Читать книгу Кумир - Юля Пилипенко - Страница 3

Снова дождь. И снова не по сценарию. Кира сидела все в той же белой рубашке. На том же подоконнике. Через пять минут ее убьют, со стороны левого кармана расплывется огромное пятно фальшивой крови, а он будет с невероятной правдоподобностью прижимать к себе ее тело и повторять: «Господи… не ее… не ее… не ее». На этот раз Кира по-настоящему ждала момента своей киношной смерти, потому что ей очень хотелось оказаться в его объятиях. В том, что сцена все никак не удавалась, был определенный плюс: Кира мечтала, чтобы эти съемки продолжались вечно. Она была готова вечно умирать на его руках и вечно любить его беззаботной любовью. За последнюю неделю она полюбила его руки, жесткие складки губ, его мужественность и инфантильность, его мысли и постоянное желание ею обладать. Ей нравилось заниматься с ним сексом, нравилось все, что он ей говорил в постели и за ее пределами, нравилось, как он на нее смотрел и как он ее чувствовал. Последние пару дней возможность их страстных встреч была заметно усложнена тем, что к Кире снова приставили двух головорезов. У Владимира были очередные неприятности в Европе, и он крайне переживал за свою драгоценную девочку. Звонил он редко, так как все его телефоны привычно прослушивались. У Киры был отдельный телефон для экстренной связи с ним, а также был отдельный телефон, который подарил ей Гога. В телефоне стояла новая хохляцкая симка, память которой хранила один-единственный номер. Номер, который стал очень важным. Жизненно необходимым. В пятом айфоне Гоги Кира была записана как К-2. «Вершина, которую мало кому удается покорить, но от этого ее хочется покорять снова и снова», – шутил он.

«К-2», – подумала Кира и еле заметно улыбнулась осеннему дождю. «Гога», – снова улыбнулась она. На самом деле имя его звучало немного иначе, официально – Георгий Александрович, но благодаря своей вечной веселости и слишком мужественному профилю «Гога» бесповоротно закрепилось за ним среди сотен друзей, коллег и знакомых.

«Почему каждый раз, когда я сижу на этом подоконнике, начинается дождь?» – Мысли хаотично переходили от Гоги к дождю, а от дождя снова возвращались к Гоге, который, в свою очередь, «спал» на кровати в противоположном углу гостиничного номера и через минуту должен был проснуться и пошарить рукой в поисках Киры. Кира затылком чувствовала пристальный взгляд режиссера, который в глубине души ее ненавидел, но при этом вчера выдавил из себя какое-то подобие искренней похвалы: «Хоть ты и начинающая актриса, но в любовной сцене ты была на высоте». Ее похвалил сам гуру… чертов Павел Мальцев, которого она успела невзлюбить еще больше, чем он ее. В любовной сцене она просто была самой собой – недоступной, желанной, неподражаемой и вдребезги влюбленной. Она всегда воспринимала жизнь как должное и относилась к ней с откровенным безразличием и сарказмом. Убийство отца ее опустошило. Оно словно высосало из нее все молодые соки и яркие эмоции, которые так свойственны юной девочке, обладающей сверхъестественной красотой. А жизнь, казалось, это безразличие чувствовала и с упорством отвергнутого всемогущего мужчины осыпала Киру подарками, возможностями и всем тем, что обычно становится доступным далеко немногим, а если совсем честно, то практически никому.

Звук… Его рука шарит по простыням и подушкам в поисках ее тела. А вот теперь пора… Она медленно обхватила свои острые коленки, бросила к черту мысли и дождь и повернулась в сторону Гоги.

– Можно вопрос?

– Задавай, – прохрипел он.

– Почему говорят, что в первый раз трудно выстрелить в человека?

– Почему только в первый? Ты считаешь, что второй раз легко?

– Я не знаю. Поэтому и спрашиваю…

Гога приоткрыл глаза и посмотрел на Киру. Спать хотелось невыносимо. Впрочем, как всегда. Ее хотелось, но относительно. Эти роскошные километровые волосы, синие глаза и массивный крестик на хрупкой шее за неделю стали привычными и доступными. Впрочем, километровыми были не только волосы, а массивными не только ее крестик и серьги. В голове еще раз пронеслась мысль «скольких же ты убила?», и он выдавил из себя приевшуюся фразу:

– Потому что человек жив до тех пор, пока ты в него не выстрелишь.

– Но он же все равно умрет. Рано или поздно…

– Умрет. Но тогда, когда ему суждено.

– Но если ты в него выстрелишь и он умрет, значит, ему было суждено умереть тогда, когда ты в него выстрелил?

– С этим не поспоришь. Скажи, а кому из нас ты сейчас пытаешься найти оправдание?

– Никому… я… я просто люблю тебя таким, какой ты есть… Дождь кончился. – Кира сказала это так искренне, что режиссер заметно занервничал.

– ОТОЙДИ…

Раздался глухой звук. Следуя достаточно примитивному сценарному плану, Кира опустилась на колени. На белой мужской рубашке со стороны единственного левого кармана, следуя тому же плану, в двадцатый раз расплывалось сочное пятно крови. Через несколько секунд Гога прижимал к себе ее тело, повторяя:

– НЕЕЕЕЕТ… Господи… пожалуйста… не ее… только не ее…

Кира слушала его голос, ощущала тепло его рук, которое отдавалось в низу ее живота сквозь тонкую ткань рубашки, и думала: «Как я вернусь к нему? Как я буду без тебя?»

И вдруг произошло то, чего от нее так ждали, раз за разом дублируя эту невыносимую сцену, – по остекленевшему лицу Киры заструились ранимые слезы.

– СНЯЯЯЯЯТО! – не поверив собственному голосу, прокричал Павел Мальцев.

Все члены съемочной группы с улыбками переглянулись после долгожданного слова «Снято». Оператор наигранно возвел глаза к небу, губами прошептал «Спасибо» и переглянулся с режиссером.

– Господи… спасибо… Господи… я уже думал, что она никогда не умрет… С первого дня бьюсь над этой сценой… – почти молился почти культовый Паша Мальцев.

– Прекращай… Помнишь, как говорил Бодров в «Давай сделаем это по-быстрому»? “The Job is done”, – грустно сказал оператор.

Прервав диалог, мимо них надменной походкой прошла Кира в «окровавленной» рубашке. Навстречу ей двигался охранник необъятных размеров. Он что-то показывал ей с помощью безмолвных, но многозначительных жестов, в спешке передавая золотой Vertu. Кира явно занервничала и выхватила из его рук дорогостоящую трубку.

– А от кого он здесь ее охраняет? – хихикнул режиссер, обращаясь к оператору Андрею.

К режиссеру и продюсеру уверенным шагом приближался второй участник только что отснятой сцены.

– Может… от нашего знаменитого «киллера»? – намекнул оператор.

– Да брось… на фиг она ему нужна со своим шлейфом?

– Слушай, Паш… я не сторонник сплетен… но ты ему друг… ты бы поговорил с ним… На-деж-да тут кое-что рассказала…

Паша Мальцев в недоумении уставился на Андрея.

– Женщины его любят… а он любит отвечать им взаимностью… но эту юбку ему лучше не задирать, – максимально снизил голос оператор Андрей, глядя на приближающегося к ним Гогу.

– Самое страшное позади… – хохотнул режиссер, похлопывая Гогу по мускулистому плечу.

– Это точно, – рассмеялся Гога, посматривая на Киру, которая с головой ушла в разговор по золотой трубке.

– Перекусить не хочешь? – непринужденно поинтересовался Паша.

– Можно, хотя мне бы лучше поспать… сегодня эта клятая вечеринка.

– Тогда окажи честь старому другу и проводи его до машины. Я завтра улетаю на десять дней.

– Конечно, пойдем. Проведу, – сказал Гога, подавляя очередной зевок.

Паша с Гогой в одну ногу шагали по паркингу крымского отеля «Саваж». «Саваж» относился к категории люксовых отелей, пять звезд которых котировались даже в Европе.

– Что это тебя на Мексику потянуло? Ты один летишь? – спросил Гога.

– Нет, с Леной и с малым. Я когда-то пообещал показать ему настоящих китов. В отличие от меня, он не забыл об обещании.

– А я китов в Кабо-Сан-Лукас так и не увидел…

– Конечно… выбирая между женщиной и китом, ты всегда выберешь женщину. Попил там мексиканской крови?

– Я не один летал… точнее, прилетел один, а улетел с кем-то, – рассмеялся Гога.

– Но явно не с китом… А у тебя какие планы на ближайшие пару недель?

В этот момент мимо них просеменила молодая переодевшаяся красотка, которая час назад «умирала» во время съемок на руках Гоги. Рядом с ней шел охранник крупногабаритного телосложения. Ее «лабутены» выбивали на асфальте пафосную симфонию недоступности. Скромное сдержанное дизайнерское платье отображало все, что хотел подчеркнуть дизайнер, создавая этот шедевр прорывающейся несдержанности. Бриллианты в ушах слегка подыгрывали добрым лучикам редкого осеннего солнца. Красотка прошла мимо Гоги и его товарища, бросив на великого актера «слишком» быстрый и «чересчур» сдержанный взгляд.

– Еще не думал. Слетаю куда-нибудь, – ответил Гога на предварительно заданный вопрос после многообещающей паузы.

– Гога, мой тебе совет, хватит играть.

– Ты о чем?

– Гог, я тебя давно знаю. Я – не идиот. А ты будешь идиотом, если поведешься на это. Пусть спокойно летит к своему хахалю. Деньги на фильм он дал, в кино она дебютировала – все довольны.

– Этим я и ограничусь.

– Вот моя машина. – Паша резко остановился возле БМВ Х-6, за рулем которого скучал водитель. – Я не уверен, что ограничишься. Послушай… в то время, когда все гоняли и перепродавали машины, он танки на Кению отправлял. И все твои киллерские финты в кино он проделывал в жизни. И поверь мне, что ему не нужна компьютерная графика, чтобы не моргать во время выстрела. А в киноиндустрию он ударился из-за нее. – Паша указал в сторону удаляющейся фигуры Киры. – Так что трахнуть ее – все равно, что трахнуть ядерную боеголовку…

– Мммм… какой неординарный сексуальный опыт… – Гога глазами провожал девушку.

– Не знаю, насколько он неординарный… но поверь мне, что он точно станет последним… Я вполне серьезно. Он – психопат, который привык вечно находиться в состоянии войны.

– В таком случае ему будет скучно иметь такого врага, как я, – рассмеялся Гога.

– Врагов у него нет, Гога… только по той причине, что они не успевают ими стать.

Кира остановилась возле припаркованного “Rolls Royes”. Охранник привычным движением распахнул перед ней заднюю дверь. Девушка напоследок бросила быстрый взгляд в сторону мужчин и исчезла в машине.

Черный “Rolls Royes” плавно трогался с места, а в заднем кармане Гогиных джинсов уже нервно вибрировал телефон:

«Завтра улетаю. Не хочешь пропустить вечеринку?» – интересовалась К-2.

Нет. Он не хотел пропустить вечеринку, потому что из недоступной К-2 Кира успела превратиться в стандартную возвышенность.