Читать книгу Тайна скорбящего ангела - Александр Шляпин, Александр Владимирович Шляпин - Страница 5

Идея пригласить лиц арийской национальности на школьную дискотеку была явно не продуманной, и какой—то спонтанной. Гражданки ГДР в школе ГСВГ без разрешения политотдела армии или особого отдела – это был явно нонсенс, на который мгновенно бы отреагировали спецслужбы гарнизона. Немцы если официально не работали у русских, старались обходить стороной военные городки, которые все эти годы считались территорией

другого государства. В те доперестроечные времена, без согласования руководством гарнизона, такие отношения с немцами представить было практически невозможно. Девушки то ли по своей наивности, то ли в поисках незабываемых приключений —согласились сразу. Для немцев попасть в русский гарнизон без пропуска и разрешения было чем—то немыслимым. Нарушение этого запрета —могли перерасти в разборки с немецкой полицией и особым отделом группировки. Немкам были неведомы порядки, которые имели место в советских военных городках, но любопытство и желание вникнуть в саму суть, двигало их вперед вопреки законам.

В то время на границе «застоя» и «перестройки», все отношения между русскими и немцами приобретали какой—то новый характер и уже не запрещались, как десять —двадцать лет ранее. Негласно были определенны обновленные нормы поведения, а национальные менталитеты максимально сократили дистанцию взаимных отношений. Время шло: и желание общения и прочих контактов, все больше и больше распространялись уже на простых людей, которых связала общая трагическая история.

Девчонки спрятав велосипеды в лесопосадке напротив штаба ВВС, в четко оговоренное с парнями время, шмыгнули в дыру —в заборе, и преодолев опасения, проникли на территорию русского гарнизона. Вечерело. Улицы русского военного городка, как и Цоссена, освещались уличным освещением, и никому из русских не было дела на идущую по улицам пару. Руководствуясь нарисованным планом, немки без лишних блужданий достигли конца назначенного маршрута. Чтобы не вызывать к себе интерес, со стороны снующего по гарнизону народа, они слились с руинами башни «Лео Винкеля», —рядом со старой школой.

– Вот черт- смотри «камрадки» приперлись, как и обещали! Прячутся возле школьной «курилки». Ох, вещует мне сердце Виталя, огребем мы с тобой после каникул на свои задницы удивительных приключений, —сказал Русаков.

– Да что ты все время ноешь, тебя же самого трясло когда они согласились, —ответил Демидов. —Будто кому—то есть дело до этих камрадок. Пришли да и пришли – кто их знает. Они, между прочим, на своей земле. Это мы у них в гостях.

– Ну—ну, я тебя предупредил… Огребем —мама моя дорогая… Я спинным мозгом чувствую, как нас в особом отделе будут током пытать.

– Да не дрейфь! Мы ведь ничего не подписывали. Откуда нам было знать, что знакомится с немками запрещено законом, —сказал Демидов.

– Я тоже так думаю… Они же не Мата с Харей, а простые наивные немецкие девочки, которым хочется потанцевать или пошалить.

– Ладно пошли, пока они домой не слиняли, —сказал Виталий.—Ждут ведь.

Связи особого отдела ГСВГ, благодаря истинному коммунисту и соратнику СССР Маркусу Вольфу, были довольно сильны со связями немецкой службы ШТАЗИ. Такой симбиоз двух компетентных структур был довольно продуктивен, и часто порождал новых потерпевших от подобного сотрудничества. Дружественные службы в борьбе с иностранной разведывательной агентурой НАТО, в самом корне пресекали отношения своих граждан, опасаясь не только утечки информации, но и провокаций. Службы службами, а вспыхнувшие чувства, которые возникали в результате общения, было невозможно запретить. Русские солдаты, вольнонаемные, или взрослые офицерские сынки, гонимые природным инстинктом, прыгали через забор гарнизона, чтобы где—то там на той стороне —в кустах цветущего жасмина, провести время в объятиях очаровательных и любвеобильных гражданок социалистической Германии.

Когда началась эта история, канцлер ФРГ Гельмут Коль и Михаил Горбачев, почти уже стояли на обломках берлинской стены. Не пройдет и двух лет, и советские войска начнут планомерно покидать обжитые и обустроенные за полвека гарнизоны, оставляя вместо себя добрую память в душах восточных немцев. Что это был за политический маневр, ни кто тогда так и не понял. Под вывеской объединения двух Германий, блок НАТО запустил щупальца в восточную Европу, приблизив свои ракетные базы к границам умирающего Советского Союза.

Восточные немцы даже представить себе не могли, что их западные «братья» никогда не смогут равноправно принять своих новых сограждан, которые почти пятьдесят лет «угнетались» ненавистным социалистическим режимом. С падением берлинской стены уже объединенная Германия вновь разделится на два разных лагеря —на немцев истинных и немцев второго сорта, которым будет не просто принять новые реалии.

Появление любопытных и наивных немок в пределах русской школы, особого интереса не вызвало, но только до тех пор пока не зазвучала медленная музыка. Русские девушки к иноземным соперницам были сначала абсолютно равнодушны. Большинство из парней связываться с немками опасались, не желая прежде всего, фокусировать на себе внимание представителей особого отдела. Любые контакты с гражданками иностранного государства, могли очень навредить будущей карьере.

«Камрадки» —как девушек называли парни, наблюдая со стороны за русской вечеринкой, старались вести себя более чем скромно. Им не хотелось привлекать внимание местных педагогов. Но шило в мешке утаить невозможно. Но незнакомые лица, появившиеся на школьной дискотеке стали предметом нездорового любопытства.

Впервые в жизни Русакову представился случай обнять девушку. Впервые он ощутил тот запах, который стал для него индикатором национальной принадлежности. Немки пахли как-то особенно, совсем не так как русские. Нет – это был не запах парфюмерии. Это был запах самой плоти, который имел сладковато – терпкие оттенки. Даже если построить в шеренгу девяносто девять русских девушек и одну немку, то без труда можно было вычислить её по особенному запаху.

Под медленные мотивы группы «Скорпионс», которая в те времена была на первых строчках европейских хит парадов, Русаков робко прижался к Керстин. Дабы не гневить учителей, он удерживал такую дистанцию, которая по его мнению, не могла быть предметом учительского гнева. В то самое время, когда Русаков упирался напору Керстин, выросшая в формате другой культуры, она наоборот жалась к нему стараясь ощутить с парнем полный телесный контакт.

Интимный, приглушенный свет, и завораживающие сольные переборы гитарных струн, вдохновляли молодых на более решительные действия, от чего расстояние между ними сходило на нет, до полного контакта.

Русаков прижимаясь щекой к белокурым волосам Керстин, блаженно закрывал глаза. Он вдыхал аромат, какой-то еле уловимой парфюмерии, и улетал в «космос» небывалых ранее ощущений.

Керстин, чувствуя, что её русский почти «сломлен», словно дикая кошка еще эротичнее терлась об его щеку, доводя, неокрепший организм до полного исступления. Чувство эйфории, которая нахлынула на него впервые, вызывали чувства не однозначные, и даже где—то парадоксальные. Парню одновременно хотелось быть с этим милым существом с лицом ангела, и тут же от счастья хотелось умереть в её объятиях. Невидимые флюиды по невидимым каналам проникали в него, вживаясь в каждую клетку организма. В эту секунду Русаков даже не осознавал, что метаморфозы его природного преобразования уже запущены и охватили всю его биологическую сущность. Процесс превращения безусого юноши в настоящего мужчину было уже ничем не остановить. Эти легкие – слегка уловимые касания тела юной фроляйн, в районе «первого этажа» так будоражили плоть парня, от чего пунцовый румянец не сходил с его лица. Ноги бил малозаметный триммер, а руки сводила судорога. Вся остальная плоть начинала доставлять болевые ощущения, что приносило физические страдания. Эротические телодвижения юной фроляйн, дорисованные фантазией Русакова, были для него настолько необычными, и трепетными, что он уже потерял счет «взорвавшимся» в нем бутылкам «Боржоми». «Пузырьки воздуха» сплошным потоком вырываясь откуда-то из нижней части живота, поднимались вверх, и щекотали ему сердце, и от такого наслаждения, ему просто хотелось стонать.

Керстин в виду своего западноевропейского воспитания была намного привычней к таким сексуальным экспериментам над своим организмом. Близость Русакова, которого она ощущала в ходе танца, хоть и запускала в ней механизмы страстей и желания близости, но силой воли юная фроляйн умело подавляла эти инстинкты, форматируя их в легкий флирт.

Сашкины одноклассницы танцевали рядом, и от удивления выпучивали глаза, сгорая от бабского любопытства, увидев воочию, как на их глазах зарождается настоящая любовь. С чувством национальной пытливости, они наблюдали за своим влюбившимся одноклассником, и этот факт начинал вызывать в них странное чувство ревности.

– Русаков, а у тебя, губа не дура, —сказала Потякина Леночка, как бы надменно осматривая танцующего в обнимку с немкой своего нового одноклассника.—И где это вы себе таких тёлок откопали?

– Вот так получилось, —ответил Русаков. —От вас пока любви дождешься, то превратишься в мумию… А тут, как будто на блюде подали…

– Это они сегодня утром в Цоссене, в очереди за пиротехникой, камрадок охмурили, —подсказал с подколкой Крюков.

– А она ничего —довольно миленькая, —сказала Леночка. —Только вряд ли у вас, что с ней получится. Мы же русские, а они русских не особо любят…

– Данке, —сказала Керстин, улыбаясь ребятам. —Ви тоже очень красивый пара…

– О, да ты по —русски говорить умеешь, —удивленно спросила Леночка.

– Да, я хочу стать учитель русского языка, —ответила Керстин.—Мне очень нужен дас практик —практика…

– Ах практика! Ну тогда Русаков, у тебя есть перспективы… Ну практикуй свою подружку счастливчик ты наш – будущий бюргер!

Русаков придерживая за талию Керстин сделал круговой маневр, и лавируя между парами сменил диспозицию, отдалившись от Ленки—Пенки и назойливого Крюка. Не смотря на свое недельное пребывание в школе, он еще не очень изучил своих одноклассниц, и поэтому не хотел углубляться в обсуждение своего выбора, который мог ему навредить.

Керстин уже не обращая внимания на окружающую её русскоговорящую публику, все больше и больше погружалась в ту атмосферу зарождающейся влюбленности. Положив голову русскому парню на плечо, ей почему—то хотела назло окружающим её «соперницам» прижаться к нему с такой силой, чтобы те лопались от зависти.

Русаков задыхаясь от возбуждения, через прикосновения, почти терял рассудок. Он держал в объятиях свое сокровище, словно это была не девушка, а старинная китайская ваза династии Мин. Впервые в жизни он оказался в таком положении, что ему стало не хорошо. В тот миг, ему казалось, что все окружающие его одноклассники и учителя, наблюдают за ними, и уже после каникул парням придется ответить на комсомольском собрании за свое фривольное поведение с гражданкой иностранного государства.

– Санчело, привет, – сказала Ленка по прозвищу Щетка. —Девчонки говорят, что ты себе отхватил потрясную «камрадку». Я думала ты тюлень, а ты я вижу, еще тот зайчик —побегайчик! Эх шалунишка…

– Ну и ты ведь тоже не Снегурочка, —ответил на острую подколку Русаков.

Демидов, не заморачиваясь обсуждениями, обняв Эрику, топтался рядом с Русаковым. В виду своей натуры он даже не реагировал ни на какие внешние раздражители, которые касались и его выбора.

– Демидов, Русаков, —услышали они за спиной голос грозной химички, —вас можно на пару слов…?

Проводив новых подружек на край «танцпола», парни склонив повинные головы явились дежурному учителю.

– Вам, что мальчики, наверное, нужны проблемы? Где вы взяли этих распутниц? Это что у вас за поведение такое? Что это за танцы – шманцы – с немчурой обнимансы!?

– Татьяна Ивановна, а как же дружба фройндшафт, —спросил Виталий. —Что они вам такого сделали? Ну танцуем и всё…

– Дружба – фройндшафт и любовь в Группе Советских Войск в Германии, происходят по письменному разрешению политотдела армии! А в частном порядке – не положено! Понимаете —не положено! Уже завтра ваших доблестных папочек вызовут в политотдел, и спросят: почему ваши сыновья, путается с гражданами чужого государства? Вам это мальчики надо?

– А вдруг это любовь, —спросил Русаков. —Может эти девчонки в нас влюбились, и хотят за нас выйти замуж —за таких русских, чтобы покинуть этот рассадник капитализма —а!?

– Не утрируйте, —ответила химичка. —Рано вам мальчики, еще влюбляться. Вот школу закончите, тогда сколько угодно – и не в ГСВГ и не с немками – это мой вам совет…

– А может мы ранние, —сказал ехидно Демидов.

– Да – вот! Мы такие ранние – как Ромео и Джульета, —сказал Русаков. —Вы же нас этому учите!

– Хватит мне тут шекспирить —Демидов! Даю вам с Русаковым пять минут, и чтобы этих иноземных девиц в нашей школе не было и духу. Вы что парни, совсем потеряли страх, или хотите за двадцать четыре часа вылететь в Союз, – строго сказала химичка.

– А что Татьяна Ивановна, граждане Восточной Германии не принадлежат к лагерю социалистического содружества, —спросил Демидов.—Может, мы с Германией находимся в состоянии войны, или нам товарищ Горбачев не привил демократические принципы советской системы развития общества?

– Я Демидов, повторять больше не буду! После новогодних каникул я лично устрою вам встречу с сотрудником особого отдела, который курирует наше учебное учреждение. Вы ему расскажете о фривольных гражданках бывшего социалистического лагеря, и их демократических принципах распространения венерических заболеваний. Мы для них оккупанты, а не товарищи по социалистическому лагерю. Вам это понятно?

– Понятно, —хором ответил Русаков и Демидов.

– Что вам понятно?

– Понятно, что нам до дружбы с немцами —ой как далеко, —ответил Русаков.

– Ни кто не забыт – и ни что не забыто, —сказала химичка, и показала растопыренную ладонь, обозначающую пять минут.

Ребята, увидев подобную картину, в отношении гражданок ГДР, которая со стороны руководства школы могла перерасти в прямое столкновение двух идеологий. Во избежании развития скандала, они поспешили ретироваться. Поддавшись давлению, со стороны дежурного учителя, они были вынуждены извиниться перед своими подружками, деликатно объяснив, что на сегодня праздник души отменён.

Во все годы пребывания советской армии в Восточной Германии, каждый офицер, или взрослый член семьи прямо или косвенно попадал, под колпак советской контрразведки. Эти органы ненавязчиво, но вполне продуктивно контролировали обстановку в военных гарнизонах.

В конце восьмидесятых, и в начале девяностых годов, расстановка сил в ГДР стала быстро изменяться. Немцы уже не хотели жить по старому, и все больше и больше стали требовать от своего правительства коренных изменений.

Тогда даже русским детям офицеров, прапорщиков и вольнонаемных, проходивших службу в ГСВГ, негласно разрешили заниматься и обучаться в спортивных секциях, и даже учебных заведениях ГДР.

До падения берлинской стены оставалось меньше года.

– Алес— майне либе медхен, —сказал Демидов. —кина фроляйн, не будет —у нас электричество цу энде —закончилось…

– Да, да всё —танцы алес, —подтвердил Саша.—Нам рекомендовано шпацирен на хаус гейн…

– Мы вас проводим домой, – сказал удрученно Виталий.

Увидев расстроенных парней, немки как по команде и не «теряя лица» вальяжно продефилировали через весь зал в сторону выхода.

– Что происходит, – спросила Эрика по—немецки.

– Алес, —сказал Виталий. —Алес капут, гейн цурюк на хаузе…

– Почему, —спросила Керстин, по—немецки, стараясь через силу улыбаться.

– Дарум, —ответил Виталий.—Кайне либе! Кайне фреиндшафт! Кайне фрайхат! Кайне гельд!…

Девчонки переглянулись и ничего не говоря, направились к раздевалке.

– Так, что будем делать? Девки хотели танцев, шоу и секса, —спросил Русаков.

– А что ты меня спрашиваешь? Ты иди химичку спроси – умник бля… Она обещала после каникул устроить нам маленький Армагеддон под Фермопилами. Я не очень —то уверен, что она не исполнит свое обещание.

– А я думаю, химичка молчать будет, —сказал Русаков. —Какой ей резон выносить сор из избы?

– Поживем – увидим, —ответил Виталий, и накидывая анорак, вышел следом за своей юнгемедхен.

Не смотря на то, что на дворе был конец декабря, было относительно тепло. Легкий сырой туман висел в воздухе, высвечиваясь в лучах уличных фонарей белесым маревом.

Завтра наступал Новый год, а в воздухе витало какое—то непонятное весеннее настроение. Берлинераллее, а по—русски «берлинка», которая шла через все военные городки, была скрыта каким—то зябким ночным мраком. Как все улицы Советского Союза, главная аллея гарнизона не могла порадовать глаз количеством работающих фонарей. Немцы в этом районе были гостями редкими, тем более в такое позднее для них время. Обычно в двадцать часов, улицы ГДР пустели, словно повсеместно царил комендантский час. Лишь редкий прохожий, застигнутый врасплох поздним часом, спешил домой из гассштетта, или какого—нибудь спортивного клуба. По вечерам немцы почему—то предпочитали сидеть по домам, и, помыв ноги, готовились отойти ко сну. Просыпались они рано. В пять утра уже сев на велосипеды всей восточной Германией разъезжались на работу. «Камрады» (как повсеместно называли русские немцев) работали до пятнадцати часов. Завершив трудовой день, они или прятались по домам, словно раки отшельники, или расходились по гасштеттам, чтобы за бокалом пива и штофом шнапса перекинуться в вист или скат.

Немцы как могло показаться, были какие—то угрюмые, скучные и абсолютно не интересные. Они почему—то редко улыбались, и всегда с подозрением смотрели в сторону русских. Было непонятно: толи постоянное чувство вины за свое лихое прошлое, то ли суровые законы социалистического бытия, накладывали на их лицах какой—то странный отпечаток хронической грусти.

– Данке! Нам пора ехайт домой, – сказала Керстин.—Уже очень поздно.

Девушки, словно по команде шмыгнули в дырку в заборе, и вытащили из кустов складные велосипеды, которые у немцев пользовались популярностью.

– О, девочки, прикатили на великах! Я думал вы пешком шпацирен, а у вас фарат хабен – транспорт есть. Продуманные какие, – сказал Виталий.

– Да —вот, такие мы, —сказала Эрика на родном языке.

Виталий схватил велик за руль, и посмотрел девушке в глаза:

– Шпацирен гейн?

– Нет, —заверещала Эрика. —Нихт шпацирен! Нам пора домой!

– Вы что девки чудите, еще же не поздно! Погуляем! Пообщаемся! А потом мы вас до дома проводим, – сказал Русаков, стараясь убедить девчонок остаться еще на часок. Керстин мило улыбнулась, и поцеловав его в щеку, тихо сказала:

– Нам Заша, надо ехайт дом. Полицай аусвайс контролирен!

– А нас, ваша полиция не проверяет, —сказал Виталий. —Мы скажем, что мы русские, и мы просто тут шпацирен. У нас кайне аусвайс.

Девушки вопросительно посмотрели друг на дружку. Было заметно, что парни пришлись им по душе, и им не хотелось так просто с ними расставаться. Не говоря ни слова, юнге медхе кивнув головой, согласились, и передав велосипеды кавалерам, направились в сторону КПП.

Контрольно—пропускной пункт находился на дороге Берлинер аллее. Там стояло здание контрольного пункта, и дежурил солдатский наряд комендантской роты полка охраны из первого городка. Это была их сфера влияния. Дежурившим солдатам по большому счету было наплевать на гуляющих парней и девчонок, а тем более, если это были дети советских офицеров. В их задачу входила проверка документов у немцев и пропусков перед тем, как открыть шлагбаум для проезда гражданских и военных автомобилей.

Виталий и Эрика, быстро нашли общий язык. Они идеально подходили друг другу —Эрика особым усердием к обучению в школе не отличалась, а к русскому языку была вообще как-то равнодушна. А вот Керстин – Керстин была отличница. Училась она на одни единицы, что соответствовало отличному уровню знаний. Как—то само собой получилось: пары разбились по языковому принципу. Виталий неплохо говорил по немецки и понимал Эрику, а Русаков общался с Керстин, которая хорошо владела русским языком.

Русаков и Керстин не спеша дефилировали следом за Виталием и Эрикой. Керстин ежилась от вечерней прохлады и до самого Цоссена прижималась к парню. Русаков завороженный её раскованностью, тайно вдыхал запах пшеничных волос, и впервые в жизни был счастлив, словно маленький ребенок, получивший подарок. Он даже не мог представить себе, что пройдет всего пару дней, и он сын русского офицера, будет идти по немецким улицам в приятной компании в обнимку с красивой гражданкой ГДР.

– Жаль что так получилось, —Сказал Русаков. —А у вас Кертстин, в школе бывают дискотеки, —спросил он, стараясь поддержать разговор.

– Дискотек? Я – есть дискотек. Я быфает! Филе дискотек, – сказала Керстин, улыбаясь. Туй хочет приходить к нам?

– Ты не плохо говоришь по—русски, —сказал Русаков. —А вот я ни хрена не понимаю по —немецки. Нихт фрштейн…

– О, русский язык нам надо объязательно лернен! Без русский язык лернен нихт ан дер хохшуле. Нихт гут арбайтен. Нихт каррьере…

– Слышь Виталик, а Керстин говорит, что у них русский язык это обязательный предмет в школе. Как ты думаешь, она правду говорит, или девки нас динамят?

Виталий обернулся, и улыбнувшись, сказал:

– Учить русский язык—это их дело. Хотят учить —пусть учат, а не хотят, так кто их заставит? Ты же в немецком дуб —дубом…

Керстин удивленно посмотрела на Виталия, и как—то неуверенно спросила:

– Заша, что это есть дуб —дубом, —спросила она Александра.

Русаков улыбнулся и постарался объяснить все на пальцах.

– Дуб —дубом это… Он показал на дерево и спросил: —Вас ист дас?

– Дас ист баум, —ответила девушка.

– Виталя, ты слышал, как по—немецки будет дуб?

– Дуб – а хрен его знает. Я еще породы деревьев не учил, —ответил Демидов. Русаков показал на дерево и спросил Керстин.

– Ви хайсе дие баум?

– Дас линде, —ответила Керстин.—По—русски это дерево называется липа.

– Так это липа, а есть еще такое дерево.

Русаков передал девушке велосипед и стал на руках показывать ширину дуба и что на дубе растут желуди и их едят дикие свиньи.

– Дас ист баум. На баум растут —эти бля… как их…

– Нюссе…

– Нюссе – нюссе… вас ист дас нюссе?

– Нюссе —это орехи, —ответила Керстин.

– Нет —не орехи.

– Бананы, —сказал Виталий, – или кулэ!

Девчонки весело засмеялись. Явно что шутка Демидова очень иностранкам понравилась.

– Нет —не банан и не уголь! Их швайне хру—хру эссен! Сказал Русаков и изобразил, как дикая свинья ест желуди.

– А, я поняла, их кушает дикая свинья, —сказала Керстин по —немецки. —Это желуди – айхель.

– Айхель… —переспросил Русаков задумчиво, стараясь запомнить немецкие слова.

– Да—да желуди —айхель, —сказала радостно девушка видя, что её кавалер начинает понимать немецкий язык.

– Айхель вас баум хайсе, —переспросил Александр.

– Айхе, —ответила Керстин. Это по—русски будет дуб.

– Вот —вот! Я так и хотел сказать, что я в немецком языке дуб —дубом?

– Почему дуб —дубом, —спросила Керстин.

– Потому что один дуб —дас гут! А цвай айхе – это никс гуд —ду фарштеин? Девчонки снова засмеялись. Изучение немецкого и русского языков напоминала какую —то игру, которую ребята выдумывали ради того, чтобы понимать друг друга и свободно говорить. Немки говорили по—русски, а их визави по —немецки. Такое уличное обучение было максимально продуктивным, и буквально через несколько дней подобного общения молодежь прекрасно понимала друг друга.

– Ты хочешь сказать, что твой копф —голова твердый, как два дуба, —переспросила немка.

– Ну что—то типа того, —сказал Русаков. —Только в русском языке выражение дуб —дубом обозначает не два дуба, а один дуб, но очень—очень крепкий.

– А я поняла, —воскликнула Керстин. —По —немецки это будет звучать как железное дерево.

– Дуб, —поправил Русаков.

– Да —да дуб —айхе! Айзене айхе!

– А мне прикольно! Еще пару месяцев такого общения, и я буду говорить по—немецки, как настоящий бюргер, —сказал Русаков, удивляясь с какой скоростью ему даются такие познания.

За разговорам совсем незаметно пришли в Цоссен. Время для немцев было уже позднее и пришла пора расстаться.

– Девочки, а если мы завтра встретим новый год вместе, – спросил по—немецки Виталий.—У нас есть вино, икра унд филе гут музик.

Девчонки переглянулись. Какое—то мгновение они обдумывали предложение Демидова. Им очень нравились эти русские. Они были такие забавные, что с ними уже не хотелось расставаться.

– Новый год —это фамилия фаетаг. Мы будем дома праздник – фамилия, – сказала Керстин. Но мы можем штат шпацирен – гулять город.

Парни переглянулись, и улыбнувшись, почти в унисон сказали:

– «Фарштеин»! Морген абенд хельфт дие эрстен штунден…

Керстин закинула свои руки за шею Русакову, и прижав парня к себе, впилась в его губы, сливаясь в пламенном поцелуе. В её поцелуе было столько страсти, что Русаков ощутил, как кончик её языка приник в его рот и стал шарить там, как у себя дома. При этом девушка настолько сильно прижала его к своей природе, что Русаков был готов взвыть от боли. Его возбужденная плоть жаждала соития.

– Вау, —воскликнула Кертстин, оторвавшись от парня. —Туй хорошо кюсхен михь. Виталий тоже не растерялся. Увидев, что его друг лобызается с иностранкой, он так приклеился к губам Эрики, что та даже замычала от удовольствия.

Попрощавшись, парни еще раз напомнили немкам о свидании и окрыленные первыми поцелуями, вернулись в городок.

– Бля… я с неё торчу, —сказал Русаков. —Ох, я бы её сейчас…

– Ну что тюлень, понял, что такое настоящая любовь, – спросил Виталий остро подкалывая.

– Грандиозно, —сказал Русаков и вытащил из кармана сигареты. —Курить будешь?

– Надо, —ответил Демидов. – Нервяк меня что—то стебает. Гормоны бушуют, а главное у меня в трусах теперь паркуется «дирижабль», аж резинка лопается, —сказал Демидов.

– У меня тоже, —ответил Русаков и стал смеяться так, что на липах закряхтели спящие вороны.

Русаков остановился, прикурил, и сделав глубокую затяжку, сказал:

– Ну что брат, не посрамим русского гостеприимства? Они созрели, мы им нравимся, и они нас уже хотят. Такое бывает только в сказке…

Виталий шел рядом и набирая полную грудь дыма блаженно выдыхал.

– Это что—то с чем—то! Разве брат, наши девчонки способны на такие любовные подвиги – нет! Пока наши зреют – эти уже яростно рвут плоды любви! Мне ребята говорили, что у немцев есть урок полового воспитания. С четырнадцати лет их уже учат, как заниматься любовью. Ты видел, после двенадцати ночи по «бундесу» фрицы крутят фильмы про секс и всякую порнуху.

– Да, не гони беса…

– Зуб даю, —ответил Виталий. —У меня в комнате телевизор…

– Трахен зе битте, —сказал Русаков, чувствуя какой—то непонятный кураж.

– О, я—я натюлих, —ответил ему Демидов, и парни засмеялись так, что в крайних домах Цоссена стали зажигаться окна.