Читать книгу Омертвение. Сошедшие с небес - Ярослав Толстов - Страница 5

– Ты уверена, что не сможешь пойти? – снова спросила Вита, причесываясь и поглядывая на Наташу, которая лежала на диване и рассеянно смотрела в экран телевизора. – Ты ведь так хотела посмотреть город.

Наташа покачала головой, тут же охнула и прижала ладони к вискам.

– Нет. Голова просто раскалывается – и таблетка не спасла. Наверное, посижу еще немно-го и опять лягу спать. Ты надолго?

– Вряд ли. Я и сама не в лучшем физическом состоянии. Просто есть пара небольших дел, а вечером поеду к Карине, заберу деньги. Света, присмотришь за ней, хорошо? Я возьму те-лефон – если что, сразу звоните.

Матейко, усиленно кому-то названивавшая, весело кивнула.

– Возьми мой зонтик, обещали дождь. И один из ключей на тумбочке возьми. У меня их много – я почему-то постоянно теряю ключи.

– Хорошо, – Вита вышла из комнаты и вернулась уже в пальто и с сумкой через плечо. – Все, дамы, разрешите откланяться. Смотрите, не открывайте дверь кому попало. Я скоро.

– Не теряйся, – тускло сказала Наташа, с болезненным вздохом опуская голову на подуш-ку. Но едва хлопнула входная дверь, как ее глаза, только что затуманенные и несчастные, мгновенно ожили, широко раскрывшись, и из них выглянуло нечто осознанно хитрое и до-вольное. Наташа села на диване, расстегнула заколку, и спутанные волосы рассыпались по ее плечам, часть прядей свесилась на глаза, придав выражению ее лица недобрую затаенность.

– Тебе разве сегодня не надо на работу? – спросила она Свету. Та мгновенно положила трубку и удивленно переспросила:

– На работу? Я не работаю – зачем это? У меня все есть.

– Чем же ты занимаешься?

– Да так, – Света неопределенно пожала плечами, – хожу… в разные места. Летом буду по-ступать в Институт международных отношений.

– А почему ты хочешь поступать именно туда, – с удивлением спросила Наташа – Матейко в ее сознании как-то не укладывалась не только в образ студентки Института международ-ных отношений, но и студентки вообще. Света закинула ногу за ногу и потянулась – хоро-шенькая, беззаботная.

– Так хочет папа.

– А ты сама этого хочешь?

– Конечно, – она рассеянно улыбнулась Наташе. – Там много людей. Я люблю, когда во-круг много людей, я так долго жила в одиночестве, и теперь мне хочется общаться круглые сутки. Если бы не ты, я бы…

– Да, – хмуро сказала Наташа, – если бы не я… Хотя… ты ведь теперь счастлива?

– Еще бы!

– А что еще-то? – пробормотала Наташа в пространство и встала. – Мне нужны деньги.

Не задавая вопросов, Света вскочила, убежала куда-то и через несколько минут вернулась с красивым дорогим кошельком, и Наташа слегка улыбнулась – во власти действительно бы-ло очень много очарования. Света протянула ей кошелек, Наташа открыла его и не сдержала удивленный возглас.

– Это слишком много, – она вытащила несколько купюр и вернула кошелек. Света приняла его, негодующе глядя на ее руку.

– Это же копейки! На них и пяти минут нигде не просидишь!

– Ничего, – Наташа спрятала деньги в свою сумочку и начала одеваться, и Света дернула поясок своего халата, не выказав никакого удивления по поводу того, что человек, только что умиравший от головной боли, вдруг так резко выздоровел и собрался на прогулку.

– Куда мы пойдем? Я могу показать тебе столько прикольных мест…

– Я пойду одна.

– Почему? – обиженно спросила Света, остановившись посреди комнаты в распахнутом халатике. – Я бы могла…

– Нет, ты останешься дома, потому что я иду по делу. Ненадолго, – она улыбнулась оби-женной растерянности в глазах Матейко. – А ты посидишь дома. Если позвонит Ви… если позвонит Лена, скажешь ей, что я сплю, поняла?

– Да.

– Вот и умница. Скажи мне, где ближайший магазин канцтоваров и дай мне какую-нибудь шляпу, берет – неважно…

Выйдя из подъезда, Наташа на минуту остановилась и, обернувшись, растерянно посмот-рела на длинный девятиэтажный дом, походивший на гигантскую расческу с четырьмя зуб-цами и рукояткой. Для чего она покинула его, для чего собирается куда-то идти и ее ли это желание?

Мы есть ты, и это твоя воля.

Ее воля… какая у нее воля? За нее все делают другие. Вначале Слава, теперь Вита – обе-регают ее, рискуют ради нее. А что делает она? Только принимает их помощь, отсиживается за их спинами. Где бы она была после Крыма, если бы не Слава? Где бы она была после Рос-това, если бы не Вита? Она, обладающая таким великим, могущественным даром, по сути дела не совершила и десятой доли того, что совершили простые люди. Ей вдруг отчего-то вспомнились слова Андрея Неволина, записанные его женой: «Беспрестанный отдых есть верный путь к ничтожеству», – и ее сердце протестующе стукнуло. К ничтожеству?! Нико-гда! Отвернувшись от дома, Наташа быстро пошла к дороге, повторяя про себя успокаиваю-щее заклинание: «На всякий случай. На всякий случай».

То же самое она повторяла, возвращаясь – уже с тяжелым пакетом. Во дворе Наташа ми-моходом глянула на часы и удивилась – ей казалось, что она отсутствовала недолго, но на деле прошло больше часа. Она попыталась понять, куда делось все это время, но не смогла, и ей стало страшно. Неужели ее осталось настолько мало?

Когда Наташа уже подходила к подъезду, позади громко взвыла сигнализация какой-то машины. Испуганно вздрогнув, она обернулась, чуть не выронив пакет, и увидела, как с ка-пота стоящей неподалеку «октавы» раздраженно спрыгивает огромный пушистый кот. По-том ее взгляд скользнул правее, и Наташа поспешно юркнула в подъезд, но тут же останови-лась и осторожно выглянула в приоткрытую дверь.

Вита шла со стороны сосновой рощи и еще была довольно далеко от «рукоятки» дома. Она не заметила Наташу и, судя по всему, не очень торопилась, а на углу и вовсе останови-лась, закурила, глядя куда-то в сторону реки, и холодный ветер трепал ее короткие волосы. Она казалась очень маленькой и очень одинокой, и Наташа почему-то долго смотрела на нее, точно старалась запомнить. Потом, спохватившись, побежала к лифту, на ходу расстегивая пальто и сдергивая берет, из-под которого обрадовано высыпались медные вьющиеся пряди.

Когда в замке входной двери скрежетнул ключ, Наташа едва-едва успела затолкать свой пакет в одежный шкаф, кое-как натянуть на себя один из Светочкиных халатиков, жалобно потрескивавший в плечах и груди при малейшем движении, приказать самой Светочке мол-чать об ее прогулке и нырнуть под плед. Вита, взлохмаченная и раскрасневшаяся от ветра, вошла в комнату и плюхнулась в кресло прямо в пальто. На ее лице и волосах блестели бисе-ринки влаги.

– А тут, как я погляжу, все такое же болото. Как голова?

– Вроде бы отпустило. Дождь идет? – невинно осведомилась Наташа.

– Да, только начался. Боюсь, как бы действительно не пошел снег – очень холодно, – Вита распахнула пальто и закинула ногу за ногу. – Я покорнейше извиняюсь, господа, за вульгар-ность, но нет ли чего-нибудь пожрать?

– Что-то было, – рассеянно ответила Света и ушла на кухню. Вита посмотрела на часы, по-том встала и начала снимать пальто. Наташа сделала телевизор погромче и спросила:

– Где была?

– Так… ходила, смотрела, изучала обстановку… на тот случай, если нам повезет и мы тут задержимся.

– Здесь? Но Вита, я не могу так долго, мне ведь нужно и своих проведать.

– Нельзя, Наташ. Пока нельзя. Помнишь, я тебе говорила, что Схимник, возможно, за мной в Крым катался, когда я тебя еще до Ростова искала? Он может и там ждать.

– Послушай, – Наташа приподнялась на локте и посмотрела на Виту с раздраженным лю-бопытством, – ты мне так ни разу и не рассказала, что было, пока я в больнице лежала.

– Ты о чем? – с неожиданной холодностью спросила Вита, останавливаясь посреди комна-ты.

– Ты после Зеленодольска стала какая-то другая.

– Еще бы! После этого письмишка…

– Не в этом дело! Ты что-то от меня скрываешь. И раньше ты чего-то не договаривала, но… теперь ты как будто узнала что-то особенное, что меня касается. Тебе Схимник что-то рассказал?

– Рассказал мне?! – Вита рассмеялась. – Милая моя, Схимник не рассказывает, Схимник исключительно спрашивает! Да к батарее приковывает, чтоб собеседник был повниматель-нее.

– Почему ты не дала мне убить эту скотину?! – жестко спросила Наташа, внимательно вглядываясь в сине-зеленые глаза, которые смотрели на нее с холодной усмешкой, но сквозь усмешку просвечивало беспокойство и даже какая-то растерянность. Вита пожала плечами и отвернулась.

– Ни к чему это. Ни к чему в крови мараться. Схимник и без тебя своей смертью не пом-рет, а убивать… хочешь стать такой же, как он? Такой же, как все они?

– После «Пандоры» мне странно слышать от тебя такие рассуждения.

Вита вздрогнула, и в ее глазах загорелась тяжелая ярость.

– Ты в «Пандору» не лезь! Ты ничего об этом не знаешь!

– Так просвети меня! Потому что ты только командуешь, но ничего не объясняешь, а я имею такое же право знать, как и ты! Не больно-то честно, Вита.

Вита устало пожала плечами и засунула ладони в задние карманы брюк.

– Ладно, ты права. Я расскажу тебе, но не сейчас, потому что, во-первых, мне пока не до этого, а во-вторых…

– Что во-вторых?!

– Во-вторых, тебе это очень не понравится.

Не только слова, но и сам голос Виты прозвучали так странно, что Наташа на мгновение почувствовала, как сердце сжали холодные кольца зловещего предчувствия чего-то ужасно-го. Но тут же вновь вернулась прежняя злость.

– Почему ты все время все за меня решаешь?!

– Потому что ты сама отнюдь не всегда в состоянии принимать правильные решения. Или тебе напомнить пару-тройку обстоятельств?!

– А-а, опять, язык боли, – произнесла Наташа, живо вспомнив то, что Вита сказала ей в зе-ленодольской больнице. – Что ж, насчет правильных решений, оставив Схимника в живых, ты совершила очень большую ошибку. Конечно, я понимаю, что он однажды тебе жизнь спас…

Вита с усмешкой подняла четыре растопыренных пальца.

– … пусть так, но ведь ты же прекрасно понимаешь, с какой целью он это сделал!

– Разумеется, Наташа, я, может, и дурочка, но не сентиментальная – слишком давно живу. Я прекрасно знаю, что Схимник – парень на редкость практичный и целеустремленный. А ты не задумывалась над тем, насколько далеко нам бы удалось удрать, оставь мы труп в той квартире?! Соседи нас в лицо очень хорошо знали. Стрельнуть разок – это одно, а мужик с дырой в башке – совсем другое. Словили бы нас по быстрому, поскучали бы чуток на нарах, а потом приехали бы за нами добрые дяденьки, и отправились бы мы – ты на цепь, а я – на три метра под землю. А так все проблемы ему остались, а мы теперь далеко, праздничные и нарядные!

– В твоем изложении конечно все очень красиво смотрится! – язвительно сказала Наташа, понимая, однако, что Вита, в принципе, права. – Слушай, я не хочу с тобой опять ссориться, я прекрасно помню, что ты для меня сде…

– Я тоже помню, что ты для меня сделала! – перебила ее Вита, бросая пальто на одно кресло и с размаху плюхаясь в другое. – Только давай не будем наново заниматься фимиамо-курением! Классные мы тетки, только бываем глупые до отвращения! Ты вот вчера так кра-сочно говорила на балкончике – ты в романе, я в романе… а ты не задумывалась, что в этих наших романах нет ни одного положительного персонажа? Включая и нас самих? Света! Света! – вдруг громко и весело закричала она, подражая Карине Конвисар, и Света примча-лась из кухни так же стремительно, как и «джинн» Лариса, держа кухонное полотенце. – Света, может тебе помочь, так ты скажи, а то есть уже хочется до невозможности! Ты ведь не хочешь, чтобы я ударилась в каннибализм?! Наташка – первый кандидат – ты уж больно то-щая для меню.

– Так все готово уже, разве вы не слышали, как я звала? – удивилась Света. – Или вам сю-да принести?

После обеда Наташа хотела было продолжить разговор, но Вита заснула, тем самым из-бежав дальнейших расспросов, и проспала до вечера. Спала она неспокойно, дрожала во сне, и Наташа, решив, что подруга замерзла, укрыла ее одеялом. Когда она уже отходила от раз-ложенного кресла, Вита вдруг отчетливо произнесла:

– Не отдавай меня.

Наташа резко обернулась, но Вита крепко спала, и дыхание ее было глубоким и ровным, и теперь она слегка улыбалась, словно перенеслась в какое-то очень хорошее место. Наташа вернулась на диван и остаток времени просидела неподвижно, подтянув ноги к груди и об-хватив колени руками, – двигался только ее взгляд, перемещаясь по кольцевому маршруту: платяной шкаф, циферблат настенных часов, лицо Виты, экран телевизора, платяной шкаф… и по такому же кругу метались ее мысли. Чего она ждет? Или кого? Одиночества? Или осо-бой встречи? Прогулки в себе? Поиск чего-то особенного в себе? Военные действия против самой себя? Сколько ее осталось? Сколько не ее появилось? А может, и лучше будет, когда ее не останется вовсе, а появится… кто появится?

Новый жилец?

Келет нельзя обмануть. Они всегда находят дорогу. А нам с тобой и навечно не разой-тись.

Наташа начала слегка раскачиваться, скорость ее взгляда возросла – шкаф, циферблат, Вита, экран… ключ в замке дверцы, черные острия стрелок, закрытые глаза, светящееся пят-но… Света убежала по каким-то своим бессмысленным и бесполезным делам. Вита скоро должна уйти. Она наверняка не возьмет ее с собой, да она, Наташа, и не пойдет. Она должна остаться одна. Хотя… Света может остаться с ней. Она не будет против. Свету можно по-пробовать разобрать – слой за слоем, счистить все плохое, заглянуть на самое дно…

Он был проницательнее, но ты – сильнее. То есть, Неволин знал, что и как вытаскивать, причем вытаскивать без ущерба для того, что останется, и его натуры почти не менялись, потому что он видел, что за чем идет и что может вылезти наверх. По этому принципу, может, и натуры отбирал – не все, но большую их часть. Иначе гонения должны были на-чаться гораздо раньше. Но он был слабее. А у тебя больше сил, но ты дерешь без просчета, наугад – что увидела, то и выдернула, вырубила. Если Неволин в какой-то степени был хи-рургом, то ты – мясник. Ты очень сильна, очень… Но ты – мясник.

Время шло. Чужие высветленные ресницы дрожали во сне. Ее темный силуэт отражался в полированной дверце шкафа. На экране телевизора что-то происходило. Телефон звонил много раз, но она не подходила. А когда в дверной замок вставили ключ, Наташа едва не вскрикнула – настолько неожиданно громким прозвучал этот слабый скрежещущий звук. В комнату стремительно вошла Света в длинном кожаном плаще терракотового цвета. Ее не-давняя аккуратная прическа торчала во все стороны беспорядочными лакированными пря-дями – свидетельство того, что на улице поднялся нешуточный ветер.

– О, да здесь сонное царство! – весело сказала она, и Вита мгновенно вскинулась, сбросив одеяло, дико посмотрела на часы, потом, слегка успокоившись, – на Матейко.

– Здесь никто не спит, – произнесла она хриплым со сна голосом. – А ты почему это не стучишься, когда входишь в палату царственных особ?!

– Ты такая занятная!.. – сказала Матейко с простодушным детским смехом и ушла в дру-гую комнату. Вита мрачно посмотрела ей вслед.

– Занятная… Что бы подумала бедная Сметанчик, узнай она, что думает солидарно с ма-терым убийцей?

– Вряд ли она смогла бы оценить такую иронию, – заметила Наташа. – Скорее всего, она уже не помнит, как тебя зовут. А он, значит, занятной тебя считает?

– Ага. С исследовательской точки зрения. Он изучает, видишь ли! Только, я тебя прошу, не начинай все сначала! И кстати, – Вита глянула в окно, потом опять на часы, – мне пора уходить. Светик, я позаимствую еще раз твои ключи?!

– Не вопрос! – отозвалась Матейко и появилась в дверях комнаты, завязывая пояс халата, на этот раз длинного, бледно-желтого, украшенного сюрреалистическими птицами. Вита оценивающе поглядела на халат, потом отвернулась, рассеянно пробормотав: «Так-так, при-дется надевать дареное», – и начала быстро натягивать одежду, внимательно посматривая в сторону Наташи, наблюдавшей за ней с сонным и спокойным видом. Что-то Виту в этом спокойствии настораживало, но она так и не смогла понять, что именно, и списала свои по-дозрения на износившиеся нервы. Причесавшись и подкрасившись, она надела пальто и уже взялась было за ручку входной двери, но, не выдержав, все же вернулась в комнату и осто-рожно спросила:

– Наташ… ты, вообще, как?

– Здоровье мое хорошо, – ответила Наташа скрипучим голосом и слегка сощурилась. – Или ты имеешь в виду что-то другое?

– Да нет, – Вита пожала плечами. – Ладно, не ждите меня – я буду поздно.

– Ты главное будь, а мы уж как-нибудь, – сказала Наташа своим обычным голосом и пома-хала ей рукой. Вита фыркнула, сделала реверанс и вышла. Через секунду хлопнула входная дверь, и Наташа тихонько выдохнула, отвернувшись, чтобы Света не увидела ее возбужден-но заблестевших глаз.

Она не стала сразу же кидаться к шкафу, а выждала минут пятнадцать. Все это время Све-та, уютно устроившись в кресле, что-то говорила ей, но Наташа не слушала ее, лишь изредка вставляя в разговор какую-нибудь короткую фразу, даже не задумываясь – к месту она или нет. Наконец она встала и, оборвав Свету, произнесла, стараясь, чтобы ее голос прозвучал как можно добродушней:

– Свет, я хочу кое о чем подумать… ты не против, если я часик побуду в этой комнате од-на?

– Конечно, – покладисто сказала Света, вставая. – Я все равно собиралась принять ванну. Я дверь не запираю, так что если тебе что нужно – заходи и спрашивай – я не стеснительная.

Она вышла, услужливо прикрыв дверь в комнату, и вскоре из ванной донесся шум лью-щейся воды, долетели слабые звуки включенного магнитофона. Наташа повернулась и стре-мительно бросилась к шкафу.

Она разложила на полу все свои приобретения и на мгновение застыла, скривив губы в презрении к самой себе. То, что она собиралась делать, было плохо. Подло. И опасно. Но ос-тановиться было уже нельзя. Это было возможно раньше, но после последней картины склон, по которому скатывалась ее воля, стал отвесным. Она познала тьму, и большей части ее сознания хотелось окунаться в эту тьму снова и снова. Она ощутила собственную силу, и ей хотелось увеличить ее и понять, до каких же границ простираются ее способности.

Скоро ты сможешь дать нам и жизнь…

Нет, остановиться было нельзя, дорога позади нее ссыпалась в пустоту и теперь вела только в одном направлении – вперед. Наташа отстраненно подумала, что возможно, если бы Слава был сейчас с ней, ей бы удалось сдержаться. Но Славы не было. Вите она вреда не на-несет ни в коем случае. А остальное… остальное уже почти не имело значения. Значение имели картины, образы, цвета и голодный огонь, требующий насыщения. Может и ее самой уже совсем не осталось? Наташа испуганно глянула на себя в зеркало. Нет. Она себя осозна-вала. Может, и не было тех голосов, может, это все-таки была галлюцинация?

Да, думай так. Так оно и легче. И зло всегда совершать проще, если называть его добром. Легче удовлетвориться названиями, чем докапываться до сути. Правда?

Она это подумала или не она?

Наташа склонилась над красками, выбрала кисть, посмотрела на тонкий волосяной хво-стик, дотронулась подушечкой указательного пальца до остро отточенного грифеля каран-даша, потом слегка надавила, и на подушечке осталось маленькое серое углубление. Пальцы правой руки задрожали нетерпеливо словно сами по себе, живя некой отдельной жизнью.

Пронзительный дверной звонок заставил Наташу уронить карандаш и испуганно вско-чить. Вначале она подумала, что вернулась Вита и сейчас она будет поймана с поличным, но тут же вспомнила, что у Виты есть ключ и испугалась еще больше, а Света уже прошлепала задниками тапочек мимо ее двери, направляясь в прихожую и что-то весело напевая себе под нос.

«Не открывай!» – хотела было крикнуть Наташа, но вместо этого прижалась к двери, вздрагивая всем телом. В конце концов, Вита сказала, что здесь их найти никак не могут, по крайней мере настолько быстро, – просто пришел кто-нибудь из знакомых Светы, которых, как она уже убедилась, у Матейко было полным-полно. Она услышала щелчок открываемого дверного замка, потом неразборчивый мужской голос. Света что-то ответила, и почти сразу же хлопнула закрывшаяся входная дверь. Наташа прислушалась, потом, не выдержав, вы-глянула в коридор, но отсюда прихожей не было видно, и она крикнула:

– Свет, кто приходил?

– Да никто, – отозвалась Матейко из прихожей, – телеграмму принесли.

– А-а, – облегченно протянула Наташа и повернулась к двери, рассеянно вслушиваясь в едва различимый шелест рвущейся бумаги. Он уже прекратился, когда Наташа сделала не-сколько шагов в комнату и вдруг остановилась, как вкопанная, и недоуменно нахмурилась. Рвущаяся бумага… конверт? Сама она уже давным-давно не получала никаких телеграмм, но разве их сейчас разносят в конвертах?

– Света, подожди, не читай! – крикнула Наташа, снова выйдя в коридор. Но на этот раз Матейко ей не ответила, и Наташа, резко сорвавшись с места, кинулась в прихожую, охва-ченная внезапно вспыхнувшим предчувствием беды, казавшимся особенно острым на фоне веселой музыки, льющейся из ванной. На повороте ее занесло, и Наташа, не удержав равно-весия, стукнулась бедром об угол, но боли не заметила. Светочка, бедный глупый мотылек, они же говорили ей, предупреждали – совсем недавно… но ведь мотылек помнит так мало… Пусть только это будет ошибкой! Пусть только со Светой все будет в порядке!

Света сидела на корточках возле стены, прижавшись к ней спиной, и держала в руках ис-писанный лист, поднеся его так близко к лицу, что почти касалась бумаги носом, хотя в при-хожей ярко горел свет, и при этом свете Наташа с ужасом увидела, как с бешеной скоростью бегают ее глаза, чиркая взглядом по строчкам, как пляшут губы, беззвучно повторяя слова, и как падают с подбородка яркие капли, расписывая желтый шелк халата страшными алыми кляксами. На полу валялся надорванный конверт.

– Светка, брось!!! Не читай!!! – с отчаянием крикнула Наташа и наклонилась, чтобы от-нять письмо, но Света вдруг с ловкостью и гибкостью животного, почуявшего опасность, дернулась в сторону, вскочила и отпрыгнула назад, ни на мгновение не оторвав взгляда от строчек, потом повернулась и побежала в глубь квартиры. Наташа погналась за ней, но Ма-тейко оказалась на удивление проворной, словно летя над полом.

– Брось письмо! – кричала Наташа на ходу. – Остановись! Брось его! Я тебе приказываю! Брось, я приказываю!

Но Матейко остановилась только в дверях кухни – остановилась резко и так же резко дер-нулась назад, запрокинув голову, словно с размаха налетела на невидимое препятствие, и оно отбросило ее. У Светы вырвался тонкий задыхающийся вой боли, письмо выскользнуло из ее пальцев и порхнуло на пол, выполнив свое предназначение. Ее качнуло вправо, она споткну-лась, потеряла равновесие, несильно стукнулась затылком о дверной косяк и упала на четве-реньки, мотая головой и пачкая кровью светлый пол.

– Больно-о-о! – выла она. – Мне больно, больно, бо-о-ольно!..

Наташа наклонилась и попыталась поднять ее, но Света, встряхнувшись, вдруг оттолкну-ла ее с такой силой, что та отлетела в другой конец коридора, ударилась о стену и рухнула на пол, на мгновение почти потеряв сознание. Пытаясь заставить себя встать, она сквозь звеня-щий рой белых точек увидела, как Света вскочила и завертелась волчком, воя и хлопая себя ладонями, пытаясь сбить невидимый огонь. Каждая мышца ее лица словно сокращалась сама по себе, и лицо казалось водоворотом множества ломаных выражений – от глубочайшего изумления до страшных гримас мучительной боли. Потом ее взгляд упал на распахнутую дверь ванной, и в нем загорелась дикая безумная надежда.

– Нет, не ходи! – взвизгнула Наташа, поняв, что сейчас произойдет, и приподнялась на локте, но Света уже исчезла в ванной. Наташа заставила себя встать и, прихрамывая, побе-жала к распахнутой двери. Громко плеснула вода. Наташа влетела в ванную комнату и толь-ко-только успела вцепиться в магнитофон, который Света, стоя в наполненной водой круг-лой ванне, тянула к себе из ниши, поблескивающей черным кафелем. Света зашипела, с не-навистью глянув на нее суженными, воспаленными от боли глазами, в которых уже кривлял-ся и торжествующе хихикал знакомый безумный демон. Она с силой дернула магнитофон на себя, раздался хруст, и серебристая ручка осталась у нее в пальцах, а Наташе достался маг-нитофон, который она, пошатнувшись, тут же и уронила. Магнитофон ударился о блестящий пол, в нем что-то хрустнуло, и веселая песенка, лившаяся из динамиков, зазвучала в два раза громче, отчего все происходящее стало еще более кошмарным. Света, хрипло дыша, от-швырнула бесполезную ручку, скрежещущим голосом произнесла что-то неразборчивое и плашмя плюхнулась в ванну, расплескав воду во все стороны, и подол ее длинного халата всплыл и заколыхался на поверхности, и казалось, что нарисованные на нем птицы лениво полетели куда-то. В прозрачном заклубилось призрачное бледно-розовое облачко, руки оперлись о гладкие стенки ванны, удерживая тело под водой.

Наташа дернулась, чтобы вытащить ее, но тут же остановилась. Она понимала, что с Ма-тейко в ее нынешнем состоянии ей в одиночку никак не справиться, так что пусть поплавает – все равно сразу не утонет. Она повернулась, выдернула магнитофонный провод из розетки и из гнезда, выждала еще чуть-чуть, а потом резко схватила Свету за руки. Та, уже полуза-дохшаяся, от неожиданности поддалась, и Наташа быстро свела ей руки за спиной и начала проворно обматывать запястья проводом, накрепко затягивая. Света забилась, ее голова вы-нырнула на поверхность, бешено вращая покрасневшими глазами, но было поздно – провод надежно стянул руки, и разорвать его она не могла, а Наташа уже вязала поверх него длин-ное полотенце. Покончив с руками, она сдернула с вешалки еще несколько полотенец, со-рвав при этом и саму вешалку, и поймала Матейко за голую ногу.

Через несколько минут Наташа, насквозь мокрая, с усилием выволокла связанную Свету из ванной, держа ее подмышки. Матейко извивалась, хрипела и кашляла, разбрызгивая воду, намокший халат облепил ее тело, подол волокся по полу, оставляя широкий влажный след. Маленькая и хрупкая, она почему-то оказалась невероятно тяжелой, и втащив ее в комнату и кое-как взгромоздив на диван, Наташа повалилась рядом, стараясь отдышаться.

– Что ж ты наделала, Света… – пробормотала она, сама не слыша своих слов. – Тебя же предупреждали… что ж ты?.. Ничего… это все ерунда… сейчас я… – она сползла с дивана, попыталась встать, но тут же поняла, что не сможет, опустилась и на четвереньках поползла туда, где на полу лежали рисовальные принадлежности. – …сейчас все сделаю… я знаю, что надо делать… ты только не кричи… ты не кричи, ладно?..

Ответом ей были болезненный хрип и надрывный кашель – если Света и собиралась кри-чать, то сейчас она этого сделать никак не могла. Поспешно готовясь к работе, Наташа отре-шенно отметила, что сейчас не ощущает ни страха, ни даже неуверенности, как это было пе-ред тем, когда она собиралась рисовать Виту. Сомневаться тут было не в чем. Рисовать тай-ком, только потому, что так ей хочется, наверное действительно было подло и плохо. Но это – совсем другое дело, это можно, это необходимо. Пусть тьмы и прибавится – в конце кон-цов это не так уж и страшно. Сейчас она его поймает, это несложно, у нее теперь большой опыт, и она теперь сильнее, а Сметанчик потом пусть думает, что ей всего-навсего приснил-ся кошмар. Немного боли на двоих и много, много очарования…

Наташа включила стоявший в комнате музыкальный центр – на тот случай, если Света вздумает кричать. Затыкать ей рот она решилась – Света могла задохнуться, кровь из носа у нее продолжала течь с интенсивностью, которая Наташу встревожила – возможно, у Матей-ко были проблемы с давлением, сказавшиеся именно сейчас. Она усадила Свету так, чтобы ее голова была наклонена немного вперед, подперла ее со всех сторон подушками, провери-ла, крепко ли та связана, и, пошатываясь, отошла к стулу, который уже по привычке исполь-зовала вместо мольберта. Света, подергиваясь, пристально смотрела на нее сквозь свисаю-щие пряди потемневших от воды волос, прожигая болью и ненавистью. Ее симпатичное ку-кольное лицо исказилось до неузнаваемости, огромные синие глаза выцвели, став странно бледными, какими-то пыльными, роскошный халат превратился в мокрую грязную тряпку. Зубы Матейко то со скрипом проезжались друг по другу, то впивались в губы, превращая их в лохмотья, возможно, будь руки у нее свободны, она бы разодрала себя на куски, лишь бы избавиться от боли, от безостановочно, снова и снова пожирающего ее пламени. Наташа зна-ла, что сейчас чувствовала Света, и, перед тем, как «уйти», глубоко вздохнула, подготовив себя к тому, что вскоре ей предстоит почувствовать то же самое.

Оказавшись «внутри», она не смогла удержаться от улыбки, увидев уже знакомое черное, пульсирующее, горячее, и улыбка была холодной, и в ней слились многие темные оттенки. Сфера еще не была целой, но за это короткое время черное поглотило бóльшую часть того, что являлось Светланой Матейко. Наташа еще могла видеть ее суть – скомканную, сжатую, искрящуюся, вяло сопротивляющуюся, словно засыпающая на горячем песке рыба. Это был не рассудительный философ и поэт Костя, не упрямая и многогранная Вита – Сметанчик с сознанием бабочки являлась легкой добычей, она не могла сражаться, она могла только го-реть, быстро и покорно.

Наташа, все еще улыбаясь – на этот раз сознанию собственного превосходства над чужим глупым демоном, потянулась туда, где черный слой обрывался неровным пульсирующим краем, легко отделила его от добычи, закусив губы от сильной обжигающей боли, и начала упрямо, методично сдирать черное, с холодной усмешкой исследователя слушая чужой рас-плавленный крик из многих цветов. Но когда она уже наполовину освободила измученные, втиснутые друг в друга создания, что-то произошло. Пространство вокруг заполнилось странным прозрачным звуком, словно кто-то огромный неторопливо выдыхал воздух, и звук выдоха становился все сильнее и сильнее, пока не достиг мощности штормового ветра, хотя никакого ветра здесь не было, и чем интенсивнее становился звук, тем больше в нем было черноты и странного равнодушия. Безжалостный жар под ее пальцами сменился сильным теплом, и температура все падала и падала, и в конце концов Наташины пальцы сомкнулись на пустоте – им больше нечего было удерживать. Демон исчезал, истончался, таял, как туман под солнцем, и вместе с ним таяли и цветные существа, распадаясь на крохотные облачка и вихри, дробясь, пропадая без следа. Умолкли сладкий шепчущий голос и жуткий расплав-ленный крик, умолкли тонкие цветные голоса, полные боли, – все исчезло, оставив беззвуч-ную, равнодушную, безжизненную пустоту, и Наташа, застывшая в изумлении, знала, что не она тому виной. Она ничего не понимала. А через мгновение из этого мира исчезла и она…

…и Света по-прежнему смотрела на нее широко раскрытыми глазами, но смотрела, не ви-дя, а словно насквозь. Только голова ее теперь склонилась набок, так что правая щека при-жималась к плечу, и сама Матейко слегка завалилась на подушки в странной неудобной позе, неловко согнув длинные, облепленные мокрым халатом и стянутые полотенцем ноги. Ната-ша дернула головой, ее взгляд скользнул на незаконченную картину – бессмысленное, неле-пое в своей незавершенности нагромождение мазков, потом она снова взглянула на Свету, на ее искусанные губы, сложившиеся в покойно-блаженную улыбку. Матейко смотрела сквозь нее и улыбалась сквозь нее, она словно хотела дать Наташе понять, до чего же хорошо, когда все заканчивается. Голова Наташи снова судорожно дернулась, нижняя челюсть прыгнула вниз-вверх, клацнув зубами. За ее спиной в музыкальном центре громко играла какая-то му-зыка, сквозь закручивающуюся по нарастающей спираль электронных звуков прокатывался легкий плеск волн… морских волн… Наташа съежилась и, уронив кисть, закрыла уши ладо-нями. У нее вырвался жалобный скулеж.

Я видела это… уже видела… когда далеко – это неважно, но я видела, я даже касалась… как это могло случиться, если…

…хуже всего были не обилие крови, не распоротое горло… а застывшая на его губах улыбка совершенного, неземного наслаждения и счастья…

…Ольга Измайлова, с умиротворенным плеском переворачивающаяся в ванне лицом вниз…

– Ты что это, Света? – сказала она и, пошатываясь, пошла к дивану, растопырив руки. – Ты что же это делаешь?! Света, мне же так неудобно! Неужели ты не можешь еще чуть-чуть потерпеть?!

Наташа опустилась на корточки рядом с диваном. Вблизи блестящая от крови улыбка ока-залась еще страшнее и нереальнее, и, не выдержав, Наташа истерично взвизгнула:

– Прекрати улыбаться! Что тут смешного?! А ну!..

Ее правая ладонь взлетела в воздух, но тут же упала – сознание Наташи прояснилось, и она с плачем уткнулась лицом в подушку, задыхаясь и впиваясь в ткань ногтями. Вблизи все оказалось слишком, отрезвляюще настоящим, и глаза Светы уже были слегка мутноватыми и словно уходили куда-то вглубь черепа, кожа приобрела неживой сероватый оттенок, и сейчас Матейко как никогда походила на куклу – пустую, искалеченную, брошенную; на диване си-дел предмет – человека там больше не было, и даже не нужно было пытаться нащупать пульс, пытаться что-то сделать, потому что было поздно. Как это могло случиться, как?! Что она сделала неправильно, ведь все получалось так хорошо?! Ведь в случае с Витой все каза-лось безнадежным, невозможным, но она-то ведь справилась, а по сравнении с той тварью это был так, пустяк, как ей показалось. Кем она себя возомнила?! Решила, что теперь ей под-властно все, и в своем тщеславии тут же наделала ошибок, потому Света и погибла. Она убила ее. Отец спрятал ее здесь, но она нашла и убила.

Наташа подняла голову, стараясь не смотреть на Свету, прижала ладонь ко рту и взгляну-ла на часы. С того момента, как она начала рисовать, прошло около получаса, хотя ей каза-лось, что все это время заключалось лишь в нескольких минутах. С трудом она встала и вы-ключила музыкальный центр, и тотчас на нее мягкой душащей периной навалилась тишина, и Наташа особенно остро ощутила, что теперь она в квартире одна. Где-то за темным окном, в сосновой роще едва слышно шумел ветер. Наташа повернулась и, как во сне, побрела на кухню. Она не знала, зачем туда идет, но знала что у нее все же есть какая-то определенная цель. На пороге комнаты она вдруг застыла – ей показалось, что она слышит за дверью чьи-то шелестящие шаги и звон ключей. Но тут же поняла, что это всего лишь едва слышно зве-нят раскаленные спирали в лампочках люстры.

На кухне Наташа выпила немного воды, потом, вдруг ощутив острый голод, открыла хо-лодильник, достала кусок сыра, нетерпеливо содрала с него полиэтиленовую упаковку и на-чала жадно есть, откусывая огромные куски и глотая их торопливо, почти не жуя. Это было дико – в комнате, на диване, сидит мертвый человек, весь в крови, а она стоит на кухне и ест сыр. Как только Наташа подумала об этом, ее пальцы разжались, уронив недоеденный кусок, а сама она метнулась к раковине, и ее стошнило. Открыв кран, Наташа плеснула водой себе в лицо, тихо всхлипывая. Только бы Вита поскорее вернулась! Неважно, что она подумает, что скажет, что сделает – только бы поскорее вернулась.

Слегка успокоившись, Наташа выбрала среди многочисленных разнообразных кухонных ножей самый острый, несколько секунд разглядывала в блестящей стальной поверхности свои глаза, потом вернулась в комнату и осторожно разрезала «веревки», стягивавшие тело Матейко, – она затянула мокрые узлы с такой силой, что развязать их было невозможно. Ко-гда Наташа перерезала провод на руках, тело Светы, еще гибкое, с неживой медлительно-стью заскользило набок и неудобно улеглось поперек дивана, умостив голову с влажными, но уже начавшими распушаться волосами у Наташи на плече. Вскрикнув, она уронила нож, затем, сжав губы и дрожа, отодвинула от себя Свету, ровно уложила ее на диван, а под голо-ву подсунула одну из подушек. Потом ушла в другую комнату и вернулась с большим по-крывалом, которым укрыла Матейко до плеч, отошла на шаг, и ее затрясло еще сильнее – на мгновение вдруг показалось, несмотря на кровь, что Света жива – привольно раскинулась на диване после ванны и рассеянно смотрит в потолок. Если бы не кровь, не губы… Наташа вспомнила, как совсем недавно Света, хорошенькая, беззаботная, живая, сидела в кресле на-против, поджав под себя ноги, и звонко смеялась над какими-то своими глуповатыми шут-ками, встряхивая светловолосой головой… как давным-давно, в Крыму, ворвалась к ней в дом, веселая и мокрая от осеннего дождя… Бедный маленький мотылек, никогда в жизни никому не сделавший ничего плохого, так веривший в ее силу и так жестоко за это попла-тившийся. Она всхлипнула, наклонилась и заботливо поправила покрывало. От движения из-под него вывалилась тонкая Светина рука с узкой багровой полосой на запястье, с длинными блестящими ногтями. Один был сломан, и Наташа почему-то особенно долго смотрела на него. Потом резким движением убрала руку обратно под покрывало. Рука была теплой, и от прикосновения к этому уже удаляющемуся теплу у нее снова поползли слезы и горло сдави-ло так, что она начала задыхаться.

– Прости меня, – пробормотала Наташа, заикаясь, холодно смотрящим в потолок непод-вижным глазам. – Пожалуйста, прости меня. Я не хотела, чтобы так… я никогда не хотела… ты думала, что я бог, а я не бог… я никто… я просто хотела, чтобы тебе было лучше… я и подумать не могла, что так будет… и то шампанское – это ведь была просто шутка, просто шутка, понимаешь… прости меня, Светик, прости… Я не понимаю, почему у меня не полу-чилось, я не понимаю, почему так вышло… прости меня, Светик, пожалуйста…

Но Света не отвечала, она не прощала, а все так же равнодушно смотрела в потолок и в конце концов ее взгляд стал невыносим, и хотя мертвые глаза смотрели в потолок, Наташе начало казаться, что они неотрывно смотрят на нее. Не выдержав, она попыталась закрыть веки Светы, но у нее ничего не получилось, и тогда она дернула вверх покрывало, и глаза Матейко исчезли под бархатистой светло-синей тканью.

Потом Наташа долго сидела рядом, безвольно свесив руки. В пальцах одной дымилась сигарета, и, когда эта рука то и дело вздрагивала, неровные столбики пепла падали на чистый блестящий паркет. Рядом с ее ногами лежал нож, весело поблескивая под ярким электриче-ским светом. Погруженная в свои мысли, она не замечала времени, не слышала, как звонил телефон, а он звонил три раза – пронзительно, настойчиво, долго, но звук доносился до нее издалека, из другого мира, и Наташе казалось, что это все тот же звук раскалившихся лампо-чек люстры.

Через какое-то время она очнулась, но не от какого-либо звука, а от вновь внезапно на-хлынувшего чувства опасности. Наташа привстала, вслушиваясь в тишину, нарушаемую только шелестящим тиканьем часов, и тотчас входную дверь снаружи кто-то дернул – она отчетливо услышала это и неожиданно ловким и быстрым движением подхватила с пола нож и выскользнула в коридор. В дверь кто-то толкнулся, потом ее снова дернули, несильно по-стучали несколько раз. Наташа бесшумно пробежала длинный коридор и застыла возле кося-ка, прижавшись к стене. Ее верхняя губа вздернулась по-волчьи, и зубы чуть поблескивали в полумраке, и нож в ее руке поблескивал в ответ так же хищно. Она не сомневалась, что это пришел кто-то из тех, кто принес Свете «телеграмму», и сейчас ей хотелось только одного – убить его – хотелось без всяких мыслей о последствиях, убить здесь, без всяких картин – так, чтобы почувствовать, как лезвие входит в тело, так, чтобы услышать крик боли и ужаса, так, чтобы ощутить чужую кровь на своих руках – только так и не иначе.

Дверь снова дрогнула под ударом чьего-то тела, потом в тишине громко заскрежетал от-крываемый замок, и Наташа плотнее вжалась в стену, сжимая в пальцах рукоятку ножа.