Читать книгу Барбара Радзивилл (сборник) - Юрий Татаринов - Страница 9

На следующий день, в воскресенье, сразу после завтра ка, панна Барбара была вызвана к отцу. Пан Анджей встретил дочь мирно. Сидя в кресле, он перечитывал бумаги, которые держал перед ним на специальной подставке пожилой лакей. Усталый вид отца, его бледность подсказали девушке, что эту ночь он спал плохо.

– Тебе известно, – отправив лакея, обратился он к ней, – какое место занимаю я в городе? Так вот, по твоей милости я могу быть разжалован, – он замолчал, явно желая, чтобы смысл сказанного произвел впечатление на дочь. – Почему мне приходится говорить тебе о благоразумии и достоинстве? Разве это не сами собой разумеющиеся истины?! Уже одна наша фамилия должна обязывать тебя к этому. Признайся, разве не ты вчера явилась причиной распри?! Разве затеяли бы эти твои олухи кавалеры сечу, если бы ты вела себя с ними более пристойно?! И где затея ли! На замковом дворе его величества, в сердце державы! Сегодня мне доложили, что были даже жертвы!.. Понимаешь, что ты натворила?

Барбара не отвечала. Нет, не страх перед наказанием беспокоил ее, но обида. Она не видела своей вины в том, что случилось. Отец явно сгущал краски, и ей хотелось сказать ему об этом. Но она знала, что возражение вызовет у него лишь еще большее раздражение.

– Я говорил тебе не раз, – строгим голосом продолжал пан Анджей, – выбирай кавалеров достойных, равных себе, не связывайся с выскочками и всяким рваньем вроде этого Таннера, будь благоразумна. Уж коль судьба благоволит тебе, дает возможность выбирать, так умей пользоваться этим! Определи круг поклонников. Это должны быть люди из богатых, уважаемых семей. Если тебе трудно самой разобраться, кто есть кто, посоветуйся со мной, а всех недостойных гони прочь. Сошлись на занятость, на мою строгость – на что угодно, только пусть они носа сюда не кажут. Пусть идут и набираются ума, коль не понимают, что в нашем доме им делать нечего!

Пан Анджей поднялся и подошел к высокому готическому окну. То, что дочь отмалчивалась, он воспринимал как упрямство, желание и впредь поступать по-своему.

– Бери пример с твоего брата, – продолжал он. – В твоем возрасте он был куда благоразумнее. Даже теперь, будучи так далеко от дома, он не позволяет себе никаких фривольностей. И доказательство тому – письма, которые я получаю от его преподавателей и тех, кто его окружает. Разным забавам он предпочитает занятия науками и духовное совершенство. Тебе есть с кого брать пример!

Пан Анджей вытащил платок, стал вытирать свой лоб. Барбара вдруг заметила, как дрожат его руки. Ей стало жаль отца, захотелось попросить у него прощения, пообещать, что впредь она будет благоразумней.

Но пан Анджей еще не закончил.

– Я вызвал тебя, чтобы объявить, – неожиданно решительно сказал он, – что отныне я сам буду распоряжаться всем, что касается тебя. И не обижайся, если что-то из моих указаний тебе не понравится. Уже сейчас могу сказать, что с сегодняшнего дня я запираю наши ворота. Никаких прогулок, никаких гостей…

– Но папенька, сегодня я уже обещала! – решилась возразить отцу панночка. – Сегодня ко мне должны явиться гости.

– Кто именно? Те безмозглые мужланы, что устроили сечу на замковом дворе? Или святоши в костюмах выездных лакеев?.. Ты смеешься надо мной?! О чем я только что тебе толковал? Разве не взывал я к твоему благоразумию? Скажи, почему все твои друзья – мужчины?.. Где твоя скромность?!

Барбара уже открыла рот, чтобы возразить: «Разве это грех?» – но пан Анджей вновь опередил ее. С неожиданной горечью в голосе он сказал:

– В тебе есть какой-то изъян. Конечно, за делами, заботами на благо отечества я мало занимался твоим воспитанием – и вот результат. Ты дурно воспитана, милая, по крайней мере не так, как подобает особе твоего круга. Я должен серьезно поговорить с твоей матерью, – он помол чал и решительно добавил: – Повторяю, отныне никаких визитеров! Все – вешаю замок на ворота! После того, что случилось, даже думать перестань о развлечениях!

Выговорившись, пан Анджей опять отвернулся к окну и погрузился в свои размышления.

Барбара знала своего отца – пан Анджей был горяч, но отходчив. Она понимала, что гнев отца вызван в большей степени желанием сохранить свое честное имя. Он очень боялся разных слухов в свой адрес. Барбара не стала возражать. Почему-то она была уверена, что скоро отец сменит гнев на милость.

Угадав в ее молчании раскаяние, пан Анджей оглянулся и неожиданно спросил:

– Ты хочешь, чтобы я разрешил принять твоих гостей?

– Мне все равно, – схитрила она.

– Ну, тогда не вздумай обижаться, – глядя ей в глаза, сказал пан Анджей и вдруг согласился: – Ладно, так и быть, сегодня пусть приходят. Но позволяю это не из милости. Просто хочу посмотреть на них, хочу знать, кто посещает мой дом.

Исход разговора успокоил Барбару. Согласие отца давало ей возможность осуществить один замысел. Дело в том, что ей хотелось получше узнать своих кавалеров. Сегодня она рассчитывала собрать их в Рыцарском зале и, оставив на некоторое время, послушать, о чем они будут говорить…

С детства знала она секрет одного дворцового камина. Сам камин располагался в Рыцарском зале, зато дверца его поддувала находилась в комнате этажом ниже. Открыв ее, можно было услышать то, о чем говорили в зале. Идея воспользоваться этим «секретом» увлекала панночку даже не потому, что ей хотелось развлечься. Пришло время, когда ей необходимо было узнать, кто из ее поклонников действительно предан ей.

Как только отец отпустил ее, она направилась в комнату первого этажа, чтобы заранее устроиться в укромном местечке. Спустившись в вестибюль, она прошла по коридору и проникла в помещение, где хранилась всякая старинная утварь – от больших запыленных кресел до маленьких поломанных шкатулок. В одной из кирпичных стен была чугунная дверца – дверь каминного поддувала. Стоило Барбаре открыть ее, как горклый запах сажи заставил бедняжку закашляться. Но она не отступилась. Усевшись в полинялое кресло, панночка стала ждать.

Сначала она услышала, как лакей объявил о появлении пана Кшиштофа Гояловского. Она угадала его тяжелую поступь и приглушенный кашель. Когда гость садился, о пол ударили металлические ножны его сабли. Долго скучать пану Гояловскому не пришлось – через минуту прибыл пан Пусловский, а почти тотчас за ним – пожилой князь Милевский. Затем приехал пан Якоб Пелецкий, и Барбара узнала, что он ранен в руку и голову. Ожидание того, что гостей будет много, не оправдалось. Очевидно, причиной тому послужил вчерашний бой. Некоторые кавалеры были расквартированы в замковой тюрьме, кто-то – покалечен и вынужден лечиться, ну а некоторые лежали при свечах, дожидаясь своего выноса на погост.

Впервые ее гости собирались вместе. Было опасение, что в их сердцах зашевелится злой дух вражды, но первые минуты все было спокойно. Не выказывал неудовольствия даже вспыльчивый пан Пелецкий. Все отмалчивались, ждали появления хозяйки. Но вскоре игра в молчанку надоела гостям. Первым заговорил непоседа князь Милевский.

– Пан Якоб, – обратился он к раненому, – верно ли, будто вчера вы со своими гайдуками задали трепку дружинникам великого князя?

– Чушь, – буркнул в ответ раненый и застонал от боли. – Тот, кто нападал на дружинников, в тюрьме. Я отстаивал лишь свою честь и еще честь панны, к которой, кстати, имею личное приглашение на сегодня.

– Я тоже, знаете ли, здесь не из праздного любопытства, – капризно отозвался пан Пусловский, – панна Барбара назначила мне свидание еще в среду.

– Сейчас она появится и скажет, кого из нас двоих больше желает видеть – меня, заступника ее чести, или вас, выскочку и ловеласа.

– Господь с вами, – в ответ возопил пан Пусловский, – что вы такое говорите! Если бы не ваш распухший нос и не ваша рука на перевязи, я ответил бы вам вызовом!

Панна Барбара услышала, как звякнули шпоры. Она собиралась было бежать в зал, чтобы разнять забияк, но ее остановил мягкий голос пана Кшиштофа Гояловского:

– Панове, ради всего святого! Что за петушиные подпрыгивания! Неужто вам мало того, что случилось вчера? Ведь это позор, позор для всего отечества! Такой праздник превратить в сечу! Что мы – варвары какие что ли? И что за страсть убивать друг друга? Давайте наконец забудем о вой не. Сейчас придет панна Барбара, и нам надо решить, что мы можем ей сказать. Представляете, в каком она состоянии? Я убежден, что ей совсем не весело.

Но благоразумная речь пана Гояловского успеха не возымела.

– Смотри, какой добрый, – ехидно заметил пан Пусловский. И сейчас же цинично спросил: – Что вы, собственно, предлагаете? Бросить жребий?

– Лично я предпочитаю решать споры с помощью сабли, – вставил пан Пелецкий. – Ваши призывы, князь, не больше чем шутовство. И не надо меня учить! Я сумею постоять за себя. Дайте только, чтобы зажила рука.

– И нос.

– Какое вам дело до моего носа?!

– Если у вас жалобы только на руку, то, будьте любезны, говорите более внятно, не гнусавьте и не бубните. Я не понял ни одного вашего высказывания.

– Так поймете! – донесся ответ пана Пелецкого.

В воздухе вновь запахло дракой. Барбара опять поднялась, готовая в любой момент бежать в зал.

– Не сомневаюсь, – услышала она уверенный ответ пана Пусловского. – И все-таки не раньше того времени, когда заживет ваш нос.

– Да он просто пользуется тем, что я ранен! Панове, будьте свидетелями! Не пройдет и двух недель, как я пришлю в его дом своих секундантов!

– Перестаньте беситься! – требовательный голос пана Гояловского как будто усмирил задир. Минуту в зале царила тишина.

– Сейчас сюда войдет панна Барбара, – повторил пан Гояловский. – А потому, считаю, нам следует кое в чем условиться: надеюсь, мы не станем изъясняться ей в любви хором!

Столь неожиданная реплика продлила тишину. На этот раз ее разрушил князь Милевский.

– Но мне нечего скрывать, – сказал он. – Я действительно явился, чтобы объясниться с ней.

Крики гостей смешались. Теперь нельзя было разобрать ни единого слова. Казалось, гости готовы были прибить старого князя.

– Но панове, будьте же благоразумны! – услышала панночка его визгливый голос. – Кто, как не я, – самый подходящий для этого кандидат! Как-никак, у меня возраст! Мне пора подумать о потомстве! Убежден, Господь вселяет в меня высокое чувство в последний раз! Что касается вас, то на вашем пути встретится еще много достойных паненок!

– Да закройте ему рот, или я сейчас перегрызу ему глотку! Старик, твое место в фамильном склепе!

– Пан Якоб, вы ведете себя недостойно. Князь – почтенный человек, в возрасте…

– Так пусть этот почтенный помалкивает в моем присутствии! Его всхлипы вызывают у меня сердцебиение и тик!

– Его слова – признание в искренней и чистой любви!..

– Это бред, а не признание! Разве можно ответить взаимностью старику?! Единственное, что вызывает старость, – это сочувствие. Панове, вы зря тратите время. Заверяю вас с совершенной откровенностью: панночка будет моей. Я не отдам ее вам.

Панна Барбара услышала какую-то возню. Ей даже показалось, что зазвенели сабли…

– Вы что же, считаете, что в этот дом нас приводит одно любопытство? – угадала она голос пана Гояловского. – Ошибаетесь, пан Якоб. Не только вас, но и всех нас тянет сюда одно и то же – любовь. Мы все готовы постоять за панночку, ибо убеждены в ее исключительности. Разве привлекла бы нас какая-нибудь маринованная обезьяна, глупая курица или надменная гадюка? Нет! Мы приходим сюда, потому что в нашем городе нет панны нежнее и прекраснее. Я не удивлюсь, если узнаю, что в панну Барбару влюблены еще сто таких же, как мы с вами. Конечно, нас мучает неизвестность, – продолжал он. – Кому из нас повезет, кто возымеет право назвать панночку своей суженой? Но простите, ведь это глупо – решать подобный вопрос с помощью оружия. На то есть воля Божья. Вместо взаимных упреков и оскорблений нам надлежало бы проявить друг к другу терпимость.

– Да что вы все усмиряете меня?! Смотрите, какой духовник нашелся! У вас такая же сабля на боку, как и у меня. И фехтуете вы не хуже моего. Поэтому не надо хитрить! Знаю я вас, хитрецов. Стоит представиться случаю, и вы тут как тут – первый среди воздыхателей!

– Глупо, пан Якоб. А в вашем положении просто вдвойне глупо! – ответил пан Гояловский. – Я не духовник и не хитрец, как вы выразились, я просто здравомыслящий человек. Вот войдет сейчас пан Анджей и спросит: «Чего вы собрались, ясновельможные?» Что вы ему ответите?

– Я знаю, что ответить.

– Все мы знаем. Да что в том проку? Все одно против судьбы не пойдешь. У каждого из нас, панове, слишком мало шансов.

Этот неожиданный пессимистический вывод как-то сразу усмирил гостей. Притих даже пан Пелецкий. Неотвратимость того, что всем им будет отказано, кажется, имела под собой реальную почву. Угадав настроение своих кавалеров, Барбара сочувственно вздохнула – ей стало жаль их. Не выдержав затянувшейся паузы, преисполненная желания развеселить собравшихся, она побежала в Рыцарский зал. Только теперь она осознала, что недостойно выбирать кавалера способом подслушивания, что поклонники ее искренни в своем чувстве к ней. Последнее обстоятельство радовало и наполняло ее душу гордостью.

В коридоре второго этажа она неожиданно встретилась с отцом.

– Куда? – спросил пан Анджей.

– Гости явились. Ждут. – Ну что ж, пойдем вместе, – ответил пан Анджей. – У меня найдется, что сказать им.

Барбара была вынуждена подчиниться и с замирающим сердцем, читая про себя молитву о спасении, открыла дверь зала. Пан Анджей переступил порог первым…

Увидев хозяина и его дочь, гости поднялись, принялись отвешивать поклоны. Застучали об пол ножны, заскрипели сапоги, послышались приглушенные приветствия:

– Божьей милости и здоровья пану и панночке… Долгих лет жизни… Рад приветствовать вашу милость и вас, панна Барбара…

Пан Анджей вышел на середину зала, повернулся и внимательно оглядел каждого из собравшихся.

– Прошу меня извинить, ясновельможные, – подчеркнуто вежливо сказал он, – хочу обратиться к вам с одной просьбой. Как я вижу, тут собрались достойные шляхтичи. Тем не менее вынужден буду просить вас, как и тех, кто по каким-то причинам не соизволил прийти сегодня, чтобы вы временно забыли мой дом.

Гробовая тишина, воцарившаяся в зале после такого вступления, красноречивее любых слов выразила изумление гостей. Князь Милевский открыл было рот, чтобы спросить о причине отказа, но пан Анджей опередил его.

– Моей дочери предстоит трудный год: она заканчивает учебу. Всему городу известна требовательность пана приора: он обязывает не просто посещать уроки, но и основательно готовиться к ним. А весной – экзамены. Что будет потом – увидим, а пока я прошу Барбару забыть про забавы и сосредоточить свое внимание на школе. Моя дочь должна получить достойное образование. Поймите, панове, я желаю ей только добра.

После таких слов гостям ничего не оставалось, как только откланяться. С минуту кавалеры стояли будто огорошенные, удивленно смотрели на пана Анджея, все еще надеясь на чудо, но потом робко, по одному, все же двинулись к выходу. Однако покинуть зал первым никто какое-то время не решался. Кавалеры отвешивали поклоны, толкали друг друга – и ждали, что хозяин изменит свое решение. Но тщетно. В выражении лица пана Анджея снисхождения не было…

В этот день Анисим вернулся поздно. Как был, в запыленных башмаках и плаще, он проследовал прямо в апартаменты своей госпожи. Лицо его имело несколько виноватое выражение, и это означало, что он принес не самые приятные новости. Сняв шляпу, старик откашлялся.

– Не знаю, как и начать, матушка, – сказал он. – Может быть, для ясности ума прикажете выделить чарку мальвазии?

– Сначала разденься. Сегодня топили, тебе не будет так жарко, – спокойным голосом указала ему панна Барбара. – А вино сейчас принесут.

Когда был скинут плащ и выпито вино, старик присел на краешек стула, ссутулился.

– Он в доминиканском монастыре, – наконец сообщил слуга.

Глянув на панночку и прочитав на ее лице изумление, гайдук поспешил успокоить:

– Жив, жив, бедолага. Побит, правда, хуже собаки, но жив… Лежит, стонет. Отец Симеон заботится о нем. Пришлось соврать, будто я его крестный. Тьфу, нечистый меня попутал, буду я у немца крестным!.. – в ожидании расспросов он покрутил усы и вскоре заговорил вновь: – Останется там, пока не поднимется на ноги. Кости у него, благодарение Богу, целы, но на спине и голове масса ушибов, как будто он под каменный град попал. Ну да эти монахи – великие лекари. Уж коль взялись, так вылечат.

– Хочу повидать его.

– Монахи скрывают, что он у них.

– Как же ты узнал?

– Один наш гайдук подсказал. Гнали, говорит, они его вчера от княжеского замка до монастыря. Кабы не монахи, убили бы.

– Неужели папенька?!..

– Справедливых не осуждают. Ваш папенька знал, что делал.

– Как жестоко!

– Ничто в сравнении с битвой на замковом дворе. Вот там действительно! Говорили, убитых подводами вывозили. А сколько спровадили в тюрьму!

– О Боже! Не напоминай мне про вчерашнее. – Ничего не поделаешь, матушка, такова жизнь, – стоически рассудил гайдук. Усы его неожиданно дрогнули, старик улыбнулся.

– Было бы просто скверно, – тихо добавил он, – если бы они не подрались из-за вас.