Читать книгу Звук натянутой струны. Артист театра «Красный факел» Владимир Лемешонок на сцене и за кулисами - Яна Альбертовна Колесинская - Страница 9

«Бестолочь!» – огорчалась бабушка Анна Андреевна, добрейшей души и редкого природного ума человек, когда внук, отказываясь разбираться в хитросплетениях шахматных ходов, с яростью сметал фигуры с доски. Он мог концентрироваться лишь на том, что сам выбирал, усваивать только то, что ему было интересно, думать над тем, что, по его незрелым ощущениям, того стоило. В будущем он не раз посетует, что не научился учиться, не выработал навыков усаживать себя за учебники, принуждать к получению даже неинтересных знаний, без чего не может состояться по-настоящему образованный человек. Он выработал в себе другое – игнорирование правил, если они не соответствуют его внутреннему кодексу.

Напитавшись дома духом свободной мысли, он возненавидел стандарты, клише, приторное лицемерие учителей, казенные формулировки школьных учебников, фальшивый энтузиазм советской заказухи. Собственные приоритеты вытеснили список обязательной литературы, в который он даже и не заглядывал.

Один из самых прекрасных в своей жизни подарков он получил от родителей под Новый год. Проснулся, продрал глаза – и обнаружил под елкой стопку томов из серии «Современная фантастика» плюс талоны на подписку. Он ринулся к сокровищам, не веря глазам своим. Всё, жизнь наладилась, впереди замерцали звезды новых открытий. Лем проштудировал чуть ли не всё опубликованное советскими издательствами в этом жанре, включая Азимова, Кларка, Уэллса, Беляева, Михеева, а также второстепенных пропагандистов светлого коммунистического завтра. Братья Стругацкие встали на первое место, особенно «Понедельник начинается в субботу», прочитанный с десяток раз.

Помимо фантастов обнаруживались другие достойные авторы. Лем год за годом исследовал огромную домашнюю библиотеку, таившую целую вселенную. Она сохранена по сей день, несмотря на его новое пристрастие к электронным носителям. Наводя уборку, он протирает влажной тряпкой дерматиновые корешки и ощущает скрытую связь с каждой книгой, окунающей в воспоминания о других мирах.

Собрания сочинений советских и зарубежных классиков дарили юному Лемешонку медленное блаженное погружение в пучину неизведанного. Ровные ряды фирменных томиков перемежались с книгами, добытыми по случаю. На одной полке стояли романы Достоевского и Ильфа с Петровым, соседство которых отражало единство и борьбу противоположностей в его характере – темную мрачную бездну и светлое легкое остроумие. Майн Рид и Эрнст Гофман, увлекавшие в иные измерения, излистаны вдоль и поперек. Среди литературных кумиров фигурировал Даниэль Дэфо с «Робинзоном Крузо», полным неиссякаемой воли к жизни, какой бы эта жизнь ни была. Знакомство с богатейшим наследием Дюма началось с «Трех мушкетеров», поразивших совершенно новым для него романтизмом, примером настоящей мужской дружбы, безбрежными приключениями, проникновением в дух старинной эпохи. А дальше предпочтение отдавалось «Графу Монте-Кристо», особенно второму тому, восхищавшему неудержимым стремлением героя к цели, даже если это была такая недостойная, а точнее, недостижимая для него самого цель, как месть. Сводили с ума качества Эдмона Дантеса: сила воли, сила духа, целеустремленность, хладнокровие, беспощадность – умение низвергать врагов до нуля, а самому оставаться человеком.

«Записки о Шерлоке Холмсе» ошеломили магнетическим сюжетом, интеллектуальными ходами, железной логикой заглавного героя. Вот что такое, оказывается, детектив – позволяет забыть о презрении к себе! Дал Конан-Дойля дедушке Семену Петровичу, литературой не увлекавшемуся, извелся в ожидании его вердикта. Тот читал долго, размеренно, не спеша, сдержанно оценил: «Спасибо, очень хорошая книга».

Дедушка, кстати, был не читатель, дедушка был писатель. Весьма неприхотливый в быту, не ходок по пустым магазинам и дорогим рынкам, он предпочитал сидеть дома и сочинять мемуары в большой общей тетради под картонной обложкой. Периодически вручал свой опус невестке для опубликования в газете. Но так и не опубликовался. Марине Ильиничне было достаточно прочесть пару страниц, чтобы развести руками. Внук Вовка был единственным читателем Семена Лемешонка, осилившим почти весь его труд. Правда, повести советских писателей о партизанах нравились ему больше.

Страсть и чутье к печатному слову Лем унаследовал от матери, а она в свое время получила отличное гуманитарное образование. Но и к нему относилась избирательно. Преподаватель журфака УрГУ, где училась Марина Рубина, любил повторять: «Чтение газеты „Правда“ каждый день в течение шести лет может заменить высшее образование». Профессор свято в это верил, и вдохновенно преподавал техгаз (технику газетного дела). В юности Марина Ильинична добросовестно читала вышеупомянутую газету и на этом примере постепенно убеждалась, что такое официоз. А Лем туда и вовсе не заглядывал и высшего образования не получил. Не получил он его и в университетах, ограничившись средним специальным. Высшее образование заменила мировая классика, которую он переплавлял в образы будущих персонажей и собственную картину мира.

До 6 «Б» дошло, с кем имеют дело. Особенно когда стали понимать, что учебные оценки не соответствуют размеру разума. Отличница Танька Гудилина выговорила мудреное слово «интеллектуал», и оно навсегда приросло к нему в качестве амплуа. Хотя, когда он станет актером, то интеллектуалов будет играть с таким же успехом, как и дураков.

С Татьяной Гудилиной, 1973 г. Фото из семейного архива.

Однако уже тогда Лем четко разделял склонность думать – и собственно ум, то есть житейскую смекалку. Он не считал себя умным, поскольку был категорически не способен состыковываться с реальностью. Его территория была не здесь, а существует ли она вообще, сие не ведомо. Лем тупо не вписывался в повседневность с ее обязательной политинформацией раз в неделю перед математикой, общественными нагрузками, пионерскими сборами, смотрами строя и песни, потасовками в раздевалке, давкой в транспорте, очередями в магазинах. Из гастронома выходил без покупок, из парикмахерской нестриженый. Бесполезно было давать ему какие-то поручения и втолковывать очевидные вещи. Его пионерский галстук приобрел подозрительно рыжеватый оттенок, был прожжен утюгом и завязан как попало. Священный атрибут советской школы часто забывался дома. Вернее, забрасывался за диван. Вступать в комсомол Лем отказался. Да никто туда его и не звал. Какой с него спрос – «бестолочь».

Чуть позже его заворожила поэзия. Тайно сочинял сам, доверяя свои рифмы общей тетради, следы которой утеряны в веках. Упивался Пушкиным, читал сам себе вслух, постепенно проникаясь масштабом его личности, сознавая, что существуют другие измерения, ему недоступные. Много знал наизусть из Лермонтова, Блока, Маяковского. Открыл для себя трех китов современной поэзии – Евтушенко, Рождественский, Вознесенский, попав под магнетизм и их стихов, и их славы. Особенно притягивал Вознесенский – не без влияния мамы, лично принявшей из рук поэта рукопись поэмы «Мастера». Позже поэма вошла в сборник «Антимиры», и юный Лемешонок, заполучив его, сразу прибрал в желтый портфель. Уже будучи студентом, на зачете по сценической речи в театральном училище он прочитает эту поэму так, что педагог Лидия Николаева смахнет слезу. А потом, уже будучи молодым актером, во время гастролей по области умыкнет сборник Вознесенского «Дубовый лист виолончельный» из сельской библиотеки, сунув его под ремень и справедливо рассудив, что здесь его никто ни разу не взял, а ему нужнее.

Видя, как на его глазах формируется знаток и ценитель поэзии, Евгений Семенович записал сына-семиклассника в открывшуюся при ТЮЗе детско-юношескую поэтическую студию «Спутник». «Что ж ты за кулисами без дела болтаешься, давай скорее к нам!» – была с ним солидарна руководитель студии Кира Павловна Осипова. В школе Лем видел фальшь и муштру, а здесь был совсем другой расклад, совсем другие люди. Это был первый и последний внешкольный коллектив, где он не только согласился заниматься, но и делал это с завидным рвением, и первый (но не последний) педагог, кто распознал в нем талант и нашел ему применение.

Кире Осиповой было всего 35 лет, она общалась со студийцами на равных и была обожаема ими всеми, без исключения. Благодаря ей молодежь погружалась в пучину театральной жизни и не желала возвращаться обратно. По выходным просиживали у нее дома, в однокомнатной хрущевке, вкушая не какие-то там дворовые «Три семерки», а элитные вина «Фитяска» и «Тамянка», под это дело влюблялись, танцевали, целовались, и, разумеется, читали стихи.

Серьезным достижением студии «Спутник» был спектакль «Письмо в тридцатый век» по произведениям Роберта Рождественского. Главным чтецом выступал корифей студии Женька Покровский, который сразу же протянул новичку крепкую ладонь, почуяв в нем не конкурента, а преемника. Ибо Женьке было пора поступать в театральное училище, и надо было взрастить достойную смену. Он даже просил достойную смену сходить с ним на первый тур для моральной поддержки, ну и заодно осмотреться, ведь младшему товарищу тоже предстоит там учиться, в чем Женька был уверен еще больше, чем в себе.

За полтора года до поступления в театральное училище Лем вышел с чтецким дебютом на сцену ТЮЗа и в одночасье сделался широко известным в узких кругах. «Я – по собственному велению, – сердцу в верности поклянясь, говорю о Владимире Ленине и о том, что главное в нас» – декламировал он советского классика, не особо задумываясь о смысле. Это потом, много позже, он посмеется над своей юношеской незрелостью: «Сплошной Ленин-переленин, туши свет, хрень собачья», а тогда упивался ритмами и рифмами.

В школе тоже выступал, один раз, если сильно попросят. Одноклассники располагались по другую сторону искусства. Для них стих был тарабарщиной. А одноклассницы восхищались тому, как могли скучные безликие строки из книжки чудесным образом преображаться, как могут так гореть глаза, в которых отражаются планеты. Девочки первыми стали оказывать ему знаки внимания, сам бы он не решился, ведь он себя ненавидел, проще говоря, не переваривал. Особенно когда смотрел в зеркало на свою физиономию, покрытую юношескими отметинами. Тем более что у него был серьезный конкурент. Первым в рейтинге популярности у созревающего женского пола в 7 «Б» значился его закадычный одноклассник Лёха Аксанов – человек, который пройдет через всю его жизнь. Правда, не так лихо и весело, как намечалось.