Читать книгу Сквозь века. Новая эра - Яна Ирбис - Страница 7

С тех пор как Пуотс вернулся с Севера, прошло два месяца. Жизнь после сложившейся ситуации с несостоявшимся зятем потихоньку налаживалась. Гнев за проделки Кирмы в сердце отца немного утих и он начал подумывать, как отправиться на поиски своей строптивой дочери. Хоть она и крепкая девчонка, можно даже сказать, закалённая, но трескучие морозы не жалеют никого. От такого холода даже лопалась тонкая кора на Олистве. А путника и тем паче, явно не пощадит в распростертой на много миль в разные стороны степи такая стужа. Это летом ещё можно как-то пережить тяготы природных капризов, да и то не всегда. Бывает порой, ливни зарядят месяца на два и вымоют все посевы из почвы, разжижая её с глиной, делая тропы непроходимыми. И сколько не старайся идти дальше только увязнешь по самые уши, да и ноги переломаешь, которые так и разъезжаются в разные стороны. И ведь укрыться негде, а о костре стоит забыть на долгое время. Поэтому, горе тому, кого непогода застанет посреди равнины, если не сожрут дикие животные и не затопчет стадо кабанов, то легко можно простудиться и умереть от переохлаждения прямо там, не сходя с одного места. А пока до лета далеко, остаётся только вспоминать денёчки, ласково обогретые небесным светилом, лёгкий ветерок, обдувающий разгорячённые во время работы тела, и дерзкое пение птиц от рассвета до заката.

И вот так, в один из зимних дней, когда озадаченный отец мысленно собирался в поход и обдумывал маршрут своего путешествия, ближе к вечеру, в ворота города, где жили дворфы, постучались и попросили встречи с вождем. Посетитель был один и безоружен, но выглядел заносчивым и злобным. Он ехидно заглядывал в глаза собеседнику и вчитывался в его мысли, тем самым выбирая важную струну души, которую стоит натянуть. Его теплый коричневый плащ, как и распущенные светлые волосы, припорошило снегом. От этого незнакомец постоянно передёргивал плечами, пытаясь его стряхнуть, и выглядел как взъерошенный воробей, попавший под дождь. Он осторожно что-то нашёптывал озадаченному вождю клана дворфов и время от времени, отводя взгляд от лица собеседника, посматривал по сторонам. Рука же загадочного посетителя постоянно лежала на луке, небрежно наброшенном на левое плечо, будто он собрался обороняться от неожиданного нападения. Пуотс переговорил с ним прямо у ворот, после чего выпустил того, а сам, озадаченно почесав взлохмаченную длинную бороду, в ярости поспешил домой, чтобы выяснить открывшиеся ему новые факты и известия, которые, как оказалось, в семье не знал только он. Мужчина спешил по припорошенной мостовой, громко топая, бормоча себе под нос ругательств и потрясая могучим кулаком в воздухе. Он до того увлёкся своими переживаниями, что не заметил на своём пути разбежавшихся крошечных поросят, которые выскочили из-за угла харчевни, удирая от хозяина, задумавшего поджарить их к празднику, по случаю рождения сына. На улице стремительно темнело, а свинки бежали, молча, будто понимали, что от этого зависит их жизнь. Это сыграло им на пользу, а вот Пуотс задев ногой одного поросёнка, отпрянул в сторону и наскочил на второго, после чего раздался душераздирающий визг. Мужчина ошалело метнулся назад, снова наступил на удирающего крошку, обернулся, чтобы рассмотреть, что происходит под ногами, и в этот момент хозяин харчевни налетел на своего вождя и огрел его по голове огромной поварёшкой. Разъяренный дворф обернулся и схватил незадачливого повара за шкирку, встряхнул и громко обругал. От страха, мужчина выронил тяжелую поварёшку из рук, и она упала на ногу Пуотсу. Это было последней каплей терпения, вождь отшвырнул от себя препятствие, громко бранясь, и помчался дальше. Хозяин харчевни отлетел к деревянному заборчику, огораживающему маленькую избу аптекаря, почесал затылок, на ходу подумав, что у него завелись вши, что-то кожа головы последнее время чешется и щиплет. Но долго эта мысль его не заняла, он поднялся на ноги, оправил длинный фартук чёрного цвета, снова почесал затылок и вздохнул.

«Такой ведь праздник у меня, – уныло размышлял повар, – такой праздник, сын родился, а они…»

Не повезло ему сегодня: поросята разбежались, и пойди их теперь поищи в такой-то темноте; да ещё и вождь обругал обидными слова. А всегда ведь относился к нему с добротой, и кушать приходил часто в его заведение. Особенно ему нравились закопченные гусиные крылышки, которые хозяин натирал смесью из ароматных лесных трав и дикого чеснока, жгучего перца и соли, после чего обмазывал липовым мёдом и коптил на вертеле у костра. Да, именно на костре это блюдо получалось особенно отменным и сочным. Когда костер только разгорался, так весело стекал жирок с крылышек, и, попадая в огонь, злобно шипевший и плевавший искрами, обволакивал мяско ароматным дымком. Пуотс любил отведать это блюдо горячим, запивая холодным пивом из запотевшего глиняного кувшина. Через некоторое время вождь добрел и подзывал повара к себе, приглашая его на беседу. Тогда они так душевно разговаривали о посевах льна и пшеницы; беседовали о стрижке овец; судачили и очередном сенокосе, который пришлось отложить из-за затяжных дождей. Вождь в те дни особо переживал и сетовал на то, что трава может загнить на корню и сена выйдет мало. Нечем тогда будет кормить скотину. Даже иной раз советовался с ним о том, не пора ли выпустить грифонов на вольные хлеба, чтобы лишние рты сами искали себе пропитание. Хозяин харчевни в те моменты был очень горд оказанной ему честью и расплывался в радушной улыбке, даже отпускал несколько кружек пива постоянным посетителям за счёт заведения. А сегодня что-то сильно расстроило вождя, дворф прямо сам не свой.

Он хоть мужчина с норовом, даже немного жесток в своих поступках, но это можно списать на его высокий статус в клане. Ведь если не управляй твёрдой рукой такой большой общиной, порядка в городе не будет, его перестанут уважать и начнётся непослушание. А Пуотса уважали, ценили и доверяли ему безоговорочно. Если наказал кого, так за дело. А если наградил, то это выше всяких слов. Но сейчас что-то вывело вождя из себя, либо что-то случилось, либо плохое известие. Так рассуждал про себя повар, возвращаясь к себе в кухню. Но долго ему и, правда, не пришлось занимать себя этой мыслью, потому что он поспешил закрыть заведение, которое ещё пустовало без завсегдатаев, и помчался к стригальщику, чтобы тот сбрил курчавые волоски на макушке, венчавшие наметившуюся плешь. Хоть и вечер на дворе, да жили дворфы мирно и согласно, поэтому могли навещать друг друга хоть ночью. Никто не скажет на это худого слова, а наоборот, приветят дорогого гостя, обязательно угостят винцом из лучшей глиняной чаши и накормят жарким из бобов и сочного мяса кролика. И такие посиделки могут продлиться до рассвета. Сидя на плетёной скамье из ивовых лозинок, укрытых потертыми шкурками зайцев, так радостно болтать о жизни, делах насущных, делиться мыслями и планами. А когда за беседой, жаркое съедено, хозяева обязательно выставят на стол мясной пирог, который остыл и покрылся легким слоем жира, но от того не менее вкусным. Но это все мечтательное отступление от главного хода событий.

А между тем, пока поросята разбежались и спрятались в закутке между амбаром и сараем с углём, а хозяин харчевни, захватив с собой кувшинчик сливового винца, отправился к стригальщику; вождь клана дворфов пришагал к дому. Он ногой толкнул дверь. Заскочив через порог, забыл по обыкновению пригнуть голову, чтобы не удариться о притолоку, и всё-таки больно приложившись макушкой, подскочил к жене. Багровея лицом с мороза, да и от гнева, посмотрел в глаза растерянной супруге, и, воздев кулаки вверх, брызгая слюной в разные стороны, обругал обескураженную женщину.

– Жиона, ты меня предала, – ревел Пуотс.

– Чем же, муж? – супруга отложила в сторону тряпицу, которой протирала миски, и смело взглянула в глаза кричавшего.

– Ты не сказала, что наша дочь совершила страшный поступок, – в очередной раз, плюясь и подрагивая нижней губой в волнении, пророкотал вождь. Он, сбросив шапку, отер лоб рукавом кафтана. Ему стало невыносимо жарко, потому что в избе горел очаг, на котором кипятилась вода в чане.

– Погоди, не горячись, – увещевала жена, она оправила передник и присела на табурет у стола. – Какой поступок? Что полюбила не того, по твоему мнению? Что за счастье боролась?

– Она поставила под удар всю общину, – сказал Пуотс. – Эта похотливая дрянь чуть всех нас не сгубила. Мужчина гневаясь, пытался стянуть рукав тёплой куртки, но только больше запутывался в тонкой подкладке, трещавшей по швам от натиска. Наконец ему удалось скинуть верхнюю одежду, оставшись стоять в теплой шерстяной безрукавке, подпоясанной тонким кожаным ремешком, который больше служил для красоты, нежели для поддержания наметившегося пивного живота хозяина. Он сдул влажный чуб со лба, выпятив ещё больше полную нижнюю губу, подошел к полке, взял с неё кувшин с элем, и, хлебнув, повернулся к жене.

Женщина в этот момент опомнилась, вскочила с табурета, схватила со стола первый, попавший в руки предмет, и подошла к супругу.

– Не смей, – прошипела жена и замахнулась в сторону мужа топориком для рубки мясного филе, – так говорить о дочери. Иначе я тебя убью.

В избе повисла тишина. В печурке весело потрескивали берёзовые поленья, распространяя по комнате аромат леса, а за окном завывал ветер, обещая в ночь вскружить голову настоящей буре и резвиться с ней до утра в вихре белого снежного танца. На очаге задрожал чан, это закипала вода, а чета рассорившихся супругов молча, смотрели друг на друга. Приземистый, коренастый телом и крепкий духом супруг навис над невысокой полноватой и отважной женой. Их взгляды схлестнулись в безмолвной битве; супруга размышляла о том, что отец так и не полюбил Кирму, а Пуотс, так некстати, о том, что стоящая против него женщина – достойный соперник, и он не прогадал, женившись на ней. Но его мысли быстро перескочили на сложившуюся ситуацию. Требовалось принять правильно решение, и на это нужно время и рассудительная голова, а сейчас она у него горяча и буйна. Необходимо пойти и освежиться на морозце. Но сдаваться этой маленькой воинственной фурии, преграждавшей ему путь, не хотелось. Так и продолжали они стоять и смотреть, изучая, и по-новому воспринимая друг друга. Тут обстановку разрядил хлынувший через края чана кипяток, поднимая вверх облачка пара. Жиона встрепенулась и кинулась к печи, а Пуотс присел на табурет, залпом осушил кувшинчик эля, и, опершись локтями о стол, обхватил голову руками. Но через секунду вскочил на ноги, поднял с пола кафтан, нахлобучил на голову шапку, лежавшую на столе, и выскочил за дверь навстречу снежному вихрю и непогоде.