Читать книгу Кумир - Юля Пилипенко - Страница 2

В съемочном вагончике пахло «Молекулой-3» и прокуренным безразличием. Кира сидела возле зеркала и внимательно всматривалась в свое лицо. Ее лицо… Чье лицо? Идеальные черты, безупречная кожа, чувственные губы, ярко-синий цвет глаз – все в этом отражении бросало вызов человечеству. Оказавшись в обществе Киры, самые красивые и уверенные в себе женщины вспоминали о существовании комплексов, а самым богатым и самодостаточным мужчинам казалось, что они недостаточно зарабатывают. Кира пленила и завораживала. Она делала это лениво, нехотя и непроизвольно, но все же делала. Ее губы порождали желание, ее взгляд выражал демоническую неизбежность, а длине ее ног могла позавидовать автострада, растянувшаяся от Нью-Йорка до Ки-Веста. Глядя на Киру, можно было смело утверждать, что Бог способен на совершенство, но ее внешность нельзя было назвать божественной. Дьявольской – да. Божественной – никогда. Над созданием такой красоты мог потрудиться один лишь дьявол, потому что его призвание – искушать. Дьявол трудился долго и тщательно, продумывал ее черты шаг за шагом, подкупал лучших художников и скульпторов со времен Ренессанса. В конце концов он подкупил саму природу… и Кира появилась на свет… безупречная… искушенная… и капризная. Когда ей исполнилось пять, папа разлюбил маму. Или мама разлюбила папу… В подробности Кира не вдавалась, потому что разлад крепкого родительского союза был быстро компенсирован новыми игрушками, лучшими вещами и невероятным количеством импортной жвачки. Все это передавалось из-за границы, где папа помалу да потихоньку создавал свою Белую Иностранную Империю. Маленькая Кира по достоинству ценила отцовскую любовь и волшебное слово «деньги», засыпая в обнимку с мамой в скромной московской квартире. Благодаря Белой Иностранной Империи к двенадцати годам она успела посетить все страны, о существовании которых дети ее возраста впервые узнавали на уроках географии. Когда Кире исполнилось тринадцать, папы не стало. Говорят, что «что-то пошло не так». «Что-то пошло не так» заключалось в том, что его нашли с простреленной головой в одном из номеров богемных французских отелей. Вместе с папой прекратились жвачки, путешествия и модные вещи, без которых жизнь утратила свою былую привлекательность и здравый смысл. Кира кое-как окончила школу и даже собиралась куда-то поступать… но на этом этапе ее жизни дьявол не выдержал. В семнадцать лет она была настолько красивой и нетронутой, что он решил отдать ее в руки того, кто является его собственным воплощением на планете Земля. Так жизнь свела ее с Владимиром. Она знала о нем ровно столько, сколько может знать семнадцатилетняя избалованная девчонка о жизни жестокого криминального авторитета, который, опережая законы времени и обстоятельств, превратился в Бизнесмена с большой буквы.

Познакомились они самым банальным и примитивным образом. Владимир знал ее отца, с которым в свое время находился на одной волне и почве кокаиновой зависимости. Узнав, что семья осталась без кормильца, он предложил руку помощи. Мать отказалась. Кира согласилась. И влюбилась…

Завоевывал он быстро, хищно и красиво. После фразы «твоя красота требует, чтобы ее украшали» Владимир пустил в ход простой метод двойного стандарта: если слова известной песни подразумевали «миллион алых роз», то он автоматически дарил два. Так все и началась: с двух миллионов роз.

В списке его важнейших жизненных приоритетов Кира занимала почетное четвертое место. Подняться так высоко не удавалось еще никому. Причина ее удивительной и безоговорочной победы заключалась в непосредственности, в том, что Кире даже в голову не приходило попасть в тройку призеров и соперничать с любовью к кокаину, жажде к власти и страстью к войне. Она вела себя просто и мудро, как ведут себя роскошные искушенные женщины с колоссальным жизненным опытом. В силу возраста у Киры этого опыта не было, но в то же время молодость играла ей на руку и была одним из ее основополагающих достоинств. Молодость, красота, естественность и врожденный интеллект. Что еще нужно, чтобы занять достойное четвертое место? Владимир не умел прощать – Кира делала все, чтобы не просить прощения. Владимир не терпел предательства – Кира не предавала. Владимир любил свободу – они не так часто виделись. Владимиру была необходима разрядка – за Кирой отправляли частный самолет. Кира элементарно угадывала его настроения и с виртуозной легкостью перевоплощалась из капризной любовницы в заботливую жену, а из идеальной жены – в единственную и обожаемую дочь. Три года роскоши. Три года полетов. Три года счастья. Три года счастья? Три года противоречий, три года душевных терзаний, три года постоянного поиска. Когда-то отец сказал ей, что актеры должны быть инфантильными. Актеры – пустой сосуд, который наполняется с помощью каждой последующей роли. Последние двенадцать месяцев Кира чувствовала себя пустым сосудом. Кино стало ее мечтой, утопией и навязчивой идеей. Она сказала об этом Владимиру. Уже через неделю ей выделили личный борт, на котором она отправилась в Автономную Республику Крым на дебютную роль в новом фильме одного из лучших режиссеров с участием одного из лучших актеров. И что?

Она смотрела на свои застывшие слезы и задавала зеркалу один-единственный вопрос:

«КТО ТЫ?»

Стук в дверь не дал ей найти ответа:

– Да… – робко произнесла Кира, ожидая услышать ненавистный голос ненавистного режиссера.

Дверь бесшумно открылась и на пороге возникла красивая фигура Гоги:

– Не против?

– Нет… конечно… Тебе я как раз очень рада.

Гога быстрым взглядом оценил обстановку, прочел мысли девушки и через секунду оказался у нее за спиной, глядя на их общее отражение в зеркале:

– Ты ела что-нибудь?

– Нет…

– Я так и думал. Не буду спрашивать, как у тебя настроение – буду сразу его поднимать. Как насчет “Petrus”?

– Ты шутишь… Откуда? – расплылась в улыбке Кира и ее отражение в зеркале.

– Из личных запасов. Не знал, что ты пьешь, но был уверен, что только лучшее. – Перед столиком возле зеркала из-за спины Гоги моментально материализовалась бутылка “Petrus”.

– Спасибо…

– Благодарить будешь тогда, когда скажешь, где штопор, – шепнул Гога, слегка коснувшись губами ее волос.

– В ящичке под плазмой… – еле слышно ответила Кира, подождала, пока Гога повернется спиной к зеркалу, и впервые за много лет бесшумно заплакала.

– Почему ты за меня заступился? Может… он прав… Я бездарна.

Гога молча откупоривал эксклюзивную бутылку вина. Он не видел ее лица, но интонации ее голоса было достаточно для того, чтобы понять, что он оказался в нужном месте и в нужное время. Он спокойно наполнил ее бокал, подошел к зеркалу, медленно развернул к себе стул с ее невесомым телом, опустился на колени и протянул ей вино:

– Он – дегенерат. Тебе не нужно плакать для того, чтобы у твоих ног плакал весь мир. Потому что ты – лучшее, что может случиться с человеком. Ты – лучшее, что могло случиться со мной…

Кира смотрела на него сверху вниз. Она боготворила все его роли в кино. Ее всегда поражала его способность перевоплощаться. Она преклонялась перед его талантом и мужской силой, которые последние десять лет исходили с экранов всевозможных кинотеатров, ноутбуков и плазменных телевизоров. Она откровенно робела перед ним во время съемок… Она была превосходной актрисой в жизни, но терялась, когда он был рядом с ней в окружении камер и операторов… Кира осушила бокал вина и молча протянула его Гоге. Тот, в свою очередь, безмолвно его наполнил. Кира осушила и его тоже. Дорогостоящую монопьянку прервал хриплый голос Гоги:

– Так почему ты плачешь?

– Я – никто, я не плачу, когда на меня смотрят, и я никогда себя не найду, – безжизненно прошептала она, в очередной раз передавая Гоге пустой бокал.

– Я понял. Есть предложение: будем искать тебя вместе. Только одно условие: если хочется плакать – плачь, но расскажи мне правду. Представь, что видишь меня впервые.

Кира забрала у Гоги бутылку, отхлебнула с горла пару глотков “Petrus”, опустилась рядом с ним на острые коленки и выдала:

– Здравствуй. Меня зовут Кира. Мне двадцать два. – По лицу заструился очередной поток слез. – Я живу в мире Cartier, «роллс-ройсов» и бесформенной лжи. Я живу в мире зависти и власти. Я живу в мире, где люди – дождевые черви, а жизнь обесценена настолько, что ее отбирают за деньги и ради денег. Я живу в мире роскошных отелей, фальшивых душ, постоянных подстав и бесконечного предательства. Я живу за счет человека, который вряд ли способен на любовь в ее общепринятом смысле. У меня есть подруги, которые ненавидят меня еще больше, чем я ненавижу себя. Мои постоянные собеседники – несколько бывших уголовников и убийц, уровень интеллекта которых гораздо ниже уровня дебильности. Они всегда со мной. Они всегда рядом. Мое главное достоинство – молодость, груда камней и сто сорок четыре шубы из всех известных и неизвестных зверей. Сто сорок четыре гребаных шубы, которые ни черта меня не согревают, потому что я день за днем подыхаю от внутреннего холода и одиночества. И меня абсолютно не е…т, что из-за меня постепенно вымирают представители Красной книги. Меня это не е…т, потому что я чувствую себя приложением из AppStore. Меня честно и уверенно купили. А я честно и добровольно продалась. Я – удобная программа, от которой постоянно ждут новых обновлений. Я должна правильно дышать, вовремя улыбаться и говорить только то, что от меня хотят услышать. Я должна придумывать мечты и делать вид, что благодарна за их исполнение, только вот исполняются они быстрее, чем я успеваю придумать что-то новое. Мои мечты давно умерли. Они сдохли и протухли. Вместе со мной и моим сраным «Я». Я ненавижу, как звучит мой собственный голос, я ненавижу, когда люди произносят вслух мое имя, я ненавижу себя и все, что со мною связано… Я ненавижу себя за то, что если бы у меня был выбор… я бы все равно выбрала ту жизнь, которой живу. Я бы выбрала человека, которого люблю и ненавижу одновременно… Люблю за то, что он украсил этот уродливый мир… Ненавижу, потому что из-за таких, как он, мир и представляет собой одно сплошное уродство… Мне так хотелось сниматься в кино… Так хотелось побыть кем-то еще… Кем угодно, кроме себя самой, потому что без всех этих камней, нарядов и ореолов неприступности… я – просто бездарь, никто и ранимая тварь. Мне так хотелось, чтобы хоть раз в жизни кто-то увидел и понял мои слезы… Понял. И молча их вытер.

Она больше не могла говорить и захлебывалась от слез. Он больше не хотел ничего слушать и вытирал ее слезы с долей трепета и мужской нежности – сначала руками… через секунду губами… через минуту языком… Она плакала и повторяла:

– А как же съемки?

– Милая, без нас не начнут… Тише… тише… тише…