Читать книгу Духовка Сильвии Плат. Культ - Юстис Рей - Страница 18

Как и все мужчины в общине, Питер Арго и его отец днем работают в поле. Также семья Арго занимается столярным делом – маленький островок того, что осталось после закрытия фабрики. Роберт говорит, они делают мебель для всей общины: столы, стулья, шкафы, кровати. Чинят все, что скрипит и плохо прикручено. Интересно, смог бы этим заниматься Сид? Нравится ли это Питу? В последние годы я потеряла связь с ними обоими.

Опилки шуршат под ногами. В конюшне пахнет сеном, деревом и лошадьми, которые так устают после тяжелого дня, что даже не обращают внимания на чужака. Одни лениво жуют сено, те, что поменьше и послабее, дремлют. Я подхожу к самой, как мне кажется, спокойной лошадке темно-карамельного цвета, но она занята ужином, поэтому недовольно ржет. Точно так же она отзывается на посягательство на ее седло, по поверхности которого я едва успеваю провести. Ладно, я поняла: мне здесь не рады.

Прежде чем подняться на второй этаж, откуда слышится звук ручной пилы, я изучаю стену, увешанную инструментами для конского снаряжения: удила, оголовья, уздечки, хлысты и сельскохозяйственная упряжь. Удивительно, что я помню названия, ведь была на конюшне всего раз с Филлом и представителями адвокатской элиты – порой их тянет на природу, но ненадолго. Также здесь хранится уходовый инвентарь, включая щетки и гребни. Помимо сундука, стоящего у стены и запертого на замок, все на виду. Одна из прелестей Корка – отсутствие воров.

Поднявшись по лестнице на второй этаж, я щурюсь – в глаза ударяют лучи закатного солнца. Причудливые тени маячат по стенам. Пила продолжает ходить из стороны в сторону, а управляют ею руки Питера Арго. Он работает отлаженно и четко, но с неохотой. Когда ненужная часть дерева падает на пол, он переходит к другой доске. С ним трудится Ленни, его пшеничные волосы светятся, словно нимб, в лучах вечернего солнца. Такие же волосы были у прежнего преподобного. Прежний преподобный. И единственный. Для меня. Ленни лишился детской припухлости, но остался плотным. Он обрабатывает распиленные доски наждачкой, но работает неуверенно и осторожно – он бы предпочел что угодно столярному делу.

Я помню Питера Арго ребенком, но за последние шесть лет он стал мужчиной, о котором я ничего не знаю. Кладя очередную доску к уже готовым, он проводит рукой по вспотевшему лбу. Его рубашка потемнела от пота на груди и под мышками. Выглядит он, в отличие от скучающего и медлительного Ленни, смертельно усталым, но не прекращает работу. Я делаю пару шагов, не оставляя им возможности не заметить меня. Первым взгляд поднимает Ленни, его глаза слегка расширяются, но не похоже, что он сильно удивлен. Он легонько хлопает Пита по плечу – совершенно лишенный романтики, но не заботы жест, который греет сердце. Пусть меня не было рядом, но у Питера был друг.

Пит морщится, но похлопывания не прекращаются, поэтому он вынужден поднять глаза – рык пилы затихает – с полминуты он смотрит в полной тишине, ее разрезает ржание лошади.

– Я пойду, – предлагает Ленни. – Ты знаешь, где меня найти.

Пит сглатывает и кивает, провожая его взглядом так, словно остаться наедине со мной – самое ужасное, что может случиться. Когда скрип перил и ступеней стихает, Пит возвращается к работе. Я подхожу ближе, и его челюсти сжимаются, точно я тигр, обнюхивающий добычу.

– Не хочешь смотреть на меня?

Он разделывается еще с одной доской и кидает в общую кучу, а после наконец поднимает голову.

– Это правда ты?

– Это правда я.

Я касаюсь его разгоряченного предплечья. Теперь у него такая же загорелая кожа, как у Роберта.

– Не так я представлял нашу первую встречу. – Он кладет пилу на стол и ставит руки в боки.

– Ты ее представлял?

– Надеялся, что ты хотя бы… – на миг он крепко сжимает губы, – поговоришь со мной.

– Прости. Джейн умерла, Молли так переживала. И я тоже. Я была сама не своя в те дни.

Я умираю от того, как ты похож на брата. Я погибаю от тоски по нему.

– И именно поэтому я на тебя не злюсь.

– Нет?

– Нет.

В порыве неловкости он хватает со стола скребок и начинает крутить в руках.

– Не хочешь говорить?

– Хочу, – признает он, краснея до самых ушей.

– Значит, мир? – я протягиваю ему руку.

Он кидает скребок к другим инструментам и оглядывает свои ладони.

– Я убирал в конюшне до этого – у меня руки в грязи.

– У меня тоже.

Он стягивает с плеча тряпку, вытирает руку и протягивает мне. Пожатие оказывается крепким, но жмет он не в полную силу. Боится причинить мне боль? Кожа грубая и шершавая, пальцы в ссадинах и мозолях – рабочие руки, каких не было раньше у Роберта. Каких никогда не будет у Сида.

– Мне нужно закончить с этими досками сегодня.

– Я не спешу.

Когда он принимается за работу, я оглядываю мастерскую и стол, заваленный инструментами столяра. Судя по виду, за ними, как и за лошадьми, тщательно ухаживают. Размеренному движению пилы время от времени ленивым ржанием отвечают лошади. Среди верстаков, лобзиков, ножовок и стамесок я чувствую себя странно, но это что-то приятное, разливающееся теплом в груди.

– Почему ты перестала отвечать на мои письма? – спрашивает Пит, разделавшись с последней доской.

– Не перестала.

– Я ничего не получал два с половиной года.

– Я писала тебе каждый месяц, даже после того как ты перестал отвечать.

– Я отвечал на все письма, которые получал.

Мы оба задумываемся.

– Как я и полагал.

– И что же ты полагал?

– Их кто-то перехватывал. Мне хотелось в это верить. Хотя более вероятным было то, что ты забыла обо мне.

– Я так не поступила бы.

– Но о нем ты забыла.

Я подавляю внезапно возникший ком в горле.

– Ты не знаешь, о чем говоришь.

– Молли не хватало тебя. Знаешь?

– Знаю.

– И мне тоже.

– Знаю.

Он еще раз вытирает руки и выдыхает, отходит к окну и запускает пальцы в волосы, надолго задумываясь о чем-то.

– Ты вернулась за Молли?

– Да.

Он подходит ближе и кидает тряпку на стол, опилки разлетаются.

– Тебя не было шесть лет.

– Я умею считать, но я ушла не просто так. Ты был уже достаточно взрослым, когда это случилось. Ты должен меня понять.

– Да, ты училась. Сид тоже хотел учиться.

– Не говори так, будто это я убила его.

– Ты… мое единственное воспоминание о нем.

– Это неправда. У тебя есть родители, дом и Корк, где он в каждом уголке.

– Думаешь, это то, что мне нужно? Призрак мертвого брата?

Я не отвечаю.

– Ты собираешься уехать и забрать Молли? – спрашивает он таким недоброжелательным тоном, что если я отвечу «да», он распилит и меня.

– Да. И я хочу предложить тебе поехать с нами.

Он усмехается, прикусывая губу.

– Это так не работает.

– У меня есть деньги.

– Дело не в деньгах. Дело никогда не было только в деньгах.

– Знаю, тебе страшно, но… – Я запинаюсь в попытке подобрать нужные слова.

– Но?

– Тебе здесь не место. И Молли тоже. Тут никому не место.

– У меня есть обязательства.

– Перед общиной?

– Перед семьей.

– У меня они тоже есть. Когда Джейн умирала, она молила увезти Молли.

И я намерена выполнить ее последнее желание, чего бы мне это ни стоило.

– Молли – мой друг.

– Это одна из причин, по которой я здесь.

– Хочешь, чтобы я обманул ее?

– Хочу, чтобы ты открыл ей глаза.

– У меня нет такой власти.

– У кого есть?

– Ты его уже встречала.

– Доктор?

Он кивает. И снова все упирается в одного человека.

– Что он такое?

– Говорят, что мессия.

– А ты как думаешь?

– Скорее, диктатор.

– Ты ходишь в школу?

– Сейчас лето.

– Ты пойдешь в школу?

– Я слишком взрослый, чтобы сидеть за партой.

– Тебе семнадцать.

– Я не хожу в школу с четырнадцати.

– Тогда откуда тебе известно, кто такой диктатор?

Он опускает взгляд и уязвленно бурчит:

– Понятия не имею, о чем ты.

Я не допытываюсь, но делаю мысленную пометку – выясню это позже.

– Как ты узнала, что я здесь?

– Мне сказал твой отец. Он не рад меня видеть.

– Он не рад чужакам.

– Вы с ним ладите?

Он пожимает плечами.

– Столяр из него лучше, чем отец.

– А у тебя… хорошо выходит?

– Не думаю, что это дело моей жизни. Но выбора нет. Либо это, либо целовать пятки преподобному, как Ленни.

– Зачем он это делает?

– Хочет занять его место.

– Не знала, что Ленни так амбициозен.

– Не амбициозен – религиозен. Он верующий до мозга костей.

– Но он все равно твой друг?

– Приходится мириться с некоторыми недостатками.

– Помню, раньше ты хотел быть астронавтом.

– Да нет, не очень.

– Тогда кем?

– Лет до десяти я думал, что стану инженером, после – что физиком-экспериментатором.

– Почему?

– Мне нравилось узнавать, как работает мир.

– Что случилось потом?

– Учитель физики уехал из Корка, и я понял, что это не вариант, – он невесело усмехается. – Сид терпеть не мог физику.

Я отвечаю ему улыбкой, позволяя себе пуститься в воспоминания.

– Скорее, он ее не понимал. Он был ужасен в физике. Почти так же ужасен, как и в геометрии.

– Но как устроен мир, он точно знал. Может, поэтому и ушел.

– Не говори так.

– В этом мы с Молли похожи. Я люблю его, но еще больше злюсь.

– Почему?

– Он подумал о благополучии той блондинки, в которую когда-то был влюблен, не о моем. – Он знает ее имя, но намеренно не произносит его, намеренно выделяет слово «той».

– Ее зовут Синтия. И речь шла не о ее благополучии, а о ее жизни.

– Почему ее жизнь важнее, чем его?

– Она не важнее. Все произошло в считаные секунды. Он хотел защитить друга.

Он смотрит на балки, держащие крышу, и краски покидают его лицо, губы становятся бледными и бескровными. Юноша исчез – теперь он сломленный мужчина. Как собрать его обратно? Я не способна собрать воедино и себя. После стольких лет…

– Разве нет на свете человека, ради которого ты сделал бы так же? Даже если это причинило бы боль людям, которых ты любишь.

– Это нечестно.

– Знаю.

– Я часто вспоминаю его.

– Я тоже… У меня не осталось даже фотографии.

– Хочешь, я принесу?

Я хочу. Но нужно ли мне это? Иногда то, что мы хотим, и то, в чем нуждаемся, не одно и то же. Это разбередит старые раны, которые никак не заживут, но я соглашаюсь. Моя любовь к нему сильнее здравого смысла. Если бы можно было повернуть все вспять, я бы осталась в Корке, приняла бы любую религию, лишь бы спасти Сида и быть рядом с ним. Когда-нибудь это убьет меня.

– Молли боготворит Доктора, – признает Пит.

– Почему?

– Он стал ей как отец. Задолго до того, как Джейн слегла. Он… умеет располагать к себе, когда нужно.

– Что же ему нужно?

– Думаю, он это уже получил. Безграничную власть, всеобщее уважение, любовь и преданность. Люди благоговеют перед ним.

– И ты?

– Я вынужден.

– Как он это делает? Запугивает? Пытает?

– Нет. Он просто делает так, что у тебя не остается выбора.

– Он делал это и с тобой?

– Да.

– Что именно?

– Задавал вопросы.

– Какие?

– О грехах и слабостях. О потаенных желаниях. Он знает все обо всех и поэтому может всеми управлять.

– И Молли?

– Молли и без того повинуется ему. Она расскажет ему о тебе все, что знает, и даже не заметит. Ненамеренно, не со зла. Ей нельзя доверять.

– Но мне нужно ее вернуть.

– Понимаю.

– Ты поможешь мне?

– Я не знаю как…

Я бы сказала ему, если бы знала сама.

– А что скажешь об отце Кеннеле? Стоит его опасаться?

– Шестерка Доктора. Отмаливает его грехи и ужинает в его доме.

– Они друзья?

– Точно не враги. Вы знакомы?

– Он сообщил мне о болезни Джейн.

– Как?

– Позвонил.

– В Корке ни у кого, кроме Доктора, нет телефона.

– Он сказал, что звонит из автомата.

– И ты ему веришь?

Я не отвечаю.

В груди так пусто, что хочется кричать.