание убить испытывают немногие. Такие люди больны и могут даже заслуживать сочувствия. Они не властны над своим влечением, как и те, кто совершает убийство в аффекте. Большинство убийств случайны; но и среди случаев преднамеренных убийств много таких, когда поступок совершается в результате стечения обстоятельств и не был бы совершён, если бы не эта роковая случайность. Убийство ли убийство, когда оно случайно? Такие поступки совершаются необдуманно. Убийства ради убийства редки, как правило, их совершают люди с психическими отклонениями. В таких случаях предписание «Не убий!» бессмысленно. Убийство с целью мести, может быть, самое бессмысленное из всех видов убийств: кому человек отомстил? Тут нет главного момента, ради которого задумывалась месть – подлинного торжества отомстившего: другой не страдает и не осознаёт, что ему отомщено.

Рассматриваемый вместе со своими обстоятельствами, каждый случай убийства неповторим, и различие между отдельными случаями может быть так велико, что логически недопустимо подводить их под то же понятие. Общим основанием, по которому поступок квалифицируется как убийство, служит момент лишения жизни одного человека другим. Но понятие «лишение жизни» само неопределённо и не помогает прояснению дела. Лишают ли жизни при абортах или при эвтаназии? В первом случае полноценной жизни ещё нет, во втором её уже нет. На вой не лишают жизни, но такое лишение жизни не считается убийством. И таких случаев, когда невозможно определить, имеем ли мы дело с убийством, сколько угодно.

Со сходной проблемой столкнулся Э. Дюркгейм при анализе феномена самоубийства («Самоубийство. Социологический этюд»). Случаи лишения людьми жизни самих себя различаются так существенно, что оказывается невозможной классификация таких поступков по единому основанию и подведение их под ту же категорию. Зачастую невозможно решить, имел ли место добровольный или вынужденный уход из жизни. В том случае, если руку самоубийцы направляет не его воля, но обстоятельства, едва ли можно говорить о самоубийстве. Но разве не всегда руку самоубийцы направляют обстоятельства, даже в тех случаях, когда обстоятельства порождают волю к лишению жизни самого себя? Возможно представить себе, что, проанализировав все имевшие место случаи самоубийства, мы не обнаружим ни одного, когда уход из жизни действительно был доброволен, и придётся признать, что самоубийство невозможно как феномен.

Общее имя нивелирует различия, превращая различное в одинаковое. Непохожее становится тем же самым: груша и яблоко – плодом, стихотворение и статуя – произведением искусства. Но к тому же самому иное отношение, чем к различному. Так возникает противоречие, странная неувязка в отношении человека к различному: как к физически различному, но как к одинаковому сообразно понятию. Слово подменяет вещь, дух реагирует на смысл совокупности звуков, на то, для чего нет реального коррелята. «Он убил из ревности». Убил ли он, если руку его направляла не злая воля, но любовь?

Убийство, если в его основании не лежат высокие или низменные мотивы, – поступок морально нейтральный. Мотивы и обстоятельства придают этому – как и всякому другому поступку – положительное или отрицательное моральное содержание. Детей с раннего возраста приучают считать ложь, воровство, непослушание родителям и другие подобные поступки нехорошими и на этом основании недопустимыми, но это внушение не обосновывается убедительно. Связывая с такими понятиями представление о недопустимости поступков, ребёнок связывает его лишь с названием и общими признаками поступка. Есть случаи убийства, вызывающие восхищение своими высокими нравственными мотивами. Если бы воспитатели рассказывали своим воспитанникам о таких случаях с намерением вызвать в юных душах осуждение и неприятие убийства, они бы достигали противоположного результата: «Не убей» значило бы для детского сознания «не совершай правильных поступков». Но если бы детям рассказывали только о таких случаях убийств, которые по своим мотивам и обстоятельствам отталкивающи, их не нужно было бы убеждать в том, что убийство зло: они понимали бы это, ещё не услышав оценки взрослых.

С понятием «убийство» невозможно связать конкретные признаки – слишком велико их число и неясно, какие из них существенны. То же убийство может вызывать осуждение у одних и одобрение у других, но разногласия в таких случаях объяснимы. Если поступок по всеобщему мнению заслуживает осуждения, а мы не хотим его осудить, то дело обычно в том, что мы не знаем тех обстоятельств, какие известны другим или, наоборот, знаем такие обстоятельства, которые другим неизвестны.

Слишком часто слово, имя оказывается препятствием к пониманию морального содержания поступка. Имя искажает и даже парализует способность оценки. Далеко не для всех философских проблем возможно решение в рамках анализа и «исправления» обыденного языка; в сфере морали мы имеем дело как раз с такой ситуацией, когда неправильное пользование словом мешает выработать правильное отношение к поступку. Словом «убийство» обозначаются поступки, различающиеся не только внешними признаками – чего уже достаточно было бы для того, чтобы называть их различно, – но и своим внутренним содержанием. Если два поступка, называемые одинаково, вызывают противоположное отношение к себе, они не одинаковы по сущности. Но не замечая этого, мы обозначаем лишение жизни, совершённое из мотивов, вызывающих наше восхищение, и то же действие, совершённое из низменных побуждений, тем же словом. Различие между вещами – важнейшее основание различия между именами. Различие между поступками либо очевидно, либо обнаруживается анализом. Логически недопустимо подводить под то же понятие два внешне похожих, но противоположных по своему моральному содержанию поступка.

Слова «произошло убийство» не заставляют нас негодовать и сочувствовать убитому. Без терминов человеку было бы легче ориентироваться в основаниях морали, разъяснить которые призваны эти термины. Есть много случаев, когда убийство должно быть одобрено, но объективности оценки препятствует значение слова. Осознанию, что убийца морально прав, не позволяет утвердиться отрицательная коннотация понятия. Признать поступок безнравственным мешает его восприятие как справедливого и сообразного с моральным долгом, а признать нравственным мешает значение его имени.