Читать книгу Безвременник - Юрий Дмитриевич Проценко - Страница 4

Саймон Розенберг возвращался домой после второй отсидки. Поезд набрал скорость. Яблоневые и апельсиновые сады, что, чуть отстраняясь, тянулись вдоль дороги, сливались за исчерченным мутными дождевыми брызгами окном в сплошную, обесцвеченную предзимьем ленту. Ехать ему было скучно. Подчеркнуто благопристойные соседи то и дело бросали на него подозрительные взгляды. Когда скучать вконец опротивело, Саймон решил подыскать себе более подходящую компанию. Вышел в проход и медленно двинулся по вагону, разглядывая пассажиров. И обратил внимание на расположившихся ближе к выходу, что-то увлечённо обсуждавших молодых людей. И на нём остановился тяжёлый взгляд одного из них, сидевшего к нему лицом, хмурого малого с повязкой на чёрных кудрях.

Отвернуться и пройти мимо – такое для Саймона было ниже достоинства. Он с деланной невозмутимостью опустился на покрытое рельефными надписями сиденье рядом с бритым наголо крепышом.

– Не помешаю?

– От тебя и зависит, – усмехнулся третий, развалившийся у окна, худощавый, с едва отросшей бородой. – Как отбывалось-то, Розен… берг, что ли?

– Ого! – опешил Саймон, – «берг» – точно. Как это ты догадался?

Спутники худощавого тоже удивленно переглянулись.

– Да был я в Хайфе, когда тебе впаяли срок после забастовки докеров, – пояснил худощавый. – На суде тоже присутствовал. Года три назад, да?

– Два с половиной.

– Вот! Я тебя сразу приметил, когда в поезд садился. Домой что ли?

– Ну! В Хайфу.

– И что делать теперь собираешься?

Саймон отвёл глаза, подумал: «И чего навязался»? Спросил с насмешкой:

– А ты предложить чего хотел?

Худощавый пристально посмотрел на него из-под припухших век.

– Сходить сейчас, – напомнил бритый.

– Вот видишь – сходить нам, – кивнул на окно худощавый. – Как тебя по имени-то?

– Саймон.

– А меня – Фотий. А это, – он хлопнул по плечу черноволосого – Урия. А вот этот, гладко выбритый по всей поверхности, – Иаков. Будь здоров, Саймон Розенберг, может, ещё увидимся. Тем более ты у нас из Хайфы.

И, поднявшись, все трое направились к выходу.

«Ребята ещё те, – подумал Саймон, глядя им вслед. – Да! Те ещё ребята».

* * *

Первый срок он получил, едва закончив школу: попались с приятелем, когда разбирали на запчасти угнанный у казино дорогой автомобиль. Потом два года на свободе, тухлой этой свободе, – и снова…

Сын переселенцев из далёкой страны на северо-востоке, с детства познал Саймон прелести бытия в земле Иудейской. Ни покойные родители, ни сам он так и не смогли вписаться в тутошнюю жизнь. Да он и желания такого не испытывал – вписываться. Мир, его окружающий, был непонятен и противен ему. Противно быть ездящим на спине себе подобных и противно быть оседланным. Противно быть нашедшим промежуточное положение – полноценным, средним, вечно трясущимся гражданином – и противно быть бессильным. Жизнь понималась Саймоном как игра с нечестными правилами. И правила эти он то и дело с чистой совестью нарушал.

И хотя осталось у него после той встречи в поезде смутное предчувствие грядущих в его жизни перемен, не мог Саймон представить, как скоро судьба снова сведёт его с Фотием, как несколько дней тот будет скрываться от полиции в его, Саймона, доме. Не мог представить, как пятью годами позже вставший во главе движения иудейских низов Фотий будет приговорён к смертной казни по обвинению в антигосударственной деятельности, а преследуемые властями ближайшие его соратники, среди которых окажется и он, Саймон Розенберг, вынуждены будут перебраться в Финикию, чтобы там, в чужой земле, основать свою общину. Он даже и не пытался думать о том, что будет с ним через двадцать лет – просто возвращался домой, где уже произнёс первые слова сын, ещё им не виденный.