Читать книгу Вторая молодость Валентины Петровны - Яна Тарьянова - Страница 2

После смерти мужа Валентина Петровна сначала испытала облегчение – уход за лежачим инвалидом отнимал много сил и держал в постоянном напряжении – а потом погрузилась в безбрежное море апатии. Утратила и без того плохой аппетит, замкнулась в пределах квартиры, изредка выходя в магазин за продуктами, перестала уделять должное внимание уборке и раздражалась, если кто-то пытался с ней поговорить, нарушая долгожданное и драгоценное уединение.

Она не читала ни бумажные, ни электронные книги, только иногда слушала аудио и музыку. Не включала телевизор: наконец-то можно было не видеть и не слышать рекламу, бесконечные новости и передачи о загадках, шокирующих гипотезах, политических тайнах и прочей псевдонаучной и псевдоисторической чепухе, которую муж потреблял едва ли не круглосуточно – на протяжении двадцати, если не тридцати лет.

Возможно, она бы просто зачахла, соскользнула в пучину депрессии и утратила здравый рассудок, но случилось происшествие, заставившее ее встряхнуться и начать действовать. В шкафу обрушились полки. Все три сразу. Сначала упала верхняя – крепления не выдержали тяжести стопок бумаги – а за ней полетели и следующие, распахнув дверцу шкафа и вывалив на пол накопленные мужем богатства. Вырезки из журналов «Огонек» за 1988-1999 годы, пожелтевшие газеты «Известия» и «Социалистическая индустрия», еженедельники «Собеседник» и «Аргументы и факты». Тетради по девяносто шесть листов, исписанные убористым почерком с вклейками особо важных вырезок, ксерокопии, видеокассеты и переплетенные журналы «Техника – молодежи» и «Наука и жизнь».

Валентина Петровна посмотрела на тетради, вырезки и подшивки, разбросанные по всей комнате, и наконец-то расплакалась. Не от тоски по почившему супругу. А от бессмысленности плодов бытия. Муж оставил после себя никому не нужные бумажки с записями о политических заговорах и теориях экономического террора, а она и того не оставит – ничем никогда не увлекалась. Училась, работала, досматривала лежачих родственников – какое уж тут хобби? Ни вышивки, ни прочего рукоделия никто бы не потерпел – покойные свекровь и бабушка отличались тяжелым нравом, позволяли и заставляли делать только что-то полезное.

Она выплакалась, умылась холодной водой и отправилась в магазин за прочными мусорными пакетами. Купила подороже, а толку не было – вроде и прочные, а дно прорывалось, расходился шов. Валентина Петровна завязывала мешки дополнительным узлом снизу, собирала бумаги, складывала, приподнимала, проверяя: разорвется или нет? Машинально цеплялась взглядом за буквы, складывающиеся в слова: «ускорение», «избавить социализм от деформаций», «всевидящее око на однодолларовой банкноте», «кто убил Кеннеди», «создание мирового царства антихриста», «роль иллюминатов в распаде СССР». Интересы у мужа были разносторонними, факты и теории он постоянно озвучивал вслух, раздражаясь от того, что Валентина не хочет обсуждать животрепещущие политические и экономические вопросы, и откровенно злился, когда она приглушала бьющий по ушам звук телевизора.

– Как так вышло? – спросила она у себя и у бумаг. – Он же был нормальный, когда я за него шла. Вначале хорошо жили.

Сказала и осеклась. А хорошо ли? Замуж она вышла поздно, в двадцать девять лет, свекровь ее в лицо перестарком называла, предрекала, что родить не сможет. Родить не вышло, хотя врачи говорили, что Валентина здорова, а мужа свекровь к врачам не пустила, сказала, что уж он-то точно не бесплоден, это она порченая.

Когда будущий муж посватался, Валентине все девицы завидовали. Еще бы! Не старый, тридцать два, младший сын главного инженера зеркально-фурнитурного комбината. У отца машина и четырехкомнатная квартира, старшие дети живут отдельно – богатый жених, за такого руками и ногами хвататься надо. Валентина не то чтобы схватилась, но не вековать же одной? Думала, что дети будут, свекровь внуков нянчить начнет и смягчится. А вышло не так, как желалось: не родила, и свекровь после инсульта досматривала, а та до последнего дня крыла ее бранными словами, и без мужа, и при муже, а тот только говорил: «Не обращай внимания, у мамы такой характер».

Валентина подобрала с пола несколько вырезок, изорвала в клочья. Рвала, вымещая злость – муж тоже лежал после инсульта и тоже не жалел для нее бранных слов, недотепа и неряха были самыми ласковыми. Бабушка, за которой она ухаживала после первого года в институте, наверное, тоже после инсульта лежала. Врач из поликлиники диагноз не озвучивал, пробормотал что-то про возраст. Валентина тогда совсем молодой была, даже расспросить толком не осмелилась. Приняла как данность, что бабушка лежит, тянула лямку хлопот в доме без воды и с печью, которую надо было топить дровами. И не задумывалась о бабушкином диагнозе.

Очередная пачка бумаг превратилась в клочки. «Золото партии». «Убийство Гагарина». «Плоская земля». «Полая луна». «НЛО и Тунгусский метеорит». Муж занимал пустоту жизни поглощением информации, а она работой, стиркой, готовкой и уходом за больными. Было ли в жизни что-то светлое, хорошее, какое-то воспоминание, на которое можно опереться и начать выстраивать фундамент для одинокой жизни?

Валентина Петровна бросила пачку скомканных листков в пакет, подставила стул к добротной, но обшарпанной югославской «стенке», открыла дверку антресоли, влезла, выбросила на пол журналы «Вокруг света» и, чихнув от пыли, добралась до стопки фотоальбомов. Она положила добычу на диван, быстро проветрила – декабрь был теплым, но воздух все равно выстуживал комнату – заварила чай и приступила к просмотру запечатленных воспоминаний. Вырезки и тетради полежат.

«Соберу, мешков еще много, – подумала она. – Мне нужно найти что-то для себя, иначе я рехнусь от этих разнообразных теорий заговоров».

Первый альбом начинался со свадебных фотографий. Валентина Петровна просмотрела их без трепета в сердце. В памяти остались неловкие поцелуи под крики пьяных гостей, неудобное свадебное платье и свекровь, сидевшая с убитым видом – как на поминках. Несколько страниц – и вот они, фотографии из поездок. Черноморское побережье, выезды в лес за грибами и ягодами. Муж – молодой, еще не причастившийся к конспирологии – свекор, придирчиво осматривающий автомобиль, и вечно недовольная свекровь. На большинстве фотографий была свекровь, даже единственная зарубежная поездка в Болгарию без нее не обошлась.

Валентине завидовали – как же, в богатую семью попала! На курорты возят, в лес по грибы не на электричке, а на машине. И путевки от профсоюза всегда хорошие можно выбрать.

Она еще раз посмотрела на сочинский дендрарий, мужа, свекровь и себя, жмущуюся к пальме, и перевернула еще пяток страниц. Фотографии с семейных торжеств вызвали раздражение – брат и сестра покойного мужа, попытавшиеся обобрать его при приватизации и продаже родительской квартиры, белозубо улыбались, обнимали свекровь, выставляли вперед своих детей.

Альбом отправился на журнальный столик. Валентина Петровна осмотрела остальные и вынула из стопки самый нижний, самый потрепанный. Бабушкин альбом, который она забрала с собой при переезде из старого дома. Первая же вложенная между страниц фотография заставила сердце забиться чаще. Валентин, ее покойный брат-близнец, смотрел в камеру серьезно и хмуро, держал в руках боксерские перчатки и медаль на широкой ленте. Бровь и скула были залеплены полосками пластыря. Надпись на обороте гласила: «Молодежные соревнования по боксу в рамках III летней Спартакиады народов СССР. Москва, 14 августа 1964 года. Валентин Мельников. Бронза».

Брату было четырнадцать лет, он уже жил и учился в военном интернате в Кавминводах. Валентина ездила к нему на Новый год и летом, билеты и проживание в близлежащем пансионате обеспечивало военное руководство. Ярко вспомнилось, что она держала эту медаль в руках, слушала скупую похвальбу брата, восхищалась и жалела, что не смогла приехать и поболеть за него на соревнованиях.

Оказалось, что у нее есть воспоминания – радостные, не вызывающие ни неловкости, ни стыда, ни внутренней дрожи. Поездки к брату, его приезды на побывку к бабушке, их прогулки по пыльному городу, мороженое, газировка с двойным сиропом из автомата – надо было дважды кидать трехкопеечную монету и в первый раз убирать стакан, чтобы простая вода пролилась мимо. Валентина Петровна неожиданно ощутила во рту ледяные лопающиеся пузырьки газировки без сиропа за копейку, зажмурилась, смахнула слезы, и вытащила из альбома пачку фотографий.

Тысяча девятьсот семьдесят второй год. Осень, ноябрьские праздники. Бабушка умерла в феврале, Валентин не смог приехать на похороны – позже сказал, что был в командировке – а потом, внезапно, его и Александра перевели в Южнодар. На время. Приписали к военному НИИ, для какого-то особенного эксперимента.

Сердце заколотилось как бешеное. Черно-белые фотографии оживали перед мысленным взором, расцвечивались, звучали давно забытыми голосами.

Эмалированный таз, белый внутри, темно-зеленый снаружи, со сколами и чуть поржавевшим ободком. Мясо, нарезанное крупными кусками, перемешанное с уксусом и кольцами лука. Догорающий костер во дворе, в очаге, выложенном из кирпичей. Сияющие стальные шампуры – диковина, вызвавшая зависть у заглядывавших через низкий забор соседей – треск углей, морозец, срывающийся мелкий снежок. Перед праздниками резко похолодало, и Валентина радовалась тому, что ей не пришлось идти на демонстрацию. На работе отпустили, не знали, что брат приехал надолго, думали – короткая побывка.

Снег. Ноябрьский снег.

Она кутается в пальто, а на Валентине и Саше тонкие рубашки, легкие туфли и костюмные брюки. Им действительно не холодно, они смахивают снежинки с лиц, смеются и обзывают ее мерзлячкой. А когда она ежится и требует, чтобы они оделись потеплее, брат напоминает, что у них откорректированная терморегуляция.

Она уходит в дом, чтобы погреться у натопленной печи. На веревке, протянутой через всю кухню, висят гроздья зеленоватых бананов. Брат и Саша привезли ей целую сумку бананов из Москвы. А еще икру, балык, палку финского сервелата и салями. Сказали, что это подарок на день рождения – день рождения скоро, десятого числа. Она греется у печки, отламывает от грозди чуть пожелтевший банан, и верит, что самый сложный период в жизни уже позади – через три дня ей исполнится двадцать два, больше не надо досматривать лежачую бабушку, она восстановилась на вечернем обучении в политехническом институте, ходит на работу.

Кажется, что ухабы пройдены и впереди прямая дорога к счастью. Рядом брат, единственный человек, который всегда о ней беспокоился и бескорыстно заботился. И его напарник Александр – хищный и настороженный, оттаивающий и улыбающийся, когда она касается его запястья.

– Вилка! Куда ты пропала?

В начальной школе к ним прилипли прозвища Валет и Вилка – только учительница чеканила «Валентин» и «Валентина».

– Вилка! Неси тарелки!

– Иду!

Она хватает из буфета три тарелки, набрасывает на плечи пуховый платок, сверху старое пальто, и выходит во двор, усыпанный мелким снегом. К шашлыкам, брату и его напарнику. И останавливается на крыльце после предупреждения:

– Замри! Сейчас вылетит птичка!

Щелкает фотоаппарат. Александр смеется, просил брата:

– А теперь сфотографируй меня вместе с Валюшей. Ты согласна, красавица?

В памяти всплыло множество мелких деталей, которые она забыла за давностью лет. Брат и Александр были не такими как все, отличались от соседей и товарищей по работе как ястребы от бройлерных куриц. Терморегуляция. Вживленные в мозг золотые иглы, снижавшие болевую чувствительность. Интенсивное обучение – и брат, и Саша знали по три иностранных языка. Свободно разговаривали на английском, немецком и испанском. Они были приписаны к секретному отряду «Злато», занимавшемуся поиском и уничтожением фашистов, ускользнувшим от казни. Их готовили к работе в Южной Америке и – почему то – в Арктике. Валя об этом почти не рассказывал, изредка проговаривался, когда она наседала на него с расспросами.

Валентина Петровна отложила альбом, вылила в мойку остывший чай, заварила свежий, ощутила неожиданный голод и достала из кухонного шкафчика пачку печенья. Она смотрела на ситуацию с высоты прожитых лет и понимала, что давние события и факты надо оценить заново.

Отец, давший им практически одинаковые имена, умер, когда им было по два года – сдвинулся неизвлекаемый осколок, «черная метка» Великой Отечественной войны. Мать некоторое время погоревала и уехала на ударную стройку Красноярской ГЭС – через всю страну, оставив ее и Валентина бабушке. В школу их отдали в восемь лет – на бабушку наседали раньше, но она отговаривалась нехваткой финансов, даже требовала от комиссии помощи, чтобы вернуть мать-шалаву, которая не присылает ей ни копейки денег. Два класса начальной школы Валентина помнила как тягомотный коктейль из бедности, насмешек и драк брата, за которые бабушку постоянно вызывали в школу. В третьем классе все изменилось. Валя начал ходить в школьный кружок по боксу, побеждал в каких-то соревнованиях, летом сдавал экзамены, а вместо четвертого класса уехал в интернат в Кавминводах. Клятвенно обещал ей, что будет приезжать и присылать подарки, и почти не соврал. К ним захаживали хмурые люди в штатском, передававшие письма и посылки, покупавшие Валентине кисточки и краски, чтобы она могла учиться в художественной школе, и, скорее всего, помогавшие бабушке деньгами – удушающая бедность и попреки заметно сократились.

Она ездила к Валентину в поселок Южный. Интересно, что сейчас располагается в комплексе зданий сталинской эпохи? По-прежнему какой-то военный интернат?

Валентина Петровна взяла смартфон, вписала в строку поиска словосочетание поселок Южный и выяснила, что на территории России поселков с таким названием около пятидесяти. Пришлось добавить слова «военный интернат». Смартфон вывалил ей кучу разрозненной информации, а после добавления аббревиатуры СССР выкатил статью, от которой у Валентины Петровны глаза на лоб вылезли – попахивало вырезками из коллекции супруга.

По уверениям автора статьи, секретную лабораторию в поселке Южном, служившую фабрикой изготовления советских суперсолдатов, разбомбили в начале девяностых, после того как руководство не захотело принимать нужную внутриполитическую позицию. Разбомбили, потом залили бетоном, чтобы суперсолдаты не ожили и не выбрались из подвалов. А сейчас, через двадцать лет после случившегося, река начала размывать старое кладбище при лаборатории и выносила на берег титановые скелеты и черепа, утыканные золотыми иголками. В качестве иллюстрации к статье прилагалось черно-белое фото железки с номером и клеймом «серп и молот», а так же иголка с полустертыми цифрами. В комментариях автора называли лжецом, напоминали ему о землетрясении, разрушившем здания военного комплекса, и прилепляли к титановой кости ярлык «фальсификат».

Валентина Петровна сделала несколько скринов – она не любила сохранять ссылки, да и скорость мобильного интернета не всегда позволяла что-то быстро загрузить – решила перечитать статью на свежую голову и отогнала мимолетное желание съездить в Южный и попытаться что-то выяснить на развалинах. Денег после похорон у нее не было, и когда получится накопить на поездку – неизвестно.

– Необязательно ехать в Южный, – сказала она себе. – Можно навестить тот институт прогнозирования, в который Валентина переводили в семьдесят втором. Узнать, что там сейчас. Я давным-давно не выбиралась из нашего микрорайона. Поездка на троллейбусе мне по карману. Стаканчик кофе и пирожок купить смогу. Прогуляюсь по знакомым улицам. Декабрь теплый. Эх… климат изменился. Не то, что раньше.

Она прикрыла глаза, вспоминая сугробы, скользкие дорожки – к зеркально-фурнитурному комбинату приходилось спускаться по крутой горке, лестницы обмерзали, работники падали, ломали ноги, и так из года в год. Память подкинула пролетевшую прямо перед носом сосульку. Просвистела мимо лица, грохнулась на ступеньки перед проходной, укатилась вниз, на дорогу – она тогда присела на корточки, закрыла голову руками и чувствительно получила осколками по шапке. Ни царапины, только испугалась. Все хором повторяли, что ей повезло. Днем солнце припекало, сосульки наросли угрожающие, хозчасть обещала сбить, но поленилась.

«Это было… да, в том самом семьдесят втором. Когда я предвкушала встречу Нового года с братом и Сашей, а они пропали и больше не появились. Все тогда говорили – это твой второй день рождения. В декабре, а какого числа? Не помню».