Читать книгу Мое облако – справа. Киноповести - Ю. Лугин - Страница 10
Горел
10
ОглавлениеНа границе тучи ходят хмуро,
Край суровый тишиной объят.
У высоких берегов Амура
Часовые родины стоят…
В своем кабинете директор Тулайкин в полном одиночестве занимается очень глупым и безнадежным делом – он пытается играть на аккордеоне. Для этого ему приходится поставить правую ногу на стул, углом опереть на нее перевернутый инструмент, придерживать его правой культей и подбородком и как-то умудряться растягивать меха движениями локтя левой руки с помощью ремня, а пальцами нажимать на перевернутые клавиши. Какие-то звуки из аккордеона ему извлечь удается, но музыкальными назвать их можно разве что в виде комплимента. Со стороны Тулайкин выглядит довольно смешным и малоавторитетным, но кабинет пуст, никто не видит ни его жалких потуг укротить инструмент, ни слез на его глазах…
На несколько минут он делает передышку, чтобы выпрямить спину, потрясти в воздухе затекшей от напряжения культей, вытереть глаза и…
…вспомнить себя, красивого и неувечного, в гражданском пиджаке и с набриолиненными волосами, на сцене поселкового клуба, лихо аккомпанирующего женскому хору:
Там врагу заслон поставлен прочный,
Там стоит, отважен и силен,
У границ земли дальневосточной
Броневой ударный батальон!
Он едва успевает вернуть на лицо привычное для окружающих выражение веселого оптимизма, когда в кабинет входит Алевтина.
– Познакомилась с Ахтаровым? Если жалобы есть – излагай сразу.
– Познакомилась, – говорит Алевтина. – Глаза у него…
– Красивые? Что меня больше всего поражает – у всех женщин от мала до велика реакция на поганца одинаковая: «Ах, какой ангелочек! Какие у мальчика серо-голубые глаза!»
– У меня реакция на красивые глаза другая, – сухо говорит Алевтина и, чтобы не объяснять почему, переходит на официальный тон: – В общем, товарищ директор, мальчик, конечно, трудный, запущенный, но, как мне кажется, не совсем безнадежный. Строгость к таким требуется, но и по-доброму с ними надо.
– Ага, – кивает Тулайкин. – На усиленное питание мальчика поставить, сказочки ему на ночь читать, по головке гладить, пятки чесать…
– Не смейся, Вася! Мальчику учиться надо. И книжки хорошие читать – сразу видно, он способный. Я у тебя где-то «Как закалялась сталь» Островского видела…
– Не дам!
– Жмот!
– Мне эту книгу в госпитале хороший человек подарил. А если бы и не подарок, все равно бы не дал. Такой вот я жмотюга!
– Ладно, у Станиславы Сигузмундовны попрошу, она сейчас как раз Ахтарову учебники по моей просьбе подбирает.
Тулайкин вдруг встает и торжественно пожимает оторопевшей от неожиданности Алевтине руку поверх протеза своей здоровой рукой.
– Что это было, Василий? – недоумевает Алевтина.
– А это я поздравил тебя с началом трудовой деятельности на руководимом мною объекте! Кстати, Станислава Сигизмундовна не говорила тебе, что ты приглашена на традиционный ужин?
– А кто меня пригласил? И куда?
– Отвечаю по порядку: во-первых, пригласил тебя от лица коллектива я, будучи коллективом поддержанным целиком и полностью. Во-вторых, торжественный ужин мы устраиваем в столовой в первое воскресенье месяца, совмещая с педсоветом, и у тебя есть еще почти два дня, чтобы подготовиться… Ну а от себя лично я приглашаю тебя на обед. Прямо сейчас.
– Но ты говорил…
– А я никогда от своих слов не отказываюсь! Иваныч велел. Его Митрофановна картошки наварила, хлеб у меня еще есть, да и сухпаем сегодняшний обед-ужин в столовой возьму. Идем уже! Или ты, товарищ Донатович, не тот самый соловей?
– Соловей?
– Ага. Которого баснями не кормят.
– Уговорил, товарищ Вася, – смеется Алевтина. – Только я сначала в Ленинскую комнату зайду, Ахтарову учебники передам.
– Не задерживайся. Ахтаров здешние порядки знает, сам устроится.
