Читать книгу The Bestелесность - Юлия Мамочева - Страница 18

С рассвета на площадь стекается люд:

Проклятую ведьму сегодня сожгут!

Сухою соломой покрыт эшафот,

Заранее весел народ!

Мелькают чепцы и пестрят колпаки,

По слякоти скачут, теснясь, башмаки,

А вот и епископ дряхлеющих лет —

В роскошную рясу одет.

С ним целая свита святейших отцов

И судей – честнейшей души мудрецов!

Гудит в нетерпенье священная знать —

Пора бы уже начинать…

Зеваки под хлюпанье грубых колёс

Пустили на площадь торжественный воз:

Телегу (да с клячей заместо коней)

И клетку глухую на ней.

Вся чёрная, будто копавши золу,

Там ведьма валялась на грязном полу,

И в тряске совсем не срываясь едва,

Моталась её голова.

Свистя, за повозкой гналась ребятня,

Кидалась камнями, колдунью кляня,

А рядом, как гордый чернеющий грач,

Вышагивал чинно палач.

И вот поравнялась повозка с толпой.

Чуть не был раздавлен бродяга слепой,

Шатавшийся праздно у ней на пути,

Да, к счастью, успели спасти.

Поодаль закованный, выкрикнул вор:

«Долой дьявольщину! В огонь! На костёр!»

И люд поддержал златокрада того,

Недавно плевавший в него.

За волосы выволок ведьму палач

Под гиканье черни, под хохот и плач,

И бросил, как тряпку, в вонючую грязь,

Под маскою хрипло смеясь.

Ужасна злодейка поистине та:

Драниной прикрыта её нагота.

Недавно касался испанский сапог

Босых искалеченных ног.

Пятнадцатилетняя девочка – яд:

Костлявые руки из робы торчат.

А грязные патлы, как сажа, черны —

Примета шайтанской вины.

«В страшнейших грехах обвиняешься ты!

Крещёная злом самого Сатаны!

Призналась давеча колдунья во всём,

Судимая честным судом…

Призналась: порой колдовала в ночи,

Украла четыре церковных свечи,

С неведомым духом беседы вела

И с кошкою чёрной жила.

От этих злодействий тебя до утра

Очистит священное пламя костра!

Могла б индульгенцию также купить —

Да некогда злато копить…»

Колдунья, сполна натворившая зла,

Усилием воли лицо подняла,

И детские глянули небом глаза —

Невысохшая бирюза.

«Деяний своих от людей не таю,

Да только, епископ, я правду твою

Разрушу, ведь Дьявол, поверь, не при чём

В магическом действе моём.

И впрямь ворожила я лунной порой

Над милой моею болящей сестрой,

Лечила волшебным настоем из трав,

Быть может, законы поправ.

И свечи взяла, только вам не назло:

Чтоб в домике стало соседском светло!

А прежде ведь в Храме просила огня —

Как ведьму, прогнали меня!..

В том доме старуха одна умерла,

Бездетно и голодно, трудно жила!

Кому ж, как не мне, было свечи принесть,

Молитву усопшей прочесть?..

Я кошку себе не могла не забрать:

Старушка любила её, словно мать —

Родное дитя. Да к тому же одна

Погибла бы точно она…

Бесплотный же Дух, собеседник ночной —

Есть ангел-хранитель с рождения мой!

И в Храме святом, подходя к алтарю,

Частенько я с ним говорю…»

Промолвил епископ: «Родная моя!

Открылась ты честно, греха не тая…

За это, сердечную правду любя,

Всевышний прощает тебя!»

На буром от крови засохшей лице

При упоминанье о светлом Творце

Алмазами слёз заблестели глаза —

Заплакавшая бирюза…

«Ужели и вправду теперь прощена?

Ужель поднимусь из тюремного дна?

Вернусь ли к сестре, коли пыткам конец?

Ответь же, церковный отец!»

Старик улыбнулся: «Забыта вина!

Пускай же тебя не тревожит она…

А значит, свободна душа с этих пор…

Без страху иди на костёр!»

Над площадью стал смоляным небосвод.

Давно разошёлся нарядный народ.

И лишь правосудия тлели огни,

Да мрачно темнел эшафот.

Над ним, средь ворон – средь крылатых углей —

Голубка летала, что снега белей.

И сколько, крича, ни старались они —

Никак не притронуться к ней!..

А где-то малышки всё плачут глаза —

Другая уже бирюза.