Читать книгу Образ жизни - Яков Тублин - Страница 31

Окраинное русское село

Заброшено, крапивой заросло,

Но в том лесном, занюханном селе

Абрам играет «фрэйлехс» [10] на пиле.

Но в тех заледенелых лагерях

Пиликает на скрипочке Ицхак.

И Янкель, наподобие брахи [11]

Читает уркам Пушкина стихи.

…Деревня. Полусгнивший грустный клуб.

Похож на пейсу тот хохлацкий чуб.

Он самогонку пить с тобой готов,

А завтра на рассвете бить жидов.

– Эх! Однова живём, працюєм, пьём!

– Сегодня мы вдвоём, а завтра – бьём?

– Куды, пытаю, прётесь вы, жиды?

Всего достигли здесь!

Зачем – туды?

Но ты меня не слушай и налей.

Умеешь пить – какой же ты еврей!

– Спасибо, друг хохол,

И друг кацап.

Сегодня пить – невмочь,

Видать, ослаб.

Сегодня корешуй, дружок, с другим.

А завтра я – на Иерусалим…

– Вот видишь – стало быть и ты хорош,

А нашу самогонку с салом жрёшь!

Вселился и в тебя иудин бес!

Как волка ни корми – он смотрит в лес…

Что позабыл ты на Земле Святой? —

Не богатей, а человек простой?

– Да, это так. Спасибо за совет.

Но нынче ты мне друг,

А завтра – нет,

А послезавтра… Господи спаси!

– Да будет! Лучше выпей-закуси.

Ты отменил бы лучше свой отлёт.

Послушай: птаха русская поёт…

И что ты напоследок здесь шумишь?!

Послушай лучше, как шумит камыш,

Послушай, как берёзонька вопит:

«Не покидай меня, российский жид!»

– Такую «ласку», друже, понимать

Обрыдло. Нелегко мне посылать

Ко всем чертям свою Рассею-мать!

Но завтра я билет себе куплю,

Что равносильно – я её пошлю.

С её вождями и с её Кремлём!…

…А по остатней, так и быть, нальём.

За то, что всё же русских баб любил,

И русским моряком на флоте был.

За то, что я отстаивал за двух,

За трёх, за четырёх российский дух!

Но не хочу я боле ничего —

Лишь, чтоб здесь духу не было мово…

Мы кончили бутылку. Прощавай!

Давай мне лапу – и не провожай.

Я подустал спасать Святую Русь.

Прости!

Прощай!

Я вряд ли возвращусь…

Я в жизни кое-что видал,

И кое-где бывал, однако.

Но нет милее этих знаков:

Корабль, палуба, штурвал.

Да! Это знаки – не слова,

Не буквы, а скорее вехи

Работы трудной, не потехи.

И это вам не трын-трава.

Сама собой накатит вдруг

Строка сурового напева.

Где ты, старлей товарищ Левин,

И где теперь капдва Сердюк?

Панов – весёлый старшина,

Он, кажется, был из Тамбова.

Матрос Дорожкин, вроде, Вова.

Но разве дело в именах!

Я в жизни многое видал,

Чудес и бед немало всяких.

Но как услышу слово «якорь»:

Корабль, палуба, штурвал…

Как до обидного мала

Судьба житейского приюта!

Тельняшка, мичманка, каюта,

Швартовка – молодость прошла,

Причал.

Такие вот дела…

Я был, наверное, в ударе,

Я от апреля ошалел:

Решил учиться на гитаре —

И три аккорда одолел.

Но скоро понял: струны – поза

С картинно поднятой рукой,

И что гитара – просто проза

Перед моей живой строкой.

И в слове столько струн и звуков,

Что на столетье хватит петь.

А музыкальную науку

В пять жизней мне не одолеть.

Один задор – в моём ударе.

Чтоб попусту не тратить сил,

Я бросил тренькать на гитаре,

А три аккорда позабыл.

Я возвратился к слову снова,

Чтобы душой его согреть,

И смысла в нём достичь такого,

Что без гитары можно петь.

Нет ничего тяжелее пера

В этой работе земной.

Тот, кто не смыслит в труде ничего,

Может поспорить со мной.

Скажем, что весит вот эта строка? —

Тонну? Центнер? Полкило?

И почему та строка на века? —

Было перу тяжело.

Гром над империей Римской гремел,

Машет палач топором:

Знаем, поскольку всё это поддел

Кто-то гусинным пером.

Передо мною сегодня гора,

Но напрягусь, сокруша.

Душу, к примеру, поднять для пера —

Сколько потянет душа?

Если на дороге встретишь чудо,

Значит – ты до этого дорос.

Главное: не потерять рассудок,

С рельсов не сойти или с колёс.

Этот миг душевного итога —

Результат того, чем прежде жил.

Это значит – наконец, у Бога

Ты немного счастья заслужил.

Пробил час для дел святых и песен.

Брось рутину. Думай и дыши.

Этим белый свет и интересен —

Делай только то, что для души.

Будь построже, слово гни потуже.

Пусть тебя не трогают, любя:

В этот час тебе никто не нужен,

Кроме, разумеется, себя.

Нет, забвения я не страшусь.

Просто жаль, что кончается действо,

Никуда от финала не деться —

Оттого эта светлая грусть.

О, помедли немножечко, день,

Задержись на полчасика, вечер,

И не двигайся, дерева тень,

Приближая последнюю встречу.

Отдохните, постойте пока,

Запряжённые кони!

Дайте ветку потрогать ладонью,

Так и тянется к птице рука.

Эта пьеса подходит к концу,

Эта трагикомедия, драма.

…И пора собираться к отцу,

И пора на свидание с мамой.

Он вас не хочет больше видеть,

Встречая на своём пути.

Художника легко обидеть —

Гораздо легче, чем спасти.

Он, как слепой искристый дождик,

Залётный ангел или бес.

– Гляди! Подумаешь – художник!

Мазила, пьяница, балбес!

Пошёл ты со своей палитрой!

Вот привязался, чёрт возьми!…

Тебе, милой, дружить с поллитрой

А не с приличными людьми…

Он только криво улыбнётся:

– И, впрямь, за что меня любить?

И в дупель к вечеру напьётся,

Хоть не хотел сегодня пить.

Он будет пить со всякой рванью,

И проклинать такую жизнь.