Читать книгу ПолитиКант. Метафизика семьи, государства и частной собственности - Яков Шмидт - Страница 5

В русском опыте коммунизма получилось и не получилось многое, но более всего другого не состоялось отмирание государства – наоборот, оно стало тоталитарным. Считается, что тоталитарное государство способствует прогрессу только сразу после разрухи, как костыли после перелома, а потом только мешает. А демократия давно уже считается не столько политической формой, сколько прогрессивной технологией управления.

У нас было двадцать лет, чтобы в этом усомниться. Двадцать лет национальная психология торжествует над либеральной философией, так же как перед этим семьдесят лет – над коммунистической идеологией.

Социальная психология не совпадает с психологией личности так же, как небесная механика с квантовой. Из двух замечательных людей может выйти ужасная семья. Из сотни порядочных людей может сложиться преступная группировка. Senatus bestia, senatores boni viri. (Сенат – зверь; сенаторы – добрые мужи (лат.). Из двадцати толковых специалистов может выйти недееспособный коллектив. Голда Меир говорила, что трудно быть премьер-министром в стране, где проживает пять миллионов «премьер-министров». Пять миллионов – это что! Из ста миллионов вполне путёвых людей может выйти великий непутёвый народ. И наоборот, слаженная команда из одних посредственностей победит команду из самостийных звёзд.

Русский человек ни умом, ни талантом никому другому не уступит. А весь народ в развитии уступает другим народам. Образ России – это Николай Валуев, самый большой и самый сильный, но закрепощённый. Противники вокруг него мельтешили, им присуждали победы или поражения. Он их, вроде, не замечал.

Историки говорят, что России нужна диктатура, что в силовом поле народ мобилизуется. Не в том беда, что плоха диктатура, а в том, что диктатором каждый хочет видеть своего. Но, если, даже, отбросить нравственную сторону, надо признать, что у диктатуры малы возможности. Милиционер может строго регулировать свободное движение, но если он станет каждому указывать куда ему ехать и что везти, общее движение застопорится и пойдёт лихо только по одной военно-потёмкинской дороге всем на страх и напоказ. Все остальные дороги придётся закрыть и никому от стыда не показывать. Все силы у власти на огромной территории уходят на удержание власти и огромной территории.

И всё равно, мол, лучше так. По-другому выйдет ещё хуже. И душе русской лучше застой, чем крысиные бега рыночной конкуренции. Застой не страшен, но отсталость обидна и опасна. Уинстон Черчилль своему народу поставил диагноз прямо противоположный. Демократия ужасна, но по-другому будет ещё хуже. Каждому народу – свой диагноз.

Трезвые головы в ужасные 90-е советовали не пытаться подражать продвинутым народам. Всё равно, не получится. А вы, друзья, как ни садитесь, всё в музыканты не годитесь. Из наших воров и бандитов никогда буржуев и дворян не сделаешь. Хотя все так начинали: Джон Рокфеллер говорил, что готов отчитаться за любой миллион, кроме первого. Когда барону Ротшильду заметили, что бродяга тащит у него платок из кармана, он реагировал шуткой: «Ладно, все мы с чего-то начинали!».

Но факт 90-х был налицо: у них бизнес, у нас воровство. У них конкуренция, у нас бандитизм. У них свобода, у нас бардак. У них спортивный, у нас военный характер: нам нужно не первенство, а главенство. Как Европа мультикультурной Америкой стать не может, так Россия не может стать мультипартийной Европой. И всегда будут комплексовать из-за этого. Другой вопрос – в этом ли причина отставания Европы от Америки, России от Европы. И вечно ли им нас обгонять. Да, хоть бы и вечно – себя не переделать.

Может быть, в этом и есть сермяжная правда, но вряд ли – Благая весть.

Владимир Соловьёв мыслил иначе: периоды наивысших достижений страны связываются с духовным подвигом «национального самоотречения» – таково, например, призвание варягов и реформы Петра I. Напротив, самые мрачные страницы истории русского государства наступали в эпоху торжества национального эгоизма и забвения христианского универсализма.