Читать книгу Кофе-брейк с Его Величеством - Зорий Файн - Страница 11

…И никуда не спрячешься от него… Посеревшая ратуша через выпуклую очковую линзу, приставленную вместо объектива к фотоаппарату, напоминает вечно затуманенный лондонский Биг-Бен… Только красный огонек от повернувшего в подворотню между соборами то ли трамвая, то ли автомобиля говорит о том, что время все-таки не останавливается…

Как велики эти соборы, какой благоговейный трепет они внушают всякому входящему… Девизом готического стиля было показать величие божественного, чтобы душа маленького человечка попав в такое необъятное пространство, воочию увидела, прочувствовала те просторы, к которым она при жизни равнодушна. Тихая музыка органа в соборах западного обряда, как бы льющаяся отовсюду, только помогает душе настроиться на созерцательный лад.

Службу правят на польском. Жаль, что в восточном обряде нет такого тонкого акта покаяния, когда прежде чем просить милости у Бога, верующие трижды бьют себя в грудь со словами «Моя вина…» И тем самым напоминают себе, что между жизнью вне храма и трепетом внутри храма лежит пропасть…

…Зато сколько тепла и уюта в маленькой православной церквушке. Ты даже не подозреваешь, юркнув в подворотню, что слева за углом тебя встретит чудная, освещенная лампадами, спрятанная под козырьком жилого дома, Богоматерь. Запах ладана и раскаты находящегося под самым куполом хора…

Но, к сожалению, я не услышал тихого пения – пел агрессивный ансамбль неслаженных эгоистов, где каждый, перекрикивая другого, выпячивал свое усердие перед священником.

На секунду задумавшись, я понял, что на самом деле слаженный хор, как инструмент, должен превосходить по своим качествам орган, в трубы которого воздух подается механическим способом: в Средневековье рабочие надували меха, позже их заменили моторы. Поэтому хор, состоящий из множества голосов, где дыхание каждого сливается в общее, где первое правило: ты должен слышать рядом стоящего лучше, чем себя, – весь этот совокупный человеческий организм несравненно выше одного органа, тем более управляемого одним человеком.

Но это в идеале. На практике – легче механизировать процесс, чем объединить под одной крышей единомышленников…

Львов

…Мы спустились в тесный подвальчик кофейни «Золотой дукат», чтобы отведать чашечку знаменитого львовского фреш-кофе. Естественно, из всего многообразия предложенных вариантов, я остановился на «Горячей смоле», в описании которого сказано, что этот кофе – само «дыхание ада»… Вспомнил своего старинного друга, профессора Алабамского университета Чарльза М., родившегося на Мальте и воспитанного в стенах строгого иезуитского ордена, он любил часто повторять, что за свою долгую жизнь познал языки и Бога и дьявола, и теперь прекрасно понимает и того и другого… Я не смог отказаться от этого горького, посыпанного горящими синим пламенем орехами, напитка…

Через час, сидя под куполом оперного театра во время веселого трепака из «Щелкунчика», я буквально физически почувствовал, что пришел мой последний час… Поднялось давление, лицо побагровело, купленный в аптеке валидол и спазмалгон ни на йоту не утихомирили хлынувшую в голову кровь. Дыхание останавливалось…

Собрав остатки сил, я аплодировал замечательным артистам, размышляя о том, что недаром я всегда любил Чайковского – красочность его музыки, выраженная доступными средствами, право, восхищает! Например, танцы востока… Он ведь мог использовать лидийские, фригийские лады, но нет. Натуральный минор – томный виолончельный микс с гобоем, и только как мазок – не более того! – одноименный мажор светлым проблеском развеивал монотонную метрику восточного, вневременного образа…

На следующий день мы снова были здесь. В пяти метрах от входа в оперу, как всегда повернутая задней частью к вечным ценностям, ревя первобытными ударами палок о пивные бочки, стояла гигантская сцена. Здесь транслировали футбольный матч между Украиной и Великобританией. Мы всей дружной туристической толпой просились на «Аиду». Билетов в кассе уже не было, и невозмутимый, подтянутый пожилой швейцар в берете слегка набекрень с явным удовольствием от порученной ему высокой миссии, захлопнул перед нами и даже закрыл на засов стеклянную дверь театра.

Значит, не судьба, и мы пошли бродить по вечернему Львову. Через какое-то время на бульваре Шевченко к нам присоединилась толпа с матча, и мы с облегчением вздохнули: вандализма не будет – наши выиграли со счетом 1:0. Болельщики шли, гордо размахивая национальными флагами, дули в свои омерзительные свистульки, но на их одурманенных от пива лицах была гордость за свою страну. Кстати, нигде «не рекламируемая» пивная торговая марка и была организатором этого шоу вокруг матча. Я подумал, что, наверное, это чуть ли ни единственный способ развить у них патриотизм. Я стал их фотографировать, а моя компания дружно аплодировала им, стоя за моей спиной. Таким интуитивным действием, друзья защитили мою аппаратуру от непредсказуемости толпы…

…В армянском квартале, сразу за старинной армянской церковью, пройдя через маленький ресторанчик, попадаешь в тупик, где размещена небольшая галерея современного искусства. Я помалкивал, глядя на эту убогую и жалкую попытку самовыражения. Легче себя чувствовать непонятым, отверженным и невинно обиженным, ждущим признания через 100 лет после смерти, когда кто-нибудь сдует пыль со спрятанных на чердаке шедевров, вместо того, чтобы пойти и учиться хотя бы в художественную школу, чтобы зритель во всех этих безвкусных и бездарных, аляповатых сочетаниях красок смог хотя бы интуитивно уловить какую-то форму! Я недавно на лекции студентам долго пытался объяснить, что законы композиции, в частности, золотого сечения, не выдумка и не прихоть, а существуют потому, что являются своеобразным мостом, азбукой понимания между зрителем и автором. Зритель подсознательно воспринимает любое художественное произведение по строго определенной психологической схеме, и если автор не владеет ее законами, он обречен на непонимание. Если взять, например, картину, ограниченную плоскостью полотна, как передать на ней объем? А движение? А конфликт? Для всего этого есть теория и техника, определенный набор художественных инструментов. Но это уже другая тема.

…Кто-то из наших, не выдержав, назвал все это мазней и проявлением шизофрении… Я с ужасом оглянулся, и мои догадки оправдались: рядом на кушетке сидел автор… Милый добродушный, он только улыбнулся смущенной улыбкой… Художника ведь может обидеть каждый…