Читать книгу Четыре столетия пути. Беседы о русской литературе Сибири - Алексей Горшенин - Страница 36

У СИБИРСКОГО КОСТРА
Схватка «двух миров» продолжается

Оглавление

Те же революционные ветры, только чуть позже «занесли» в «Сибирские огни» В. Зазубрина. И даже из того же, что и В. Итин, населенного пункта.

Успех «Двух миров» воодушевил автора романа и стал мощным трамплином его дальнейшей литературной деятельности. В феврале 1922 года В. Зазубрин демобилизуется из рядов Красной Армии и переезжает из Иркутска сначала обратно в Канск, потом в Новониколаевск, где по решению Сиббюро РКП (б) с октября 1923 года он – работник Сибкрайиздата, а точнее (как записано в его учетной карточке) – «председатель и секретарь «Сиб. огней».

Пять лет В. Зазубрин будет теснейшим образом связан с журналом, и годы эти окажутся в его творческой жизни едва ли не лучшими и самыми плодотворными. Он проводит огромную работу по сплочению литературных сил Сибири. И создает новые произведения. На горячие, больные и острозлободневные темы.


В 1922 – 1923 годах В. Зазубрин пишет три небольшие повести – «Щепка», «Бледная правда» и «Общежитие», составившие в идейно-художественном отношении как бы единый блок, где автор мучительно размышляет над дальнейшими судьбами победившей революции, над проблемами и противоречиями, встающими на пути строительства нового общества.

Повесть «Щепка» рассказывает о ЧК в первые после Гражданской войны годы, о кровавом терроре, развязанном «Чрезвычайной комиссией». Но это лишь видимая часть айсберга. В его же глубинном основании – мысль о несоответствии романтически-идеализированного образа революции ее реальному облику и содержанию. Не случайно главный герой повести, интеллигент-коммунист, поставленный партией во главе Губчека, Андрей Срубов видит революцию «в лохмотьях двух цветов – красных и серых».

В том, как раз, и состоит трагедия Срубова, что, чем дальше, тем сильнее ощущает он вопиющее противоречие между благородными революционными декларациями и жесточайшими подчас методами и средствами их реализации. Несоответствие это приводит Срубова к душевному разладу и потере рассудка.

Много места в повести «Щепка» уделено размышлениям о революционном терроре – его политическом, моральном и нравственном аспектах. В. Зазубрин был одним из тех, кто задумался над «проклятым вопросом»: может ли быть оправдана кровь, проливаемая во имя добра и справедливости? Он прозорливо предощутил страшную опасность надвигающегося вала репрессий, маскируемых звонкой революционной фразой.

В размышлениях о революционном терроре В. Зазубрин задумывается и о том, что значит для революции отдельная человеческая личность: винтик в гигантской машине, щепка в социальном водовороте? Собственно, такой вот щепкой в бушующем революционном потоке и чувствует себя Срубов.

Как художник чрезвычайно чуткий В. Зазубрин не мог не понимать, что в прокрустово ложе классовой схемы личность, индивидуальность не вписывалась. Она подавлялась, нивелировалась, низводилась до послушного «винтика» и «щепки». Ценность же человеческой личности В. Зазубрин всегда ставил очень высоко и был убежден, что народ – понятие личностное, а не отвлеченно-безличное. Мысль эту писатель с успехом доказывал в романе «Два мира». На ином уже жизненном материале художественно подтверждает он ее и в повести «Щепка».

Борьба «двух миров», начатая революцией и Гражданской войной, продолжилась и в ходе мирного строительства новой жизни, об одном из эпизодов которого рассказывает повесть «Бледная правда». Бывший кузнец и командир партизанского отряда Аверьянов, направленный партией на ответственную хозяйственную работу, из-за своей некомпетентности и политической близорукости попался в сети окопавшихся в его конторе жуликов и мздоимцев и угодил на скамью подсудимых. Но в том и трагический парадокс, зорко подмеченный В. Зазубриным, что пострадавшего от собственной некомпетентности человека судят такие же некомпетентные люди, ставшие судьями и обвинителями так же, как и он, «в порядке партийной дисциплины».

Пожалуй, ни одно из произведений В. Зазубрина не вызывало при своем появлении столь бурной полемики, как повесть «Общежитие». По воспоминаниям А. Коптелова, одни осуждали ее, усматривая в ней «карикатуру на советский быт», «клевету на коммунистическую верхушку города»58, другие видели здесь своего рода предупреждение – «вот что может произойти с нашим обществом, если мы не построим нашу жизнь разумно»59. Негативной была и оценка А. Горького.

Сам же В. Зазубрин, выступая перед читателями, утверждал, что его «главная задача – ударить по опошленному быту»60. И автор ее, в принципе, решил, нарисовав зримую картину физически и нравственно нечистоплотного быта живущих в коммунальной тесноте общежития совпартслужащих.

В повести «Общежитие» показана далеко не худшая часть общества. Все «живущие в общежитии… делают большое и нужное дело, – подчеркивает писатель. – …Все они на хорошем счету». А вот в быту совсем другие. В. Зазубрин очень точно уловил признаки двойной морали у части современной ему руководящей элиты и забил по этому поводу тревогу. (Мог ли он предположить, что и двойная мораль, и двойные стандарты для номенклатурной верхушки через три-четыре десятилетия станут чуть ли не нормой их существования!). Мрачен финал повести. Обитатели общежития через заведующую областным загсом, неразборчивую в своих связях, заражены сифилисом. И это вовсе не ловкий сюжетный ход, рассчитанный на падкого на «клубничку» обывателя, а скорее своего рода зловещий знак беды на пути начинающейся духовной проказы.


Повесть «Общежитие» откровенно напугала многих тогдашних чиновников (как партийно-государственных, так и литературных), увидевших в ее обнаженной правдивости вызов себе. На судьбе произведения это сказалось самым непосредственным образом: после появления в журнале «Сибирские огни» в 1923 году повесть «Общежитие» до конца 1980-х годов ни разу больше не печаталась.

После литературно насыщенного 1923 года у В. Зазубрина наступил некоторый творческий спад. В середине двадцатых выступал он преимущественно как автор литературно-критических и публицистических материалов. Связано это было с интенсивной работой на посту главного редактора «Сибирских огней», которые при нем прочно встали на ноги, созданием Союза сибирских писателей. И разгоревшейся в это время групповой борьбой, спровоцированной Ассоциацией пролетарских писателей, которая отнимала у В. Зазубрина много времени и сил, очень мешала творчеству.

Особенно драматично сложился для него 1928 год. В марте на литературном небосклоне Новосибирска появилась группа «Настоящее» с ее лидером А. Курсом, который опубликовал в «Советской Сибири» разгромный фельетон «Кровяная колбаса», где, по сути, перечеркивает все творчество Зазубрина. «Настоященцы» печатают еще ряд статей и рецензий такого же пошиба о «Сибирских огнях» и произведениях их главного редактора. Травля писателя принимает разнузданные формы. И уже в июле 1928 года бюро Сибкрайкома ВКП (б) выносит резолюцию о журнале «Сибирские огни», в которой руководство издания обвиняется в целом букете идеологических грехов, после чего В. Зазубрин немедленно освобождается от работы в редакции и Союзе сибирских писателей.

Отлученный от литературной жизни Сибири, В. Зазубрин уезжает в Москву, где работает сначала в Госиздате, затем в журнале «Колхозник», основанном А. Горьким. Но связей с Сибирью не прерывает: появляется в Новосибирске, путешествует по Алтаю. У писателя возникает замысел большого эпического полотна (трилогии) о сибирском крестьянстве. Но создать и опубликовать писателю удалось только одну книгу под названием «Горы» (1933).

Основные ее события происходят на пороге коллективизации, однако жизнь Горного Алтая, а через нее и всей многонациональной Сибири, изображена В. Зазубриным в нескольких исторических измерениях, в совокупности многих социальных и духовных проблем. Перед читателем проходят люди разных эпох, социальных слоев, народностей, вероисповеданий. Насыщена книга и богатым справочно-историческим материалом, благодаря которому лучше понимается особый драматизм колхозного движения в Сибири. Органично входит в плоть романа алтайский фольклор, придающий произведению неповторимый колорит, а так же символический образ гор, возникающий едва ли не в каждом эпизоде и подчеркивающий неразрывную связь всего живущего и произрастающего на земле.

А в центре романа – непростые взаимоотношения уполномоченного по хлебозаготовкам коммуниста Безуглого и местного богатея Морева. По большевистской логике между ними может быть только классовая ненависть, но тем всегда был силен и интересен В. Зазубрин как художник, что никогда не стремился писать, по его же словам, «в угоду тенденции», сложившейся схеме, никогда не принимал прямолинейной логики. Вот почему характеры героев романа и их взаимоотношения сложны и неоднозначны. Правда, на фоне колоритного кулака-кержака Морева, сконцентрировавшего в себе многие характерные черты зажиточного сибирского мужика, коммунист Безуглый выглядит заметно бледнее своего «оппонента». Особенно когда дело доходит до диалога с крестьянством по поводу необходимости коллективизации, где главный герой романа, большевик, должен быть особенно убедительным.

Были тому свои причины, причем отнюдь не литературного свойства. К моменту написания первой книги эпопеи результаты коллективизации были в основном известны: реляции о победном шествии колхозного движения явно не совпадали с трагической реальностью этого процесса. И В. Зазубрина, знавшего о тотальном и во многом насильственном обобществлении крестьянства не понаслышке, обуревали, по всей видимости, противоречивые чувства. Искренне веря в идею коллективизации, писатель, при своем обостренном чувстве справедливости, вряд ли мог принять действовавшие методы ее осуществления. Поэтому и возникает в романе «Горы» между установкой на положительного героя-коммуниста и объективной реальностью (а отображена она ярко и достоверно), в которой приходится действовать созданному по этой установке коммунисту Безуглому, своего рода зазор, который преодолеть автору в первой части эпопеи так и не удалось.

Мы не знаем, как развивались бы события и образы героев (прежде всего Безуглова) в романе дальше, к каким бы выводам и наблюдениям пришел В. Зазубрин в следующих книгах трилогии. Произведение осталось незаконченным, судьба черновиков неизвестна. Но и то, что В. Зазубрин успел сделать в разработке темы коллективизации, имеет серьезное значение. Роман «Горы» стал одной из первых запоминающихся страниц художественной летописи колхозного движения.

В. Зазубрин был прозорливым человеком. Тем не менее, создавая повесть «Щепка», задумываясь о революционном терроре, о том, чем он может обернуться для народа в целом и отдельной личности, в частности, писатель вряд ли мог предугадать, что чаша сия не минует и его. Но так именно и случилось: в 1937-м как «враг народа» В. Зазубрин был арестован и осенью того же года расстрелян.

Волна репрессий унесла его жизнь, но не память об этом замечательном писателе и человеке, всего себя посвятившем созданию нового общества и новой литературы.

58

11 Коптелов А. Огнелюбы. «Сибирские огни». // 1972, №3, с. 104.

59

12 «Советская Сибирь», 1924, №12.

60

13 Там же.

Четыре столетия пути. Беседы о русской литературе Сибири

Подняться наверх