Читать книгу Квест - Юрий Каранин - Страница 2

Петруха шкворень себя хапугой не считает, хотя его и называют так разные там некоторые. Оснований для этого, – считает Петруха, – не было и нет. Нет, конечно, пропускать сквозь пальцы то, что плохо лежит, давно стало не в его привычках, но ты докажи, что это воровство. Брал такое Петруха не сразу, а лишь после того, как убеждался, что вещь бесхозная, брошенная. И, как бы там Федька ни разорялся, гвозди он не воровал. Три дня он ходил мимо-около, и видел, как лежат они в крапиве, и мокнут под дождем. Стало быть, никому не нужны. На четвертый день гвозди были в безопасности и даже облиты машинным маслом. У Петрухи ничего не пропадет.

И что же? Сегодня Федька окрысился:

– Ты украл гвозди!

На что Петруха окрысился тоже:

– Гвоздей я не воровал. Я никогда ничего не ворую. Вот так-то.

– Ты украл. Больше некому. – Повторил обвинение Федька.

– Не во-ро-вал. – По слогам отчеканил Петруха.

– Я же видел, что гвозди у тебя.

– А ты докажи. Я тебя же каждый гвоздь на учет поставлен.

Оба что твои паровые котлы закипели, – вот-вот разорвет обоих ….

Петруха усмехнулся. Федька, конечно же, доказать не смог. А после обеда, как оказалось, он уехал в город за гвоздями. Сам директор пообещал высчитать из Федькиной зарплаты стоимость «посеянных» гвоздей. Конечно, только попугал. С Федькой воевать ему не с руки – Мужик-то Федька деловой, хоть и орет лишку. И сегодня бы не орал, а подошел бы наедине и сказал бы, разве Петруха гвозди не отдал бы? Конечно бв, отдал. Тут Федика сам виноват.

Нехорошо, конечно, получилось. Что и говорить, нехорошо. Но гвозди все-таки Петруха как с куста снял. Но не потому весело у него на душе. Растет банька, растет. Еще пара венцов – и можно крышу ладить.

Петруха влюбленно оглядел клеть. Ладная получается банька, крепкая, устойчивая, как настоящая изба, только меньших размеров. Петруха не признает современной архитектуры с «голыми, как бабье колено» углами. Нет, дом должен быть цельным: только такой, бревенчатый, с углами с присеком показывает натуру дерева, радует глаз человека. И при

Этом все равно: будет ли это изба, баня ли, или простой овин, но дом должен радовать глаз.

А банька глаз, и в самом деле, радует. Близок день, когда закурится над ней первый дымок, когда поплывет по ней аромат терпкой, сочащейся из прогретых бревен смолы. Сколько ждал Петруха этого часа, несчетное число раз видел себя блаженно разморенным на пороге с в о е й бани. По чужим-то баням какое блаженство?!

Естественно, баня – не такая уж необходимость. Мало ли – почитай, полдеревни – мытарятся по чужим баням? Впрочем, чаще – по-родственному …. Но баня – это вроде как орден: придает хозяину знач-чительный жизненный вес, то бишь хозяина Хозяином делает.

Делает Петруха все основательно, расчетливо. Думает, кстати, – тоже. Причем, думы обычно не мешают ему в работе. Вот и сейчас, пока думал о гвоздях, бревно пропазил.

Петруха придирчиво осмотрел паз, удовлетворенно хмыкнул и, утвердившись на срубе, перевернул бревно.

«А это как понимать?». – Бревно почему-то не село на место, застряло где-то в седле замка и ни от подкрутки, ни от удара обухом топора не пошевелилось.

Волей-неводей пришлось соскочить со сруба и искать задор*. Петруха приложился глазом к бревну, дабы увидеть «чертову заковырку». Приложился – и вроде бы нашел. И вдруг…

Петруха в первый момент ничего не понял. Кто-то больно, – даже искры из глаз выбило, – дернул за бороду книзу.

Петруха рванулся, как зверек, попавший в капкан. И снова искры в глазах вспыхнули. И разом засаднел подбородок

Бороду схватили намертво.

Петруха похолодел. Моментально вылетели из головы и гвозди, и Федька, и банька …. Тут поневоле покажется, то ты и впрямь в капкане. А бойкая, но липкая, как болотная тина, мысль услужливо подскажет: каюк!

Она и подсказала, да так, что Петруха взвыл и рванулся еще раз. И опять безрезультптно. Но на этот раз досталось и шее. В ней что-то смачно хрустнуло и заныло. Из руки, коротко, звякнув при ударе о дерево, выпал топор.

Окончательно поняв, что рывками не выбраться, Петруха обреченно успокоился. Успокоился – и сразу понял беду свою: бревно, которое он не смог осадить, село само. Село плотно, намертво защемив Петрухе бородку.

Петруха даже рассмеялся. Рассмеялся весело, свободно, будто бы и не он попал в капкан, а кто-то другой, может быть, лаже сам Федька.

Но смеяться сильно мешала борода, ибо прищемило ее, считай, «под корень», прищемило так, что много головой не повертишь, не подергаешь.

«Спасение утопающих – дело рук самих утопающих». Этот, некогда Петруху призыв теперь не казался ему смешным. Действительно, спасать приходится себя самому. И этому есть, по меньшей мере, две причины. Первая: время – позднее, баня – на задворках, а значит, спасать некому. Вторая же заключается в том, что если бы кто-то и шел мимо, Петруха даже под страхом смерти не позвал бв на помощь, потому как смерть показалась ему гораздо легче, чем последующее за спасением посмешище. Не, уж лучше не жить.

Вот только, умирать Петрухе категорически не хотелось. За свои сорок два года он пересекался с Носатой уже дважды.