Читать книгу Образ жизни - Яков Тублин - Страница 30

Как же это, друзья, получается:

Я, считая, все пальцы загну.

Но, когда Тель-Авив просыпается,

То Нью-Йорк лишь отходит ко сну.

Так охота, попив утром кофию,

«Бокер тов» [9] прокричать в телефон.

Но зачем вам моя философия? —

Над Америкой темень и сон.

Прёт волна с европейского берега,

Воет ветер, как дьявол в трубе.

Просыпайся скорее, Америка! —

Мы такое расскажем тебе.

Здесь, покуда тебе отдыхалось —

Нашей общей свободы оплот, —

Мы такого уже нахлебались —

Всё с Востока, с Востока идёт.

Разве ты позабыла: Восток —

Нашей веры и вашей исток.

Ведь на хлебе Востока возрос

Этот мальчик, который – Христос.

Над Гудзоном воздух горький

Под великим звёздным флагом.

Призадумались в Нью-Йорке,

В Вашингтоне и в Чикаго.

Даже, если ты летишь

На Лас-Вегас – развлекаться,

В аэропорту – стриптиз:

Заставляют раздеваться.

Лучиком проткнет меня,

И просветят всё – до точки:

Даже слышно, как звенят

Все застёжки и крючочки.

Гвоздиком прибит каблук —

Гвоздик может быть оружьем.

Это тоже лишний звук,

Подозрительный, ненужный.

До чего обманчив вид

Всех, когда в умах разруха!

Может, террорист-бандит —

Эта, в чепчике, старуха.

Истина всегда во тьме —

Голубем глядится кобра.

Как узнаешь, что в уме

Юноши с улыбкой доброй.

…В самолёте стюардесса

Угощает свежей прессой.

Нефть, газопровод, эмбарго —

Мне ни холодно, ни жарко:

Всё – газетная фигня.

Может, вся эта фигня

Целит именно в меня.

Ах, как ты залетел

Далёко-далеко,

Любимый младший брат,

Двоюродно-родимый!

Как дышится светло,

Как пишется легко,

Когда под боком ты,

Живой и невредимый!

Зачем же и куда

Собрался и удрал?

Но память – есть души

Врачующее средство.

Чтоб снова воскресить

И Волгу, и Урал,

И тёплый Южный Буг,

И золотое детство.

Фалеевской пройти,

Запрыгнуть на трамвай

В трусах и босиком

И укатить к яхт-клубу.

Давай, мой младший брат,

Ещё повспоминай

Акации в цвету

И заводские трубы.

Ты спать не торопись,

Ты посиди со мной,

И расскажи ещё,

Как шлялись по бульвару,

Гоняли старый мяч

По улице Сенной,

Как прорывались мы

В кинотеатр старый.

Да, мы давно уже,

Мой младший брат, – не те,

Болтаемся сейчас

В хвосте обоза.

И так смеёмся мы

До колик в животе

Над юностью своей,

Что аж сверкают слёзы.

Погуляю с сестрой но дождю.

Постою, покурю, подожду,

Никуда, ни за чем не спеша.

Пусть поплачет от счастья душа.

Как под дождиком тополь красив!

Слава Богу, что я ещё жив,

Слава Богу – в тоске не сгорел!

И почти ещё, кажется, цел…

Слава Богу! Жене! И сестре,

Что по этой осенней поре,

По октябрьской, золотой,

Я гуляю, почти молодой!

Это утро.

И дождик.

И лес.

Будто умер —

И тут же воскрес.

Это было, как в кинокартине,

Где сюжет играется вдвоём.

Прилетел во Франкфурт…

Друг старинный

Там встречал меня погожим днём.

Лес осенний с золотистой гривы

Стряхивал листву.

– Как житуха?

– Главное, что живы —

Ты живой и я ещё живу.

– Как житуха, друг родной Илюха?

Я тебя увидеть захотел.

– Столько лет – ни слуху и ни духу!

– А сегодня взял и прилетел.

Два часа, как пять минут, до Кёльна —

И одни воспоминанья сплошь.

– Ну, теперь выкладывай застольно,

Как ты здесь, в Германии, живёшь.

Старый друг из молодости ранней,

Говори давай, не умолкай.

Ну а я тебе – про свой Израиль.

Ты пока по третьей наливай.

Жаль нет с нами некоторых прочих,

Тех, кого уже обнять нельзя.

Пьём и вспоминаем, и хохочем —

Так, что даже катится слеза.

Рейн течёт, как медленная проза,

Чайки отдыхают на песке.

Что-то шепчет белая берёза

На своём немецком языке.

Хорошо, что тучи сносит к югу:

Можно прогуляться без зонтов,

От души наговориться с другом —

Вспомнить и про это и про то.

Но попалась лестница крутая —

Надо постоять и покурить.

Посмотреть, как клёны облетают,

Красный лист осиновый горит.

Это, видно, Бог назначил встречу

Нам с тобою здесь – на Рейн-реке,

Чтобы посреди немецкой речи

Помолчать на русском языке.

Примем пару раз по малой дозе,

Пивом кёльнским это всё запьём.

И тогда мы, может быть, берёзу

На немецком языке поймём.

Как аккуратно подстрижен газон,

Кустики – в полном порядочке.

Деду – за восемьдесят. Он

Присел отдохнуть на зелёной лавочке.

Наверное, это правнук его —

С красным ведёрком и жёлтым мячиком.

…Лет шестьдесят тому всего

Я был примерно таким же мальчиком.

Тоже осень была тогда —

Под Сталинградом.

А ну его!

Мне не надо туда.

Даже в мыслях —

И то не надо.

Не этот ли

в сорок втором

поливал меня

Горячим железом?!

Боже! Какая, однако, фигня

В голову лезет…

Рейн-Вестфалия намного шире,

Чем Израиль —

Ясно и для нас.

Оказались нынче в полдень

В Трире,

Где родился классик Карл Маркс.

Кем-то он недолго здесь работал,

Пил вино, бывало, целый день.

И со службы выгнан был за что-то.

Кажется, за почерк и за лень.

«Капитал» писал,

Служанок портил,

Очень не любил рабочий класс.

Но зато любил он —

Выкрест чёртов —

Всех учить,

Особо рьяно – нас.

И марксизм этот мы зубрили —

Всё, что он нам в книжках написал.

До чего ж послушными мы были.

Что ж ты, Карла, пудрил нам мозги…

Я проехал тыщу перегонов,

Лишь столбы мелькали на пути.

По дорогам римских легионов

Нынче в осень повезло пройти.

Что-то вечер наступает рано:

Только шесть, но опустилась тьма.

Видно всех дорог Октавиана

Не успеть пройти —

Грядёт зима.

Мы катастрофически стареем —

Не объять все горы и моря.

Ах ты Рейн, русалка Лорелея,

Жизнь предзакатная моя!

Завтра вновь наступит вечер ранний,

А за ним большая ночь придёт.

Не успеть увидеть всех германий

По причине шахматной —

Цейтнот…

Ива старая свесила косы

В Дюссельдорфе, над тихим прудом,

Задаю себе сотню вопросов —

И всего два ответа потом.

Вот трамвай,

Вот базарная площадь,

Вот роскошный какой-то пассаж.

Нам, ребята, чего бы попроще —

Всё красиво,

Но город не наш.

До свиданья!

Живите счастливо.

Глохнут уши,

Устали глаза.

Наливай дюссельдорфского пива,

Подскажи, как пройти на вокзал.

Что случилось в этот день осенний?

Даже и непьющая жена

Выпила со мной под настроенье

Молодого рейнского вина.

Ох, пропью до нитки всё! Держите

Вы меня,

А то замаюсь пить.

Но когда кутить ещё, скажите,

Если не по осени кутить?

Как внезапно наступает вечер,

И темнеет голубая высь!

Жаль, что этот Рейн не бесконечен,

Этот день,

И этот год,

И – жизнь.

Счастья – мало,

Много больше – горя.

Сроки не дано предугадать.

Рейн впадает в Северное море —

А куда ж ему ещё впадать?!

По каналу сорок пять минут

Погуляли,

Больше – ни минутки.

Как-то по-домашнему плывут

Рядом с бортом медленные утки.

Черепичных красных крыш лубок

Повторяет город многократно.

Проститутка кажет жирный бок,

Мне не нужный даже и бесплатно.

Ветер гонит переулком хлам;

Обжигает слух голландской речью.

Хорошо приехать в Амстердам

Утром,

И уже свалить под вечер.

Брызнет дождь,

Нагонит лёгкий сон.

Дрёмой путь до Кёльна скоротаем,

…А за чаем утром вспоминаем

Этот нидерландский Вавилон.

Не мечтал я о такой награде:

Оторвавшись от рутинных дел,

Над Дунаем, в граде Вышеграде,

Под сентябрьским солнышком сидел.

Эту тишину и эту ясность

Сохранить бы в сердце про запас.

…Что там – меж Лубянскою и Красной

Происходит в этот самый час?

Может быть, не стоит думать вовсе

На венгерском берегу о том,

Что такая же сегодня осень

Над Москвой-рекою и Днепром?

Я покинул те края навеки,

Старыми ногами семеня.

Даже не спросили эти реки,

Что в душе творилось у меня.

Я теперь не сгину ненароком,

Не уйду ко дну и не сгорю —

И за это Родине жестокой

Я «спасибо» говорю.

…И чего я здесь распелся ради? —

Знаю сам, что словоблудье – зло.

И зачем мне в граде Вышеграде

Это только в голову пришло?