Читать книгу Солнце светит одинаково - Юрий Быков - Страница 11

Удивительно, но эта история закончилась… ничем.

Единственным человеком, подвергшимся наказанию, стал Гена Завьялов. Остальных участников бунта пожурили, но от репрессий отказались, поняв, что решение оставить курс на картошке было опрометчивым. И то правда: не стоило идти на поводу у руководства подшефного совхоза. Но, с другой стороны, бунт есть бунт! Да ещё в условиях социалистического реализма! Однозначно следовало хоть кого-нибудь наказать!

В том, что выбор пал на Гену, была своя логика. Он – единственный из дружного, сознательного коллектива грузчиков дезертировал с поля битвы за урожай. И все видели, как шёл он к автобусной остановке в первых рядах студентов, покидающих лагерь.

На комсомольском собрании, организованном вскоре после возобновления занятий, был инициирован вопрос об исключении Геннадия Завьялова из ВЛКСМ.

Всех, а не только Гену, шокировало это предложение Альбины Волощак, явившейся на собрание в качестве представителя комсомольского бюро факультета.

Студенческий люд относился к Альбине с настороженностью (всего-то третьекурсница, а уже назначена в «вожаки» – ох, неспроста!), потому ждал от неё любой гадости, но чтобы такое! Было же понятно, что за исключением из комсомола последует и исключение из института! А это уже воспринималось как покушение на святое! Впрочем, Альбина всегда была выше того, чтобы заигрывать со студенческой массой (потому-то и ценили её старшие товарищи).

– Хотелось бы узнать, что думает по поводу исключения Завьялова комсомолец Неретин, – прервала она угрюмое молчание, в которое погрузилось собрание. – Вот вы, бригада грузчиков, проявили же выдержку, не поддались эмоциям! Вы – прямо скажу – молодцы! А ваш товарищ – комсомолец Завьялов – тоже скажу прямо – предал вас!

Леонид, поднявшись со своего места, слушал Альбину и думал: вот взять и сказать ей, что не дрыхни мы беспробудным сном после самогона, ушли бы к чёртовой матери вместе со всеми! И чего ты тут разоряешься?! Сама-то хоть раз на картошку ездила?!

Альбина требовательно смотрела на него большими голубыми глазами, и всё её личико, отринув природную миловидность, было откровенно стервозным.

Неретин, однако, понимал, что рубить правду – себе дороже. Да и не только себе.

– Мы, конечно, осуждаем поступок нашего товарища, – верноподданнически объявил Леонид. – Завьялов оступился, но, я уверен, он сможет вернуться в наши ряды, и мы проявим неоправданную жестокость, если не протянем в этот тяжёлый для него час руку помощи. Считаю предложение об исключении чрезмерным. Предлагаю объявить комсомольцу Завьялову строгий выговор с занесением в учётную карточку.

Он сел, оглядел присутствующих. Какой дикий фарс! Судим за то, в чём виновны сами! И при этом старательно принимаем безгрешный вид! Рехнуться можно!

Похожие мысли, несомненно, витали в головах и у остальных.

Чувствуя, что не просто горит, а испепеляется от стыда, встала Маша Дорохова.

– Это нечестно! – тихо, с сердцем произнесла она.

– Что-что? – упёрлась в неё холодным взглядом Альбина Волощак, и Маша опустила глаза.

Какой из неё боец? Она была вся такая мягкая, домашняя, будто бы застрявшая в детстве, – когда бархатное платьице, бабушка с пирожками, любимый плюшевый мишка…

– Это нечестно! – вдруг повторила Маша; она явно собралась и знала, что говорила (вот вам и домашняя девочка!). – Нечестно бросать товарищей в беде! Мы не должны исключать Гену… то есть Завьялова из комсомола! Поддерживаю предложение Неретина. Я за выговор!

– Тогда уж за строгий выговор с занесением, – поправила её Альбина и зло улыбнулась. – Кто-то ещё желает обложить Завьялова ватой?

– Желает! – подняла руку Зоя Терёхина.

Косинка в её горящих глазах была одновременно и грозной, и очаровательной. Неизвестно почему, но, видимо, только сейчас в ней пробудились те неистовые силы, что даются женщине для защиты ребёнка и возлюбленного.

– Ты сама-то хоть раз на картошку ездила?! – отчаянно атаковала она Альбину. – Ты чего сюда припёрлась нам указывать?! Колбасов (это групкомсорг), а ты что сопли жуёшь?! Веди собрание! Этой Волощак никто слова не давал!

Неприятель по имени Альбина был яростно смят. Нет, Волощак, конечно, пыталась сопротивляться, но преодолеть натиска так и не смогла, в результате чего молча просидела до конца собрания с пунцовым лицом, взывая к образу ядра, готового вот-вот взорваться. Впоследствии старшие товарищи укажут, что ей следовало бы покинуть собрание, ибо своим присутствием она «благословила» решение, противоречащее установке.

Как бы то ни было, ему объявили строгий выговор с занесением, и Гена, всякий раз натыкаясь памятью на Любовь Тарасовну, содрогался от стыда.

Правда, где-то там, в самой глубине этого чувства, неистребимо витал медовый привкус.