Читать книгу Время прибытия - Юрий Поляков - Страница 11

Апрельские снега…

                       Апрельские метели

Опять леса накрыл тяжелый снегопад.

И это —

         после птичьих трелей и капели,

Как будто времена попятились назад.

Но я везуч!

             И здесь мне подфартило тоже.

И я возврат зимы

                    приветствовать готов:

Когда-нибудь скажу,

                        судьбу свою итожа,

Что весен было

                  больше, чем годов!

Не обожженные сороковыми,

Сердцами вросшие в тишину,

Конечно,

          мы смотрим глазами

                                  другими

На вашу большую войну.

Мы знаем по сбивчивым,

                             трудным рассказам

О горьком победном пути,

Поэтому должен хотя бы наш разум

Дорогой страданья пройти.

И мы разобраться

                     обязаны сами

В той боли,

            что мир перенес…

Конечно,

          мы смотрим другими глазами,

Такими же,

             полными слез.

Мой переулок! Ты уже не тот:

Иные зданья, запахи и звуки…

И только маргариновый завод

Дымит, как будто не было разлуки.

И достают ветвями провода

Деревья, что мы с другом посадили…

Ну вот и воротился я туда,

Куда вернуться я уже не в силе.

Ну вот и оглядел свой старый дом,

Где так легко дружилось и мечталось,

Ну вот и убедил себя,

                      что в нем

Уж ничего от детства не осталось…

Спасибо, жизнь, за то, что ты добра!

За новизну, за нужные утраты,

За то, что все вокруг не как вчера…

Так легче понимать,

                      что нет возврата!

На Родине другие небеса!

Двадцатый век!

              Ты этому виною,

Что можно за неполных три часа

Перенестись туда, где все иное!

И обменять российскую метель

На мелкий дождь,

                     что над землею виснет.

Привычную одежду – на шинель,

А женщину любимую – на письма.

И как-то сразу подобреть душой.

Душой понять

                 однажды утром сизым,

Что пишут слово «Родина» с большой

Не по орфографическим капризам!

От любви остается

                       щемящая память о том,

Как по черному лесу

                         от шумного ливня бежали,

Как смешную зверушку

                           из снега лепили вдвоем

И любовь,

            словно жизнь,

                            бесконечною воображали,

Как на всех одиноких поглядывали свысока,

Как в счастливое сердце

                             тихонько вползала

                                                   усталость…

А еще от любви

                  остается такая тоска,

Что уж лучше б совсем

                            от нее ничего

                                           не осталось!

Черты родной забытой старины

Ищу в строках, написанных когда-то,

Но те черты туманит дым войны

И заслоняют гибельные даты.

Я словно вижу:

род встает на род,

Кичливые друзья куют измены,

Идут полки в бессмысленный поход,

И в прах ложатся вековые стены.

Да был ли ведом пращурам покой?

Да нисходила ль радость к ним на лица?

Конечно, да.

Но матерьял такой

Не вдохновлял усердье летописца.

Старик налил коричневого чая

И, трогая на скатерти узор,

Мой довод слушал,

                       головой качая:

Добро и зло – у нас был разговор.

Старик был тертый,

                       много повидавший,

В добре и зле горбом узнавший толк.

Старик был злой,

                    бесчестье испытавший,

Но твердо говоривший слово «долг»…

А чай дымился облаком горячим,

Туманно оседая на стекле… —

Со злом, сынок, не раз еще поплачем:

Уж больно много добрых на земле!