Читать книгу Кофе-брейк с Его Величеством - Зорий Файн - Страница 12

…Нет никакого смысла быть праведником после смерти. Потому что твой пример, весь жизненный опыт, даже если и останется для потомков, будет не больше, чем обычная хрестоматия. Только редкие, особо настроенные люди смогут черпать вдохновение в опыте ушедшего человека.

Гораздо более весомо, если твоя праведность, является живым примером для окружающих тебя современников. Это не значит, что уделом твоего творчества или идеологии становится понятный и принимаемый всеми китч. Речь идет о единицах последователей, которые, несмотря на уникальность и неповторимость твоего личного пути, усмотрели для себя саму возможность прожить жизнь иначе, чем принято. За саму эту возможность, которую ты не упустил, они уважают тебя и ценят твою исключительную позицию, удивляясь одновременно, что подобная практика вообще возможна в таком противоречивом мире.

Один из важных моментов – умение видеть. Не видеть вытекающее из поступков человека зло – принципиально. Частые встречи с лицемерием, на грани прожженного цинизма, безусловно, отнимают последнюю веру в человека.

Такой человек не понимает, что конец его пути вполне тривиален, и я бы сказал, печален. Потому что сильных личностей, умеющих в ответ на неприятность или откровенно творимое в их адрес зло, улыбнуться, погасив в себе и лавину гнева и отстранив желание поставить подпись под приговором одним росчерком пера, таких в его жизни встретится очень мало.

Однако тех, кто все-таки в хрестоматию попадут, причешут, отмоют, сделают паиньками с детства и законсервируют для потомков или даже для пришельцев…

Дождь в Кракове

…Так я рассуждал, прогуливаясь по ночному Львову. Неделю назад похожим образом я проделал многочасовой марш-бросок по ночной Москве, и когда в 5.30 открылась ближайшая станция метро «Савеловская», я был равный среди жаворонков и отличался от них, разве что, горящими и отекшими ногами. Здесь же, во Львове, путь от вокзала до находящейся в самом центре площади Рынок, гораздо короче, всего минут сорок. Но проделать его, как ни странно, было страшнее.

Москва светилась вся вдоль и поперек, ночные рабочие с удивлением разглядывали одинокого прохожего, разговаривающего с собою в рукав ветровки. На самом деле я держал в руке диктофон, и воспользовался моментом наговорить текст пока все спали. Раза два подъехала патрульная полицейская машина – поинтересовались, не нужна ли помощь? Служащие «Макдональдса» вежливо прекратили мыть столики из брандспойта, пока я дожевывал свои бутерброды. Так я прошагал все Дмитровское шоссе от самых от окраин. Можно, конечно было сесть в такси, но рублевая наличка у меня закончилась, а принимают ли таксисты в Москве к оплате кредитные карточки, я не знал.

Во Львове меня все раздражало: у того же «Макдональдса», в начале проспекта Шевченко, сложенные в горку столики – присесть негде, и куча мусора, через которую трудно было пробраться к окошку. В принципе, до «Евро-2012» оставалась почти неделя, может, потом скопом все расчистят?

Город неприветлив. Я сорвал со столба, стоящего рядом со скульптурой Пресвятой Девы, себе на память плакат, изображающий наказание за двуязычие: вырезанный ножницами изо рта окровавленный язык. Плакатов было так много, что можно было бы обклеить ими несколько микрорайонов. Те, кто их клеили, наверняка уже спали, а те, кому их предстояло срывать – еще не проснулись.

Образ Богоматери натолкнул меня на мысль, что Ее Непорочность, принятая как догмат еще при Папе Пие IX, постепенно смывается с лиц даже посвященных, – мы все незаметно лишаемся чистоты… Нормой становится нечистоплотность, особенно мотивов. Происходит на глазах странное размежевание на полярные круги – либо рясу надень, либо бери от жизни все. Среднее – это, как правило, неудачник, социально не проявленный. Высмеиваются добродетели простых граждан, элементарные проявления человеческих чувств вызывают в лучшем случае улыбку с оттенком упрека в старомодности.

Продвижением товаров занимается реклама, которая всегда ориентирована на наши удовольствия. А их «включить» можно простыми символами: еда-питье-секс. Женские тела на билбордах можно встретить и в малярных робах, и с банковской карточкой на ладони. Вот такая внешне безобидная подача и «выбивает» платформу чистоты из детей уже к подростковому возрасту…

Ночной Львов… Вокруг красивейшие готические и романские соборы, в отличие от соборов, предположим, Брюсселя, выглядят весьма зловеще – неосвещенные громадины неожиданно появляются из-за углов.

В редких кафешках, правда, были люди: не только запоздалые парочки, но и те, кому уже пора было завтракать. В наушниках звучит львовская группа «ManSound», одна из моих любимых. Наконец-то я раздобыл их выступление «вживую» с Оксаной Билозир. Лет семь назад я проводил фотосъемку их совместного концерта во дворце «Украина», и каждый из участников, лично обещал мне прислать фонограмму. Но этого так и не случилось.

Через сорок минут я был у памятника Шевченко. Светало. Еще одна ночь раздумий уходила. Я примостился у единственного столика, возле какой-то пивнушки. Столик был завален коробочками от соседствующего «Мак-экспресса». Кофе обжигал, было сыро. Пьяная, на вид тридцатипятилетняя женщина протянула ко мне руку с не зажженной сигаретой. У меня не было ничего, чтобы дать ей прикурить. Тогда она возмутилась: «Между прочим, я – еврейская жена!» И с этой фразой направилась к толпе у окошка. Получив огоньку, она вернулась и, посмотрев на меня в упор, сказала: «Господин грузин! А грузины очень гостеприимные люди! Я чувствую теплоту!»

Мне ничего не оставалось, как быстро глотнуть остатки кофе, взвалить свой предательски выдающий дороговизну вложенной в него фототехники огромный ловепровский рюкзак и уйти. Да что там рюкзак, я как-то удивился, увидев, как американский репортер Ассошиэйтед-пресс заклеил черным скотчем название бренда на своем фотоаппарате, «ноу нейм» – хоть какая-то надежда не остаться без оборудования в мире воров.

Начинался дождь. До назначенной встречи – часа полтора-два. У отеля «Жорж» двое парней о чем-то оживленно беседовали с прилично одетой молодой женщиной. Я сначала заинтересовался этим разговором, просто как сюжетом, но очень быстро он мне стал неинтересен. Мои бесконечные командировки в разные уголки света, дорогие отели, как правило, сети «Хилтон» или «Рэдиссон», научили смотреть на такие сцены проще. Последний из них, в Москве, особенно удивил. Предупредительный персонал, ведерко красной икры на утреннем шведском столе, даже в Эмиратах внутри сети было скромнее, русские всегда умели удивить, и бесконечные интрижки вокруг постоянных посетителей…

Нас поселили в уютном особнячке, девчонки, с трудом выбрав себе комнаты, распаковали девайсы и с головой ушли в привычный для них виртуальный мир. Я же порадовался своей новой привычке – «не приносить свои домашние тапочки в новое место», лишь впитывать то, что меня окружает. Ноутбука с собой я не брал, а мобильная связь будет только до завтрашнего утра, до польской границы.

Через несколько часов я сидел во дворе дворца Потоцкого на концерте Джаз Феста. Играла немецко-белорусская группа. Все фамилии музыкантов были специфические и совсем не немецкие. Много экзальтированной молодежи. И таких же молодящихся людей в возрасте. Люблю джаз, но терпеть не могу культ джаза. Я сидел весь концерт на краешке клумбы, так как стулья были не предусмотрены, многие зрители заблаговременно захватили маленькие табуреточки. Прямо передо мной, на земле, расстелив коврик, полулежа хлебали пиво парни с девушками. Глядя на них, я пытался понять, что слышат они: тему, импровизацию, очередность участников? Вряд ли. Скорее всего, архаический размеренный ритм ударника «вгонял» их тела в привычные, вторящие заданному ритму бессознательные колебания, и они, как принято говорить, «расслаблялись» и «отдавались музыке». Ну еще и «тусовались».

Интересно было наблюдать за фотографами. Они подходили вплотную к сцене и целились длиннофокусными объективами кому-то из музыкантов в глаза. Потом отходили в сторону и общались друг другом. Музыка им была до фени.

На площади Яворского в маленькой кафешке подали пирожное с шариком мороженного, и все это было полито подожженной самбукой. Хотел «услышать голоса» – ждать пришлось недолго: из-за угла главную сцену фестиваля перекрикивали призывами к молитве капелланы из ближайшего собора.

На следующий день мы уже были в Польше. Поместье графа Ластовецкого расположилось в небольшом парке. Самого графа убили в конце XIX века на террасе собственного дома, и кровавые следы на кафеле, даже если и смывались после тщательной уборки, вскоре проступали вновь. Новый хозяин дома пан Ян до ночи рассказывал, что никто не может справиться с привидением, в нижних покоях есть небольшая каплица, но экзорциста так и не приглашали. Надеются, что граф сам успокоится. В номере восемь на втором этаже однажды грохнулся шкаф среди ночи, после того, как поселившаяся там женщина попросила убрать со стены небольшое распятие. Именно эту, восьмую, комнату заселили самые мужественные наши девчонки-журналистки, у нас с ними была общая ванная на два входа – если что, зовите! В восемь утра я спустился в холл. Старинное пианино с вечера не успели закрыть на ключ. Мне захотелось сыграть что-то светлое и возвышенное, сообразно заведению и утреннему настрою в нем. Сразу за стеной была домашняя часовня, у входа – барельеф Папы Иоанна Павла II. Я заиграл католические гимны и песнопения, которые еще немного помнил. На музыку начал сходиться народ, пришлось прекратить. Накануне вечером мы устроили многочасовой праздничный концерт – до хрипоты перепели все советские, украинские, одесские и детские песни, шестилетний Миша, взятый в поездку родителями-журналистами, был главным запевалой.

В приюте для людей, как теперь говорят, с ограниченными возможностями, нам подарили картины, нарисованные этими людьми. Картины очень яркие, наполненные смыслом. Теперь одна из них, с пестрым красочным букетом с черными пятнами ягод висит у меня в кабинете.

Везде образы Папы Иоанна Павла II. В образцовой сельской школе меня нечто осенило. Отчасти, думал я, КарольВойтыла – это его мирское имя – единственный поляк, наш современник, достигший одновременно высот и на престоле апостола Петра, и в призвании апостола Иоанна. В аккуратно подстриженном сквере, на бронзовом памятнике мне бросилась в глаза его цитата: «Иисус нуждается в тебе». Это было обращено к детям, собирающимся здесь на линейки. В общем-то ничего необычного в этой фразе, кроме одного. Традиционные институты веры навязывают стандарты, согласно которым, мы должны нуждаться в Боге, но мысль о том, что Бог нуждается в нас – принципиально иная!

Браво полякам, воспитывающим детей в таком благочестивом и благородном образе!

В католической Хорватии и православной Черногории, куда я попал через две недели, набожность выеденного яйца не стоит. Меджугорский образ Богоматери, такой же, как и на ограде в центре Львова, где она слезно просила о мире на Балканах накануне войны, размножили в Китае на пятиевровые сувенирчики. А ведь Она, Богоматерь Меджугорская, в своих откровениях предупреждала о предстоящей войне и просила молиться о мире. Не послушались…

Может, пролилось бы меньше крови. Ведь доказан факт, что французских солдат, носивших парижский медальон с Ее изображением, никакая пуля не брала.

Поляки горды и своей историей, и своим чистым образом веры. Может, оттого страну и не узнать?! Я был здесь пятнадцать лет назад – замухрыженные кочевники с баулами вывозили от нас все, что было можно. А сейчас – цветник, шляхта. С прозрачно работающей экономикой, где распределением средств занимается маленькая гмина, а не министры в Варшаве.

Сколько молодежи на улицах Кракова! В основном студенты. Лица спокойные, на девушках мало косметики. Вежливы. У автобуса английской сборной по футболу фотографируются с гиканьем только русские. Полиция и городские стражи не вмешиваются, и только отутюженный сотрудник британских спецслужб неспокоен – пытается оправдаться в рукав пиджака о ситуации на площади.

Не совсем, правда, понятно, почему англичан поселили именно в Кракове, не участвующем в текущих матчах чемпионата? Очевидно, отсюда лететь им на стадионы Донецка или Киева будет ближе… А вот Макдональдс удивил: булочки для сандвичей были выпечены в форме вдавленных шестиугольников футбольного мяча.

Мы жили в самом центре, на улице Коханивского. Навигатор давал сбой, и мы трижды проезжали нужное нам место. Наконец, все собрались, и как принято, за 15 минут до боя курантов начали разливать бренди в честь Дня журналиста. С праздником, коллеги! Дальше, естественно, потянуло на подвиги.

Ночной Королевский замок на холме Вавель мне, как по закону подлости, снова пришлось снимать в проливной дождь. Расставшись с удивленными коллегами, я двинул на мост через Вислу.

Друзья махали мне вслед. Некоторые мысленно крутили пальцем у виска. Однако никто не стал меня отговаривать. Все пошли греться, а я – мокнуть. Пришлось даже снять куртку и держать ее над фотоаппаратом, чтобы ураганный ветер не шатал штатив.

Наутро, как обычно, я застрял в книжном магазине, прикупив книг, а в обед была назначена съемка маленькой шоколадной мастерской и кафе. Подробностей не помню, так как шоколадом меня, сладкоежку, не угостили.

Через две недели, на горе Срдж над Дубровником, в Хорватии, в таком же «висящем» положении я безмерно благодарил Диму, своего брата – именно его тяжелый штатив с плавной манфроттовской головой «держал» на ветру 350-миллиметровый телевик. Как на ладони были заливы, яхты и старинный, словно игрушечный, город, обнесенный крепостной стеной, с его йогуртовым мороженным вкуса детства и великолепным пивом «Ожушко».

Здесь же, наверху, находится верхняя станция канатной дороги, уютные столики с зажженными свечами стоят на краю четырехсотметрового обрыва – волей-неволей парочки прижимаются друг к другу, так как от самого вида моментально кружится голова и без всякого вина. Чуть поодаль, на вершине, стоит освещенный мощным прожектором белый крест. Снизу его разглядеть непросто, но, думаю, с моря он должен быть виден хорошо. Еще днем я купил иллюстрированный путеводитель, но как часто бывает, фотографий именно с этой точки в нем не оказалось.