Читать книгу Чечено-российские отношения и идея чеченской государственности. Политический очерк - Зайналбек Абдурахманович Сусуев - Страница 8

В своей работе «Туземцы Северо-Восточного Кавказа» известный кавказовед Н. Семёнов писал, что наивно предполагать, что чеченцы являются какими-то религиозными фанатиками. «Обрядовою стороною и кончается их религиозность», – писал он. Действительно, последними на Кавказе приняв ислам (восточные чеченцы – в XVI – XVIII вв., западные, в том числе и ингуши – в конце XIX в.), чеченцы в своей общественной и личной жизни строго придерживались своих тысячелетиями освящённых адатов, руководствовались своими представлениями о чести и достоинстве личности. Например, чеченцы не применяли у себя некоторые нормы, допустимые в шариате, но не соответствующие их адатам. Прежде всего, были отвергнуты всякие формы наказаний, унижающие человека, его достоинство, сопровождающиеся жестокостями. Это такие формы наказаний, как избиение палками, розгами, кнутом и т. д., всякие публичные казни, отсечение кистей рук, ног. Также не была принята практика браков между родственниками по крови вплоть до браков между двоюродными братьями и сёстрами, допустимая в шариате и широко применяемая среди арабов, аварцев и других народов. Не получило широкого распространения среди чеченцев и такая норма шариата, как многожёнство. Уважение женщины в чеченском обществе было очень высокое, и приведение в семью другой женщины считалось выражением неуважения к матери своих детей, хранительнице очага. Эти все нормы, отвергнутые чеченским обществом, попытались в 1997—1999 гг. навязать чеченцам новоявленные «радетели ислама», представители из стран арабского мира, выходцы из Дагестана, чеченцы происхождения нечеченского, выпускники арабских религиозных учебных заведений из чеченцев и вчерашние коммунисты-атеисты. Но и та религиозная истерия, которая нагнетается в современной якобы светской Чечне, демонстративная показная набожность чеченцам ни в какие времена свойственна не была. Скромность, достоинство, которые чеченцами всегда считались предпочтительными кичливости, бахвальству, свойственны были им и в поведении, и в выражении всех чувств, в том числе и религиозных. Лидерство Бейбулата Таймиева в борьбе против российской экспансионистской политики и против социальных верхов уже к концу его жизни перешло к проповедникам религиозного призыва. Ярким представителем их в Северо-Восточной Чечне и соседних кумыкских и дагестанских районах был Ташу-Хаджи, ученик и приверженец дагестанского богослова – суфия накшбандийского тариката Мухаммада Ярагского. Некоторые современные исследователи религиозных течений на Северном Кавказе считают, что Ташу-Хаджи был наставником и у Кунта-Хаджи Кишиева, первого проповедника в Чечне кадирийского тариката. Он, Ташу-Хаджи, как ранее и Таймиев, признал имамом Дагестана Гази-Мухаммеда и развернул религиозную и военную деятельность в северо-восточных районах Чечни. Известно, что в чеченское село Саясан (Сесана) он переехал из села Эндери, где совместно и компактно проживали чеченцы, кумыки, ногайцы, горные евреи и другие народности. Исследователи предполагают, что он мог быть из смешанной семьи, где один из родителей мог быть происхождением из чеченцев, а другой – из кумыков или горских евреев. Говорил на кумыкском языке. В среде самих саясановцев бытует предание о том, что Ташу-Хаджи говорил, что он является потомком царя Давида (Дауд пайхамаран т1аьхьенах). Принадлежность человека к какой-либо этнической группе определяется не столько его происхождением, сколько средой, обществом, народом, которые оказали наибольшее влияние на его становление как личности, общественного и/или политического, религиозного деятеля. И в этом смысле его по праву называют устазом чеченским. Точно то же можно сказать и о другом величайшем религиозном деятеле Северного Кавказа, устазе Кунта-Хаджи Кишиеве. Киши, отец Кунта, мюрид Ташу-Хаджи, как свидетельствуют исследователи деятельности Кунта-Хаджи, происхождением считался из арабского племени курейшитов. Так, в публикации телерадиокомпании «Путь» им. А. Кадырова пишется: «Киши, отец одного из самых широко известных религиозных представителей мусульман Северного Кавказа, является потомком курейшитов». В чеченское село Илисхан-Юрт Кишиевы переселились тоже из Дагестана. Есть также предположения, что Кишиевы являются выходцами из горного дагестанского селения Кумух, бывшего резиденцией Лакского ханства, или из андийского села Гунха (Гумух). Как есть утверждения о том, что Кишиевы являются по происхождению кумыками. Но вся жизнь и деятельность Кунта-Хаджи протекала в Чечне. Здесь были все его родственные связи. Отсюда пошло его влияние и распространение его учения среди других соседних народов. Ко времени завершения эпохи Бейбулата Таймиева в северо-восточной части Чечни начинает усиливаться деятельность Ташу-Хаджи, как военная, так и религиозная. Признав вместе с Таймиевым имамом Дагестана Гази-Мухаммеда, а потом и Гамзат-Бека, он начинает участвовать в антиколониальной войне в Чечне, которая шла под предводительством того же Бейбулата Таймиева, а также провозглашённого имамом Чечни майртупского Авко, герменчукского шейха Абдул-Кадыра, герменчукского Абдурахмана и других. Со смертью в боях чеченских руководителей Ташу-Хаджи становится известным военным предводителем и религиозным авторитетом – наставником мюридов накшбандийского тариката. Ташу-Хаджи был строгим приверженцем шариата. Он требовал непременного принятия всех норм шариата и отмены чеченских адатов, не согласующихся с шариатом. Ещё при избрании имамами Дагестана Гази-Мухаммеда и Гамзат-Бека Ташу-Хаджи, несомненно, был одним из лидеров, который мог претендовать на роль имама. Предпочтение первыми дагестанскими богословами могло быть отдано в связи с тем, что личность Ташу-Хаджи они воспринимали прежде всего как представителя чеченского национального антиколониального и религиозного движения. Соперничество различных религиозных течений и религиозных группировок уже в то время, видимо, имело место. Но при избрании в 1840 году в Урус-Мартане имама Чечни и Дагестана решающее влияние имел уже фактор другой. Как известно, после провозглашения в 1834 году имамом Дагестана Шамиля Ташу-Хаджи в 1836 году заключил с ним соглашение о совместной борьбе с царскими войсками и за внедрение шариата. Чеченские отряды принимали участие в нападениях имама Шамиля и на российские укрепления, и на отдельные феодальные владения, и на отдельные дагестанские сёла с целью заставить их принять шариат и, следовательно, власть имама Шамиля. В этих мероприятиях Ташу-Хаджи выступал как равноправный с Шамилем представитель воюющей Чечни. После разгрома в Ахульго в 1839 году раненый Шамиль с семьёй прибыл в Беной, где находился Ташу-Хаджи. Влияние Ташу-Хаджи в Восточной Чечне было внушительным, и претендовать на роль имама здесь Шамилю было бы затруднительно. И он перебрался на запад – в Аргунское ущелье. И начал проповедническую деятельность, суть которой можно изложить словами вышеприведённых прокламаций: «Религия ваша, обычаи ваши, законы ваши, земля ваша будут неприкосновенны». То есть Шамиль не настаивал на немедленном внедрении всех норм шариата, отмене адатов, музыки, танцев, чеченских обычаев общения с женщинами и других сложившихся норм чеченского внутреннего самоуправления. Вот этот фактор, видимо, сыграл важную роль в том, что имамом Чечни 8 марта 1840 года в Урус-Мартане был избран Шамиль. Кроме того, Ташу-Хаджи в то время уже был «своим». А своих чеченцы, как известно, к власти не допускают. Они предпочли нанять «чужого» Шамиля, а не допустить к власти своего Ташу-Хаджи с его жёсткими требованиями отмены адатов. Чеченцам нужен был более предводитель, чем мулла. И они, чеченцы, в том числе и в первую очередь известный чеченский предводитель Иса Гендаргеноевский, Шоип-мулла и Ташу-Хаджи, видимо, предлагали Шамилю исполнение функций баьччи – военного предводителя. На что дальновидный Шамиль не согласился. Ему нужна была власть. И он добился того, что его провозгласили имамом – обладателем судебной, исполнительной и военной власти, освящённой религией. Кроме того, влияние дагестанских богословов в Чечне всегда было велико, что, несомненно, тоже сыграло роль при избрании имамом Шамиля. Но хотя имамом был избран Шамиль, Ташу-Хаджи оставался почти независимым чеченским предводителем. А Чечня оставалась как бы государством в государстве, независимым и от власти русских, и от власти Шамиля. Такое положение Шамиля, конечно, устраивать не могло. Деятельность имама Шамиля и его предшественников по внедрению норм шариата, то есть установление власти своей и своих приближенных в Дагестане, сопровождалась ликвидацией власти дагестанских сословных верхов – аварских нуцалов, тарковского шамхала и других. После полного истребления семьи аварских нуцалов Гамзат-Бек просто присвоил себе его функции феодального владетеля, прикрываясь религиозными лозунгами. И потому был убит кровниками. Ликвидировать институт кровной мести, присвоить себе единоличное право казнить или миловать в государственных образованиях исламского мира, в том числе и на Северном Кавказе всегда и во все времена хотели и хотят именно власть имущие, чтобы избежать возмездия за свои злоупотребления властью. Но этот адат, эта норма, предписанная и в Коране, и в других священных книгах других религий (дозволено воздаяние равным за равное), очень живуч, и обычно на Кавказе возмездие за преднамеренное убийство неотвратимо. А таковым – преднамеренным убийством – было истребление семьи аварских нуцалов. Кстати, о статусе имамов. Некоторые дагестанские общественные и политические деятели иногда имеют правило заявлять, что Шамиль не был имамом Дагестана: оставьте его себе, предлагают они чеченцам. Такое расхожее мнение особенно сильно распространено было в среде руководства и общественных деятелей Дагестана в период депортации чеченцев. Вспомнить хотя бы, как характеризовал имама Шамиля Расул Гамзатов: «Чеченский волк, ингушский змей». Некоторая доля правды в таких предположениях может быть. В большой степени косвенным можно считать участие народа Дагестана в избрании имамов Шамиля, Гази-Магомеда и Гамзат-Бека. Чтобы избежать превратного толкования, подчёркиваю – «избранными народом». Как известно, тарковские шамхалы, аварские нуцалы, аксайские мурзы предпочитали не воевать, а договариваться с русскими. Большинство из них принимали российское подданство и с помощью российской силы укрепляли своё владычество над своими народами. Дагестанское духовенство, тоже претендующее на влияние на мысли, поступки людей, организовало борьбу против этих владельцев. Представители духовенства собирались и назначали имама, исполнителя их воли, обладателя военной, исполнительной и судебной власти – того же самого тирана, что и истреблённые ими аварские нуцалы. Причём власть их намного превосходила власть феодальных владетелей, так как была освящена именем шариата. Более назначены авторитетными алимами, чем избраны народом, были в Дагестане все три вышеназванных имама, если даже некоторая часть населения и участвовала в этом, так как влияние религиозных проповедников на своих мюридов было решающим. Кстати, именно такую модель, при которой руководитель (имам, амир и т. п.) избирается не народом, а «богобоязненными алимами», пытались навязать чеченцам и оппозиционные Масхадову политико-религиозные движения в Чечне в период 1997—1999 гг. И свою власть в дагестанских обществах они устанавливали жесточайшими репрессиями. И хотя называлась эта власть установлением шариата, она была не менее обременительна, чем феодальная: поборы с населения не уменьшились, а возросли в связи с объявленным обязательным закятом (обязательный по исламу налог с доходов и имущества). Но так как всё это сопровождалось ликвидацией власти ханов, их действия встречали сначала поддержку у населения. Единственным избранным населением и, опять-таки, не без воздействия агитации тех же дагестанских алимов был имам Шамиль. И то – только в Чечне. Отсюда, из Чечни, отрядами из чеченцев, в большинстве случаях возглавляемыми тем же Ташу-Хаджи, он начал восстанавливать свою власть в Дагестане. В Чечне ханов, князей не было. И для утверждения у власти в Чечне Шамиль, так же как и Ташу-Хаджи, начал насильно насаждать шариат в формах, неприемлемых для чеченцев. Так, один из низамов гласил, что надо запретить, чтобы парни и девушки собирались вместе, чтобы они орали, как ослицы, бегущие от ослов. Чеченские парни и девушки на вечеринках (синкъерам) исполняли песни в сопровождении музыкальных инструментов. Под запретом были объявлены народные увеселения – танцы, вечеринки, совместные белхи (оказание друг другу помощи в сельскохозяйственных, строительных и других работах, обычно сопровождающееся танцами, песнями), встречи молодых людей у родников, у родственников или соседей девушек и другие формы общения чеченской молодёжи. Причём делалось это с привлечением личной гвардии (муртазеки), состоящей преимущественно из аварцев, и с заселением целых анклавов чеченской территории аварским и других дагестанских общин населением. Так, на территории современного Веденского района со своего насиженного места Черма в район современных сёл Махкеты, Сельмен-Таузен был переселён тейп Чармой. На земли тейпов Элистанжи и Эгишбатой были заселены группы населения даргинцев (ц1адахьрой), в район Ведено заселены выходцы из аварского общества Карата. Имели место выселения и переселения целых селений. В своих «Записках о Шамиле» приставленный к Шамилю в Калуге офицер Руновский приводит слова Шамиля о том, что самым беспокойным тейпом в Чечне он считает харачойцев. «Я выселил людей этого тейпа в различные сёла Дагестана», – говорил Шамиль. Но вскоре из этих сёл начали поступать жалобы на харачойцев, и он вынужден был разрешить им возвратиться на свои земли. Кроме того, чеченцам, не имевшим в среде своей сословных элит, власть шамилевских наибов очень не нравилась. Ташу-Хаджи тоже выступил против заселения Шамилем чеченской территории выходцами из Дагестана и против засилья наибов, которые начали злоупотреблять властью. И в связи с этим имам Шамиль снял его с должности наиба Ауха. Но когда жители Чеберлоевского наибства восстали против засилья шамилевских наибов, на его усмирение он послал именно Ташу-Хаджи. Независимо от мотивов Шамиля этот его шаг объективно способствовал достижению двух целей: усмирению непокорных чеченцев и дискредитации Ташу-Хаджи. В этих событиях Ташу-Хаджи был ранен и скончался. Похоронен в селе Саясан. Над могилой устроен зиярат, куда на паломничество приходят множество последователей его вирда – накшбандийского тариката суфизма. Деятельность Ташу-Хаджи в Чечне и Дагестане характеризуется отстаиванием интересов Чечни в отстаивании её независимости от власти и русских, и Шамиля. Власть Шамиля в Чечне признавалась, и он был имамом в Чечне до тех пор, пока был предводителем в их войне. И она закончилась тогда, когда он и его наибы вздумали вести себя в Чечне как властители, несмотря на то что все свои действия они пытались освятить именем религии, желанием внедрить в среду «невежественного» народа шариат. Авторитарная форма правления, установленная Шамилем, не устраивала не только чеченцев. В 1948 году имам Шамиль созвал в Ведено съезд представителей чеченских обществ, где объявил своего сына Гази-Магомеда наследником своей власти. Не только чеченцы, но и некоторые дагестанские соратники Шамиля посчитали этот шаг предосудительным. Командующий имаматовской конницей, один из храбрейших и дерзких воинов в имамате Хаджи-Мурат ушёл со съезда, сказав, что имамом будет тот, у кого сабля острее. В 1851 году Хаджи-Мурат из-за разногласий с имамом перешёл на сторону русских. Не могла в Чечне утвердиться власть авторитарная, а тем более наследуемая. Этот факт должен был бы послужить уроком для последующих поколений: нельзя использовать религию для угнетения народа, для установления власти одной группы или личности над народом. На эти грабли чеченцы будут наступать ещё не раз. В данный рассматриваемый период религия и религиозные деятели в жизни чеченцев и других народов Северного Кавказа, несомненно, сыграли позитивную роль, способствовали объединению разноязычных горских племён в борьбе против российских войск и их опоры – местных социальных верхов. Данный период характеризуется и тем, что на территории Чечни и Дагестана было создано государственное образование монархической формы правления на религиозной идеологии. Причём Чечня в этом государстве была главной экономической базой и полем основных решающих сражений с царскими войсками и долее других частей имамата сохраняла свою независимость от авторитарной власти Шамиля и его ставленников. С начала военных действий народов Северного Кавказа против российской экспансии под руководством Шейха Мансура и до 1878 года война велась под религиозными лозунгами, которые, повторюсь, объединили народы Кавказа в их национально-освободительной по сути борьбе. За свободу и независимость воевали чеченцы и другие народы Северного Кавказа. В отличие от Дагестана, где к тому времени уже сложилось несколько вирдовых братств во главе со своими учёными богословами, в Чечне шейхами-богословами, имеющим право посвящения (принятия) в мюриды, были только Ташу-Хаджи и Гази-Хаджи Зандакский, оба ученики Мухаммада Ярагского из Дагестана, и Шоип-мулла. Гази-Хаджи тоже имел своих мюридов, но, по-видимому, занимался более духовно-нравственной работой. Известно, что умер он в Мекке во время совершения хаджа. Ни Шамиль, ни предшествовавшие ему имамы этим правом не обладали, хотя и были достаточно религиозно образованы. Они и составлявшие их ближайшее окружение мюриды своё посвящение в мюриды получали от известных в Дагестане шейхов-суфиев Мухаммада Ярагского, Саида Араканского, Джамалутдина Казикумыхского. Численность мюридов шейха Ташу-Хаджи не могла быть большой, так как он был в то время почти единственным в Чечне получившим силсилу (право) посвящения в мюриды, во-первых, ареал его деятельности в основном ограничивался территорией северо-восточной Чечни и сопредельных земель обитания кумыков, во-вторых, как свидетельствуют исторические исследования, в тот период в Чечне выявился ряд видных чеченских предводителей в военных действиях против российских войск. Такие как Шоип-мулла Цонтороевский, Джаватхан Даргинский, Иса Гендаргеноевский. Но они были более воинами, чем религиозными проповедниками, как Ташу-Хаджи. Участниками этой войны были массы горцев Чечни, Дагестана, других сопредельных территорий, большинство из которых могли не быть мюридами какого-либо шейха – устаза. Но организаторами, предводителями воинских подразделений, наибами в основном, видимо, были мюриды. Мюридизм того времени в Чечне в основном был представлен накшбандийским тарикатом. В русско-кавказском противостоянии 1818—1878 гг. движение мюридизма сыграло свою важную позитивную мобилизационную, объединительную и религиозно-пропагандистскую роль на всём Северном Кавказе. Уже во времена имама Шамиля началась деятельность в Чечне устаза – проповедника кадирийского тариката Кунта-Хаджи Кишиева. Его учение о непротивлении злу насилием, призывы избежать истребления народа в неравной борьбе встретили понимание и нашли поддержку в среде уставших от войны, доведённых до физического и морального истощения, страдавших от беспрерывных военных действий и недовольных усиливающимся гнётом со стороны формирующейся шамилевской военно-религиозной элиты чеченцев. Его учение встретило противодействие со стороны Шамиля и его наибов как противоречащее их призывам к священной войне – газавату – против неверных. А с увеличением его приверженцев репрессии на него и приверженцев кадирийского тариката обрушили российские власти, которые видели в них организованную и сплочённую на религиозной идеологии силу, которая может в любой благоприятный момент выступить против. В «Хронологии…» Абузара Айдамирова упоминается, что власти даже организовали движение некоего муллы Абдул-Кадыра, который в период с 1861 по 1865 год выступал против учения Кунта-Хаджи. Шейхи и мюриды накшбандийского толка, которые были в то время основными участниками антиколониальной войны в Чечне и Дагестане, называли кунта-хаджинцев «снявшими пояс сопротивления» (юкъ яьстинарш), то есть уклоняющимися от войны. Репрессии эти, и не просто против мюридов и мюршидов, но и вообще против всей религии и верующих всех конфессий, как мы знаем, стали составной частью идеологической политики и советской власти. С убийством советскими властями в 1925 году шейха кадирийского учения в тарикате Али Митаева и со смертью в 1962 году накшбандийца Бауди Арсанова суфийские братства Чечни остались без духовных наставников, если не считать последователя вирда Чим-Мирзы, Вис-Хаджи, который в Казахстане создал свой вирд, тоже кадирийского толка, и который почил 1973 году. Правда, советская власть, устраивая гонения на всех верующих, в случае необходимости не брезговала использовать авторитет суфийских шейхов, их потомков, известных богословов в достижении своих целей. Так, в период 1925—1944 гг. при разоружении населения широко использовалась клятва на Коране в их присутствии. Клятва на Коране для мусульман – священная процедура. Лжеклятва может принести кару божью не только на произносящего её, но и на всё село и общество в целом. И потому её принесение обычно осуществляется за пределами населённого пункта. Само наложение обязательства принесения такой клятвы также может восприниматься как оскорбление: человеку выражается недоверие его словам. Но работники НКВД в эти тонкости, конечно, не вникали. Как рассказывал ныне покойный бывший милиционер харачоевец Азим Эшиев, начальник Веденского управления НКВД еврей Исаков человека, подозреваемого в хранении оружия, вызывал в отдел, в присутствии муллы клал перед ним Коран и предлагал принести клятву на нём. Обычно до этого даже не доходило. Исаков мог сделать угрозу, что поставит его перед Кораном, и человек готов был даже на то, чтобы хоть купить и сдать оружие. Таково трепетное отношение чеченцев к Корану.

Другой пример использования религиозных авторитетов: после депортации чеченцев в 1944 году на территории республики осталось большое количество людей – и отставших, и не пожелавших ехать в ссылку, в том числе участников вооружённого сопротивления советской власти. Для их задержания из депортации были вызваны шейхи Бауди Арсанов, Абдул-Хамид Яндаров, Аббас Гайсумов и другие известные лица, из места службы в Дагестане был вызван сын абрека Зелимхана – Умар-Али. Только под их поручительство люди выходили из лесов и ущелий гор и сдавались властям. Действительно отставшие были депортированы и воссоединены с семьями, многие уничтожены.

Сплочённость мюридов, их взаимопомощь во многом способствовала в эти тяжёлые годы выживанию людей, сохранению ими человеческого и национального достоинства. Несмотря на гонения властей, несмотря на то что в Чечне не осталось духовных наставников тариката, у которых люди могли бы пройти посвящение в мюриды, чеченцы, ингуши, аварцы, андийцы, даргинцы, лезгины, кумыки, другие народности и сегодня придерживаются определённого учения тариката, в основном – накшбандии или кадирии.

Исторически сложилось так, что тарикат накшбандийского толка в Чечне начал распространяться раньше. В работах «Шейхи и эвлия Чечни. Два основных тариката – накшбандия и кадирия» автора Хаваджи Яндарова и «Вирдовые структуры Чечни и Ингушетии» автора Майрбека Вачагаева перечислены наиболее известные шейхи, устазы, богословы Чечни и Ингушетии. Из значащихся в этих списках 109 человек только восемь являются духовными наставниками приверженцев учения кадирия. Это прежде всего Кунта-Хаджи и бывшие его мюриды, ставшие сами духовными наставниками и основателями своих вирдов – Баматгири-Хаджи, его сын Али Митаев, Юсуп-Хаджи, Чим-мирза, Мани-Шейх, Вис-Хаджи, ингушский наставник Батал-Хаджи.

Однако численность приверженцев вирдов (направлений в учении) Кунта-Хаджи в республиках Северного Кавказа большая. В конце XX столетия, несмотря на все преследования, были в Чечне, Ингушетии, Дагестане учёные богословы, к слову которых прислушивались все верующие, которые имели огромный авторитет среди своих народов, по слову которых кровниками прощалась кровь, улаживались многие межтейповые и межличностные конфликты. Многие из них из среды чеченцев и ингушей провели 10—15 лет в сталинских застенках, но своего вероубеждения не изменили. К таковым относились, например, в Веденском районе известные в республике и за её пределами учёные богословы Г1ирма Солтагириев из Харачоя, Амир Байсуев из Ведено из тейпа Эрсеной, Бола Хаджимуратов и Мохмад Басханов из Элистанжи, Денисолта Идрисов из Эшилхатоя, Юсуп-Хаджи из Махкеты, Умар-Хаджи из Анди и другие. И к таковым, несомненно, относились бывшие муфтиями в Чечне в сложное перестроечное время Магомед-Башир-Хаджи Арсанукаев из Алхан-Юрта, Махмуд Гаркаев из Малых Атагов и широко известный в настоящее время и на всём Северном Кавказе, и в мусульманском мире ближнего и дальнего зарубежья религиозный и общественный деятель, председатель Совета алимов Чеченской Республики Хож-Ахмед-Хаджи Кадыров.

В исследовательской литературе по религиозным течениям в исламе на Северном Кавказе нередко встречаются утверждения о том, что вирдовые сообщества имели узкий тейповый круг приверженцев, Например, в учебном пособии для вузов, изданном в Махачкале в 2008 году, пишется: «Суфизм в Чечне характеризуется замкнутостью в рамках отдельных тейпов». Не совсем верное утверждение: приверженцами вирда Кунта-Хаджи и Ташу-Хаджи, например, являются верующие не только различных тейпов, но и различных народов Северного Кавказа – чеченцы, ингуши, андийцы, аварцы, кумыки, даргинцы и другие. То, что вирдовые сообщества Северного Кавказа не являются объединениями верующих по тейповым признакам, отмечают в своих работах такие исследователи, как Галина Амировна Хизриева, Вахит Акаев и другие. В своей работе «Вирдовые сообщества в Ингушетии» Г. Хизриева, например, пишет: «Вирды в Ингушетии и Чечне надтейповая, а в Дагестане надтухумная и надэтническая структура» (указ. соч., журнал «Этнографическое обозрение», 2006 год). В своей работе «История и специфика современного исламского возрождения в Чеченской Республике» автор Вахит Акаев тоже отмечает, что членами вирдов, как правило, являются представители различных тейпов и народностей. Но есть доля правды в том, что последователями того или иного устаза становились обычно вслед за главой семьи, старейшего или уважаемого в роде, в тейпе большинство членов семьи, рода, тейпа. При наличии среди чеченцев множества вирдов (сообществ мюридов различных устазов-наставников) накшбандийского и кадирийского тарикатов эти мюриды не противостояли друг другу ни по вирдам, ни по тарикатам, хотя изредка появлялись одиночки-невежды, которые могли заявить о неких особенных заслугах, способностях своего устаза. Напротив, известные и уважаемые в народе алимы всегда подчёркивали равенство всех устазов и всех людей перед Всевышним. Тем не менее, сам факт наличия множества вирдов и тарикатов становится предметом критики представителей других отдельных направлений в исламе, в том числе и прежде всего со стороны так называемых ваххабитов – салафитов, которые сами также являются только приверженцами одного из множества направлений и учений в исламе. Деление на различные учения, направления, секты – это болезнь и проблема не только чеченцев, а всего современного ислама и других религий мира. Далее в этом пособии пишется: «Ваххабиты же выступают с позиции объединения чеченцев вне зависимости от принадлежности к тому или иному тейпу». Ислам любых направлений и учений, как и христианство, не делит людей по тейпам, нациям, расам.

Салафитское учение, одно из многочисленных в исламе, широко распространено в странах Аравийского полуострова, его придерживается правящая семья Саудитов в Саудовской Аравии и большинство населения этого и сопредельных ему государств. Данное учение было взято на вооружение оппозиционными Масхадову политическими группировкам в период 1997—1999 гг. и было привнесено на Северный Кавказ и в чеченское общество не только представителями из стран арабского мира, но и определённой политикой московских структур. Множество организаций данного толка регистрировались в Минюсте в Москве, где печаталась их религиозно-проповедническая литература, откуда они свою работу распространяли в регионы России. В качестве одного из свидетельств потворства данным религиозным течениям определённых служб из центра может быть приведён следующий факт: комиссия при президенте Российской Федерации по противодействию экстремизму 22 июля 1998 года сделала заключение о том, что течение ваххабизма не является экстремистским. А это было время, когда в Дагестане несколько сёл в Кадарской зоне объявили о ликвидации светской власти, то есть о неподчинении власти официальной, а в Чечне под религиозными лозунгами активизировалась оппозиционная деятельность против Масхадова. Именно в тот период, 16 августа 1998 года, сёла Кара-Махи и Чабан-Махи Дагестана объявили себя отдельной, не подчиняющейся официальным светским властям Дагестана исламской территорией. А 21 августа был убит председатель Духовного управления мусульман (ДУМ) Дагестана Саид-Магомед Абубакаров.

Я не имею ни возможности, в силу отсутствия знаний в соответствующей области, ни намерения, ни желания разбираться в вопросах различия между тарикатистами, салафитами и другими многочисленными течениями в исламе. Но считаю возможным сказать, что ваххабитское (салафистское) исламское течение в период 1997—1999 гг. в Чечне и на всём Северном Кавказе выступило как явно политизированное по направленности и крайне радикальное по методам. Восполнить в среде тарикатистов, как на заре их возникновения, ярких предводителей и наставников решили честолюбивые, жаждущие славы и власти молодые выпускники религиозных учебных заведений стран Ближнего Востока и чеченские и дагестанские политиканствующие деятели, возведённые на пьедестал власти и славы самоотверженной борьбой чеченского народа в период войны 1994—1996 гг., абсолютное большинство среди которых составляли тарикатисты. И формировались эти ваххабитские джамааты по клановому признаку (как сообщество, сложившееся по политическим, меркантильным интересам, использующее религиозную риторику) преимущественно из числа лиц нечеченского происхождения, выходцев из Дагестана, стран Ближнего Востока и Аравии и из оспаривающих власть «политиков» из чеченцев. Кстати, не все сформировавшиеся во время войны группировки, которые в период 1997—1999 гг. стали именоваться джамаатами, состояли из ваххабитов. Например, джамаат Харачойский состоял из мюридов Кунта-Хаджи и в набеге на Дагестан в 1999 году не участвовал.

Хотя среди современной чеченской и других народов Северного Кавказа молодёжи немало людей, которые слабо придерживаются или вовсе не придерживаются суфийских обрядов, то есть не участвуют в совершении зикров, мавлида, вряд ли можно сказать, что они все ваххабиты, что само по себе не может рассматриваться не только преступным, но и даже предосудительным: выше уже писалось, что салафизм – это одно из множества исламских религиозных учений, которого придерживается абсолютное большинство населения региона, куда наши руководители и население совершает паломничество – хадж. И тем более они не могут быть отнесены к потенциальным террористам. Нет. Они просто мусульмане, считающие достаточным выполнение наложенных Кораном парзов (обязательного для мусульманина). И отторжение у этих людей, возможно, вызывают вовсе не тарикатисты и их обряды, а представители чеченского официального духовенства, которые фактически превратились в государственных чиновников, обслуживающих власть, которые борьбой с «ваххабитами-террористами» оправдывают любые репрессивные меры властей в отношении любого проявления кем-либо из населения недовольства общим социально-экономическим положением в регионе или допущенным, по их мнению, в отношении лично их несправедливости, придавая любым таковым проявлениям религиозный и экстремистский характер.

При всём нежелании затрагивать эту болезненную тему, наверное, можно обратить внимание на некоторые нюансы. Привлекательность лозунгов ваххабитов для молодых людей может быть в том, что они выступают против деления мусульманской уммы по вирдам, сектам, мазхабам. Но оседлавшие после 1996 года религиозную риторику чеченские и других республик Северного Кавказа «деятели» и амиры возникших после первой войны в Чечне джамаатов, осуждающие в якобы благих целях деление чеченского и других народов Северного Кавказа по вирдам и тарикатам, фактически сами выступали в роли тех же самых духовных наставников, какими были в своё время ныне почитаемые тарикатистами устазы – учителя. Кроме этого, они же исполняли и роли политических лидеров, военных руководителей отдельных и крайне политизированных группировок, требуя безусловного себе подчинения членов своих джамаатов не только в религиозных, но и в политических, военных, бытовых вопросах, навязывая и в своих группах, и всем окружающим нормы этики, морали, поведения, формы одежды, не совсем соответствующие чеченским обычаям. Причём навязывание своих понятий и норм в Чечне того периода они пытались осуществлять не разъяснительными методами, а более административными и с применением силы. Примером этого могут служить известные события в Гудермесе летом 1998 года. Примером может, например, служить и постановление шуры города Урус-Мартан от 11 июля 1999 года. №32. Пункт 1 данного постановления гласил: «Всему мужскому населению г. Урус-Мартан рекомендовать пересмотреть свой жизненный уклад и изыскать возможности для заведения от двух до четырёх супруг». Подписано: амир шуры – М. Вахидов, наиб шуры – С-А. Юсупов. Чеченцы пересматривать и менять «свой жизненный уклад» не хотели. Не хотят. И не будут. Для чеченцев того периода проблемой было не изыскание возможностей для заведения до четырёх жён, а прокормление себя, своих семей – хотя бы одной жены, детей, родителей, или поиск пропавших без вести, или лечение своих родных и близких, покалеченных войной и физически, и морально.

Кстати, современными представителями чеченского чиновничества и государственных органов широко взяты на вооружение все лозунги и все методы, использовавшиеся в то время ваххабитами, с которыми они – современные чеченские силовые, идеологические, государственные, религиозные структуры – якобы борются. Это и то самое многожёнство, широко практикуемое в среде современного чеченского чиновничества, в том числе и высокого ранга, это и запрещение употребления и продажи спиртных напитков, и это и популяризация той же самой формы одежды, манер поведения. И не поделили они – все группировки, спекулирующие религиозными лозунгами, как находящиеся у власти, так и стремящиеся к ней – одно: власть. Если это не так, если современные так называемые религиозно-политические деятели периода Чеченской Исламской Республики Ичкерия озабочены исключительно восстановлением в Чечне «исламских» порядков, они все могут возвратиться в Чечню. Все порядки, за которые они якобы в своё время ратовали, в современной, «кадыровской», как они называют, Чечне восстановлены.

Но это – так, между прочим. Продолжим про политику и методы действия определённых политизированных и военизированных оппозиционных А. Масхадову группировок, которые использовали в то время религиозную риторику и которых именовали и именуют ваххабитами. Глобальность хотя и не декларируемой, но исподволь проводящейся политики объединить весь мир в лоне одной религии – ислама, а в самом исламе – в рамках салафитского учения завораживает и привлекает некоторых верующих, особенно среди молодёжи, поверхностно знакомой с историей всех религий вообще. На самом деле в их, по-видимому, хорошо финансируемой извне деятельности прослеживается целеустремлённая политика определённых группировок стран афро-азиатского континента. Она сродни той политике, которую мы именуем русификацией в России, глобализацией – в Западном мире, а во всём мире – миссионерской. И история тому свидетельство. В настоящее время абсолютное большинство стран Северной Африки, начиная от Магриба – побережья африканской Атлантики на Западе и до Индии на Востоке, официальным и государственным языком имеют арабский. Все эти страны и населявшие их народы когда-то, до завоевания их арабами, имели другие названия и языки. Произошла не просто исламизация, произошла и арабизация народов. Само название политического движения, возглавлявшегося в те известные годы М. Удуговым, – «Исламская нация» – говорит само за себя: это было антинациональное, античеченское движение, может, и не имеющее таковой своей целью, но объективно способствующее превращению чеченского этноса в безликую часть некоего конфессионального сообщества, утрате самобытного этнического облика, национальной культуры. Эти люди не только отвергали религиозные обряды тарикатистов зикр, мавлид, назма, объявляя их «бид1а», но и считали куфром (неверием) все чеченские национальные светские культурные средства общения – национальные и любые танцы, песни (илли, эшар, назма), музыку, театр. Отказаться от всего этого означало – нет нации, нет чеченцев. Прямым следствием этой политики можно назвать то, что Доку Умаров 7 октября 2007 года объявил о ликвидации Чеченской Республики Ичкерия и о создании какого-то «Кавказского эмирата». Причём в этом новом образовании «Кавказский эмират» предполагалось объявить государственным или арабский, или турецкий язык. Вот эта политическая миссионерская подоплёка, скрывающаяся за деятельностью ваххабитских группировок в Чечне того периода, вызывала и вызывает отчуждение в среде приверженцев существующих на Северном Кавказе национальных традиционных форм религии, в том числе и в среде основной части чеченской интеллигенции. Никакая идеология и никакие течения в религиозном и других учениях, ведущие к утрате национальной идентичности, чеченцами, действительными чеченцами, позитивно не воспринимаются. Манкуртизм ни под каким соусом для чеченцев неприемлем. В этом отношении примечательно выступление президента Масхадова по Чеченскому государственному телевидению 15 июля 1998 года, где он говорил про деятельность лидеров оппозиционных движений периода 1997—1999 гг., которые спекулировали новыми для региона религиозными лозунгами и призывами: «Мы всегда гордились тем, что мы – чеченцы. А сегодня нам говорят: „Не говорите, что вы чеченцы. Не говорите, что вы – чеченское государство“. У нас хотят отнять веру наших отцов, наших шейхов и устазов. Отнять наши обычаи и традиции, адат. Но этого у нас никто и никогда не мог отнять. Они недовольны даже тем, что мы говорим „Чеченское исламское государство“. Они говорят, что президент, парламент, муфтият – это ничто. Всё должно быть в руках эмира. Добавлю – которого сюда прислали непонятно из какого государства, и к тому же он не чеченец. Это делается для того, чтобы подорвать уважение к государству, закону – то есть дискредитировать идею государственности» (газета «Аль-Кафф», октябрь 1998 года).

Кстати, как раз в эти дни, 23 июля того же 1998 года в газете «Голос Чеченской Республики» вышла моя статья «Нация и её приоритеты» на эти же темы. Появление статьи имело свою предысторию. Написав на чеченском языке, я отнёс её в редакцию газеты «Даймохк». Там печатание материала такого содержания посчитали нежелательным. После чего я на эту же тему написал статью на русском языке и отнёс её в редакцию газеты «Голос Чеченской Республики». Редактору, Саците Исаевой, я сказал, что принёс бомбу, и, если они не напечатают, я перешлю материал в российские газеты. Напечатали. Эту и ещё цикл статьей на протяжении нескольких лет. Газеты «Голос Чеченской Республики» (редактор Сацита Исаева) и «Чеченское общество» (редактор Тимур Алиев) были почти единственными, кто объективно, без политической предвзятости освещали непростые события того сложнейшего периода в нашей истории. Сейчас эти и другие независимые газеты перестали выходить. Так вот, по рассматриваемой теме в этой статье в частности писалось: «Опасность… по-моему, в том, что нас хотят нивелировать под некую „исламскую нацию“ – безликую, безмолвную и бесписьменную… Если нам дорога наша свобода, если мы думаем о нашем будущем, мы должны остерегаться внедрения в нашу жизнь таких норм, которые отвергли наши предки…»

Деятельность этих группировок и использовавших их политиков, привёдшая ко второй, путинской войне и к ликвидации процесса формирования чеченской государственности, достаточно освещена в разделе «Оппозиция». Стараниями политиков от религии, стремящихся использовать новое учение для прихода к власти, их нетерпимое отношение к идеологии суфизма привело к их конфронтации с приверженцами традиционного для всего региона тариката. Передо мной маленькая брошюрка – «Образ жизни в исламе». Автор – Абу Аля аль-Мадауди. Издано в Москве в 1993 году. Вдумайтесь ещё раз: издано – Москва, 1993 год. В ней пишется: «Цель ислама заключается также в создании политического строя, который смог бы своей властью с помощью силы насаждать моральный кодекс среди людей». Вот он, лозунг, и вот она, ошибка чеченских и дагестанских ваххабитов-салафитов того периода. Автор этих строк – абсолютный дилетант в области религиозных наук и не считает себя вправе рассуждать на религиозные темы. Но, по-моему, данное утверждение противоречит кораническому утверждению «Нет принуждения в религии». Чеченцы ислам приняли добровольно. Чеченцам ненавистна любая власть и идеология, насаждаемая «с помощью силы». В этом истоки многовекового противостояния чеченцев российской власти и неприемлемости ими любой, даже под видом религиозной, идеологии, насаждаемой с помощью силы. Об этом следовало бы знать последователям нового для региона учения того периода и помнить тем, кто сейчас правит и собирается в дальнейшем править в Чечне. Они могут строить золотые дворцы, но загнать в них чеченцев силой российского, или арабского, или собственного оружия или учений не получится. Полежаевское «в России чтут царя и кнут» к чеченцам абсолютно неприменимо. Глубоко заблуждаются те, кто выстраивает свою политику из предположения, что с кавказцами, а особенно с чеченцами, можно разговаривать только с позиции силы. Напротив, нельзя с чеченцами так разговаривать и так себя с ними вести: это чревато последствиями. «Мерами насилия можно угнетать народ, но нельзя управлять им», — эти слова великого российского писателя-философа Л. Н. Толстого из его письма царю Николаю II надо зарубить себе на носу тем, кто вздумал править в Чечне.

Основным отличием существующих на Северном Кавказе разновидностей многочисленных направлений в исламском учениях – тариката от других является коллективное восхваление Аллаха и коллективное поминание усопших по обряду, определённому почитаемым устазом, а также каждым отдельным мюридом во время или после совершения намаза единолично. Коллективное обращение к Аллаху и коллективная молитва произносятся на таких обрядах, как мавлид и зикр. Во время мавлида, совершаемого часто в месяц рождения пророка, при совершении обряда обрезания детей, при наречении ребёнка именем, при поминках по усопшим, при каких-либо важных событиях в жизни человека или сообщества люди собираются вместе, вместе трапезничают, вместе совершают молитвы, вместе возносят хвалу Аллаху и его пророку, а также просят Аллаха распространить благость произнесённых молитв и совершённых ритуалов на своего пророка, своих учителей-устазов в религии, и на всех покинувших этот мир родственников присутствующих, и на всю мусульманскую умму, и на весь мир в целом, в том числе и на флору и фауну.

Особую форму чеченской культуры составляет назма – отдельная форма чеченского национального песенного творчества, с большим успехом используемая верующими суфиями. Исполнение мужским коллективом назмы, когда солисту вторят в несколько голосов с мощным подпевом всего состава, оставляет неизгладимое впечатление. Исполнение назмы нередко происходит с музыкальным сопровождением и отбиванием такта на барабанах. В основном это происходит при исполнении назмы на светских мероприятиях. В назмах на религиозные темы такое сопровождение производят в Чечне только приверженцы вирда Вис-Хаджи. С ним не сравнимы ни грузинское мужское песнопение, ни христианское хоровое церковное пение. Причём назмы исполняются не только на религиозные, но и на героико-эпические исторические темы. Жанр назмы фактически и возник как песенное творчество, отражающее всю полноту жизни горцев. И хотя возникновение этого вида народного песенного творчества не связано с религией, с проникновением в среду чеченцев суфизма оно не только оказалось очень востребованным, но и приобрело характерные экзальтированные оттенки, превратилось в яркий народно-религиозный жанр, в мощное религиозное средство психологического, эмоционального воздействия на население. В различных районах республики имеются известные солисты – исполнители назмы как на религиозные, так и на героико-эпические и лирические темы, послушать которых люди собираются специально. Но больше всего назмы исполняются во время религиозных обрядов мавлид и зикр. В них в песенно-стихотворной форме описываются эпизоды из жизни и деятельности пророков, наставников-устазов, в них звучат морально-нравственные темы.

Жанр народного творчества назма стал одной из составных частей суфийской религиозной обрядности, как и многие другие. Например, обряд «саг1а даккхар» (жертвоприношение) во время засухи, или чрезмерных осадков, или других природных и иных катаклизмов, широко применяемый в Чечне и Дагестане, корнями уходит в периоды язычества. Таким образом, наблюдается тесное переплетение суфийской обрядности и чеченских (кавказских) народных традиций, форм культуры. Это свойственно многим другим народам и религиям. Особенно это проявляется во многих российских праздниках и традициях, где тесно переплетены дохристианские (языческие) обычаи и христианские православные обряды. И потому критика суфизма адептами новых для региона религиозных учений – вчерашними коммунистами, комсомольцами, бывшими военнослужащими советской армии и милиционерами – воспитанниками атеистической эпохи – дилетантами в религиозных вопросах и выпускниками арабских религиозных учебных заведений в Чечне, Дагестане и на всём Северном Кавказе, естественно, воспринимается как посягательство на народные обычаи, традиции, культуру.

Зикр – особая форма коллективного многократного поминания Аллаха. Накшбандийцы совершают зикр тихо, без телодвижений. Кадирийцы – громким голосом, сопровождая хлопаньем в ладоши, совершая круговые движения и притопывая. Эти обряды (зикр, мавлид, назма), совершаемые коллективно, формируют в суфиях чувство единения, принадлежности к единому сообществу, сплачивают людей, способствуют приобщению людей к религии. Вспоминается один случай. Шли похороны одного из моих родственников, Было это в начале 80-х. Время насаждаемого атеизма. Родственник ещё во время депортации женился на осетинке-христианке. Соответственно, религиозным вопросам в семье должного внимания не уделялось. Сам глава семейства изредка совершал намаз, особенно в последние годы болезни. И, конечно, таким же слабым мусульманином рос его единственный сын. К тому времени сын только окончил школу. Как и большинству его сверстников, ему было мало дела до вопросов религии. На похоронах его отца совершали зикр. Как обычно, верующие неистово кружились, хлопали в ладоши, громко произносили «Аллах, Аллах», пели назмы. Мы заворожённо наблюдали. И вдруг сын покойного, не совершавший до этого даже намаза, всё время проживший в городе, среди русских, ринулся в круг зикристов и стал вместе с ними произносить имя Аллаха, хлопать в ладоши, бегать по кругу. А за ним и несколько его сверстников. Эмоциональное воздействие ритуалов зикристов очень велико. Пример другой: моя мать, из тейпа Чармой, придерживалась вирда Докку (Абдул-Азиз Шаптукаев), накшбандийского тариката. Среди её тейпа достаточно много и людей, придерживающихся вирда кадирийя. Отец же, из тейпа Харачой, придерживался обрядности вирда Кунта-Хаджи кадирийского тариката. Мать при жизни говорила, чтобы, когда умрёт, выносили её с зикром. На её похоронах обязательный обряд поминовения (маха бар) последователи вирда Докку и кунта-хаджийцы совершили вместе, по обряду вирда её и её родителей – их устаза Докку, без громкого зикра. Но выносили и сопровождали её по обряду кунта-хаджийцев – с зикром, громким исполнением молитв и назм, как она ещё при жизни пожелала. Так проявилась присущая старшим поколениям веротерпимость и взаимное уважение. Сейчас это почти не наблюдается.

В настоящее время, как утверждают исследователи, в исламе 73 различных течения и направления. Это – данность, с которой надо бы считаться и проявлять друг к другу терпимость. Осуждение радикализма, противодействие использованию религиозных лозунгов в политических целях и противодействие совершению различных террористических актов под этими лозунгами, конечно, необходимы. Но автоматическое, тем более на государственном уровне, отнесение приверженцев религиозных учений, отличных от традиционных в регионе, к радикалам и террористам тоже не будет способствовать целям обеспечения в регионе толерантности и стабильности. Хотя справедливости ради надо признать, что в своё время, а именно в период 1997—1999 гг. на территории Чечни и всего Северного Кавказа религиозная нетерпимость приняла крайне радикальный характер. Так, по далеко не полным данным, приводимым в книге Андрея Савельева «Чёрная книга чеченской войны» (2000 год), с 1995 года на Северном Кавказе было совершено 68 нападений на представителей суфийских орденов, в которых убито 57 и ранено 24 священнослужителей. Из них в Чечне и Ингушетии убитых – 17, раненых – 15 человек. Так, из нашего села Эшилхатой был убит прямо в своём доме Ваха-Хаджи Мечиев, проживающий в Аргуне, женатый на дочери известного учёного-богослова Мохмада Басханова из Элистанжи. Также был убит известный алим-тарикатист из Элистанжи Абдул-Вахид Магомадов. Кстати, эти случаи не отражены в списке Савельева, что свидетельствует о том, что список этот далеко не полный. Они не были участниками оппозиционных движений, не сотрудничали с российскими военными. Абсолютное большинство жертв этих преступлений были приверженцами тарикатистского учения. И они объективно способствовали дестабилизации обстановки на территории Чечни. А вот это уже точно было на руку жаждущим реванша российским военным и российским политико-олигархическим группировкам, использующим события в регионе для достижения своих политических и меркантильных целей. Так что связывать все негативные проявления того периода только с деятельностью приверженцев определённых религиозных учений и группировок вряд ли будет обоснованно, поскольку влияние внешних сил на события было огромно.

Но противостояние по религиозному признаку тем не менее и к сожалению существовало. Религиозная непримиримость среди некоторых приверженцев нового для региона крайне политизированного учения была настолько велика, что были случаи, когда сын убивал отца и брат брата или сестру. Такие дикие, никогда в другие времена не бывшие свойственными не только чеченцам, а вообще кавказцам, случаи были следствием методов действий адептов нового в регионе религиозного учения. Превратно толкуя известное религиозное учение о том, что каждый мусульманин обязан противодействовать злу или делом, или словом, или жестом, или отстранением от него, они возлагали на своих приверженцев прямую обязанность наставлять на «путь истинный» суфиев, приверженцев тариката, носителей, как они считали, зла (ширка, бид1а, куфра), к которым они относили и все суфийские обряды (зикр, мавлид, назма, исполнение «вирда»), а также все чеченские светские обычаи и мероприятия – танцы, музыку, песни, илли, театры и т. д. Наставлению, по их понятиям, подлежали не только окружающие, но и прежде всего члены семьи – родители, братья, сёстры, другие родственники, что вызывало те эксцессы, о которых писалось выше. Конечно, такое навязывание своих убеждений ни с какой стороны успехов иметь не могло и не может. Противоречия между суфиями и приверженцами салафитского учения в Чечне обострялись политиканствующими «деятелями», которые имели крайне поверхностные представления по религиозным вопросам, касались в основном вопросов обрядового характера, абсолютно не нужных народу. Есть, наверное, и вопросы принципиальных положений. В основном они касаются того, что салафиты подвергают критике заявления определённых рьяных почитателей учителей-устазов о некоторых сверхъестественных способностях своих векилов в земной жизни и в Судный день, равносильных, как они говорят, «приданию сотоварища Аллаху», что действительно осуждается в Коране. Разбираться в этих нюансах – дело учёных алимов, но никак не руководителей светских государственных образований, каковыми сейчас являются республики в составе РФ.

Но такое вмешательство руководителей светских по конституциям республик в религиозные разногласия сейчас в регионе наблюдается, причём самыми радикальными репрессивными методами. В свою очередь, и религиозные «проповедники» по обыкновению лезут в политику. О необходимости минимизировать административное вмешательство в религиозные разногласия пишет в своей статье «Ислам в советской Чечено-Ингушетии» известный чеченский писатель и общественный деятель Сайдхамзат Нунуев: «Расширение масштабов борьбы с ваххабитами административно-полицейскими методами, то есть вовлечение во внутрирелигиозную борьбу государства, выгодно официальному духовенству (лидерам духовных управлений), которое озабочено исключительно сохранением своего главенствующего положения среди мусульман и весьма удобной близостью к светским властям». И далее я вполне солидаризуюсь со словами Нунуева о том, что государство не должно «подменять принцип светскости поддержкой, исходя из политической целесообразности, какой-либо одной религии, более лояльной на данный момент официальной власти», «вмешиваться в религиозно-доктриальные разногласия». Я бы тут добавил, что данное пожелание может быть верным только в случае, если эти «религиозно-доктриальные разногласия» не становятся факторами, дестабилизирующими состояние общества. Носители любых идей, идеологий, в том числе и религиозных учений, вносящие смуту и раздор в общество, дестабилизирующие обстановку в государстве и обществе противоправными и незаконными методами, могут и должны быть остановлены и осуждены по законам данного общества и государства. Но только за свои действия, а не за убеждения. Любая религия, любое учение и направление в различных религиях, не проповедующее человеконенавистничество и не сеющее между людьми вражду и нетерпимость, должно иметь право на существование. Любой человек, приверженец любой религии должен иметь право исповедовать свою религию в приемлемой для себя форме и по одобряемым им обрядам. И никто не вправе никому навязывать свою религию, а в религии свои обряды. Вот последнее, к сожалению, являет собой проблему современного мира.

Проблема отношений между религиозными структурами и государством возникла с момента образования церкви как института объединения верующих по конфессиональному признаку и создания этим институтом своих органов управления. Церковные реформы начала XVI века в Англии, когда англосаксонская церковь была объявлена государственной, кальвинистские и протестантские движения в Европе и, наконец, реформы Наполеона действенно ограничили безраздельное господство органов инквизиции и римского Папы в Европе. Церковные реформы царя Ивана Грозного (1551 год – Стоглавый собор), реформы Петра I (утверждение в 1721 году Священного Синода) тоже были направлены на ограничение вмешательства религиозных деятелей в политическую жизнь и ограничение их огромных имущественных прав и возможностей, особенно в сфере землепользования.

Принято считать, что в исламе не существует церкви как организации. Это не совсем так. В настоящее время такие исламские организации в России, как духовные управления мусульман, институты муфтиев и имамов мечетей в руках обладателей власти всё более и более используются как организованные управленческие структуры. Причём назначение муфтиев, кадиев, имамов мечетей даже в государствах и регионах государств, объявленных светскими, контролируется светскими руководителями. В свою очередь религиозные институты и деятели всегда пытались и пытаются определять политическую, экономическую и социальную политику государств. Единственный и наиболее действенный выход из этого извечного противостояния – отделение церкви от государства и государства от церкви. Государство предполагает наличие конституции, законов, которые каждый гражданин обязан соблюдать. Религия как вера не может быть обязательной. Нельзя обязать, заставить человека верить. Любое государство, которое объявляет себя исламским, иудейским, христианским, делает религию причастной к насилию, которое оно (государство) не может не осуществлять по определению своей сути, превращая тем самым веру в политическую идеологию, хотя и в религиозной форме. Но, тем не менее, такие государства в современном мире существуют. Из зарегистрированных в ООН 193 государств в 50 государствах религия объявлена государственной (официальной). Из них в десяти странах официальной признано католичество, в Дании и Исландии – лютеранство, в Греции и в России – православное христианство. В Швеции и Англии главами церквей являются соответствующие монархи. Из 50 стран с преобладающим мусульманским населением в 28 странах ислам конституционно установлен государственной религией. В трёх из них – в Саудовской Аравии, Иране и Пакистане – действует полное шариатское судопроизводство. Федеральный шариатский суд Пакистана наделён правом вынесения определения о соответствии принимаемых властями законов предписаниям ислама. Вот эту модель и пытались, видимо, ввести в Чечне в период 1997—1999 гг. лидеры оппозиции, использовавшие в своих политических целях религиозную риторику. Из более чем 70-летнего периода воинствующего атеизма они вздумали окунуть народ в бурлящее море раздираемого противоречиями и кровавыми конфликтами афро-азиатского духовно-нравственного мира. Без учёта готовности к этому населения и без учёта того, что некоторые нормы морали, этики, обычаев, права арабского средневекового мира не соответствовали таковым же чеченского общества, его представлениям о свободе, чести, достоинстве личности и до сих пор нашими предками не применялись. Хотя в своём внутреннем устройстве вопреки политике советских властей нормами шариата и также адатов они пользовались во многих вопросах. Всё это внесло разногласия в общество. Конечно, каждый человек, верующий и неверующий, как гражданин может участвовать в общественно-политической жизни. Но если ты идёшь в политику, в государственные структуры, веди себя по совести, по-божески, но не бравируй своей «набожностью», не пытайся использовать своё «богопочитание» для достижения политических целей. Каждый человек делает намаз и совершает молитву по обряду своей религии – для себя: не для меня, не для него, не для них. На всём бывшем постсоветском пространстве, в том числе и в Чеченской Республике, чиновники, которые в силу сложившейся системы редко могут в своих поступках, в поведении на службе придерживаться норм, соответствующих высоким моральным требованиям религий, упоминают на каждом шагу имя Всевышнего. Их заверения в глубокой набожности, воспринимаются как лицемерие.

Но продолжим. Не только эмоциональным воздействием своих ритуалов и обрядов отличаются тарикатисты. Также сильна их сплочённость и их стойкость в противодействии враждебным силам и способность выдержать жизненные испытания и невзгоды. В основе этого лежит развитое чувство принадлежности к единой общине, в данном случае – к суфийскому братству. Вот это и не нравилось властям царским, советским, в общем – российским. А также – новоявленным политиканствующим деятелям в Чечне и Дагестане, пытающимся идеями нового религиозного учения разрушить это существующее единение тарикатистов, подчинить их своей идеологии, воле и использовать их в своих целях утверждения у власти. Также руководители, находящиеся у власти, как и лица, стремящиеся к власти, всегда стремились использовать эту силу. Одни – для утверждения у власти, что наблюдается сейчас в Чечне, а другие – для прихода к власти, что было характерно в 1990—1999 гг.

Вообще роль религиозных деятелей на Северном Кавказе очень неоднозначна. Характерной чертой их деятельности во все времена, начиная с периода военных действий под предводительством Шейха Мансура, является активная жизненная позиция в общественной и политической жизни своих народов, вплоть до непосредственного участия в военных действиях одних и сотрудничеством с власть имущими других. Во время неоднократных попыток государственного обустройства чеченского общества, в процессах определения приемлемых отношений с российским государством вмешательство религиозных деятелей различных направлений в общественную и политическую жизнь чеченцев, привнесение религиозной риторики в сферу политики в дальнейшем сыграло очень большую роль в попытках образования чеченской национальной государственности, которая, к сожалению, в определённые периоды не всегда имела позитивный характер. И примером этого могут быть известные события в Чечне в период 1997—1999 гг., отголоски, которых ощущаются до сих пор. Здесь необходимо сделать некоторое уточнение: разногласия на религиозной почве в чеченское общество в этот период внесены были более политическими, нежели религиозными деятелями. Но в целом неизбежное участие религиозных деятелей в политической и общественной жизни Чечни и всего Северного Кавказа, несомненно, играло позитивную роль, способствовало объединению разноязычных племён, формировало чувство принадлежности к единой общности, придавало выдержку, силу, стойкость в многочисленных сложнейших и трагических ситуациях в жизни народов.

По теме можно вспомнить одну чеченскую быль. В дни депортации чеченцев и ингушей в феврале 1944 года в одном из переполненных людьми вагонов к удручённым и смятенным людям, плачущим женщинам, детям и хмурым мужчинам обратился один из старших. «Послушайте, люди, – сказал он, – успокойтесь, не рыдайте и не будьте в смятении. Куда бы нас ни везли, нас не повезут туда, где нет Аллаха». Вера придавала народу стойкость и силу в испытаниях судьбы.