Читать книгу Галинословие - Андрей Ч. - Страница 2

В моей жизни нет музыки. И не было никогда. Конечно, я слушаю музыку, но редко – от случая к случаю. В какие-то моменты она даже трогает, и это в ней самое опасное. Потом она обязательно перестаёт трогать. И чем больше трогает, тем быстрей перестаёт. Переболел мелодией и пошёл дальше, и уже не возвращаешься. На музыку нельзя положиться. Кажется, вот нашёл… Ан нет, преходяще. Кажется, открытие, а оно опостынет. Ни дома, ни в пути я не слушаю музыку. Я от неё устаю. Как устаёшь от весеннего солнца, так же я устаю от музыки. Я ей не верю. Крылья, которые она даёт, только напрокат. Рано или поздно ты с ними или не взлетишь, или разобьёшься. Тишина лучше. Тишина надёжней. Ещё надёжней человеческая речь. Она естественна, как часть природы. А музыки в природе нет. Музыки нет ни на земле, ни на небе, ни в космосе. Музыка – выдумка цивилизации. И не в каждой цивилизации она имеет место быть. Вполне представимы цивилизации без музыки. Музыка ненадёжна как мода. Даже классическая – даже она не вечна. Для музыки необходим инструмент. Есть и a cappella, где всё исполняется исключительно голосом, но в основном для музыки необходим инструмент. Животные обходятся без музыки. Поют только птицы, но назвать это музыкой можно с большой натяжкой.

В моей жизни нет музыки. Возможно, поэтому нет слуха. Или же последовательность обратная: нет слуха – нет музыки? В любом случае, где тонко, там и рвётся. И всё же я люблю её – люблю музыку и танцы люблю, хоть после них и похмелье.

Девушка, за которой я бегаю, пианист. Об этом я узнал позже – гораздо позже того как влюбился. Как только ты видишь её, становится поздно. Как только ты видишь её, всё измеряется вечностью. Через минуту после первой встречи ты уже знаешь её целую жизнь. Не помнишь, а именно знаешь.

Это не начало романа, а продолжение повести о Гале. Будет ли конец? Во всяком случае не такой, каким его хотела бы видеть сама Галя, и не такой, каким хочу видеть его я. Настоящий, а не выдуманный конец всегда уместен, всегда красив. Он устроит всех, он всегда кстати. Как пазл, как венец. Как поцелуй – завершение первой фазы знакомства. Как рождение – завершение жизни в утробе матери. Когда будущее невидимо, когда не видно перспектив, и всё упирается в стену, то впереди великое будущее. Не плановое, не выдуманное, не мещанское, а человеческое. Божье. За гранью смерти большая жизнь. Гали ли этого не знать – она уже умирала! Кто ещё ни разу этого не делал? Кто ещё ни разу не переходил из жизни в жизнь?

К городу, в котором живёт Галя, у меня много требований, и эти требования убедительно показывают мою неудовлетворённость происходящим. Койск безвкусен, грязен, захвачен мигрантами, и я хочу, чтобы Галя вернулась в Северную Гавань или даже в Москву или в Славянск. Я ещё не определился, где нам обоим будет лучше. Отсутствие счастья куда заметнее его наличия. Недостаток счастья даёт о себе знать, тогда как само оно молчит, как рыба. Счастье такая же норма, как молчание или здоровье. Пока здоров, не догадываешься о наличии сердца. Пока здоров, не чувствуешь себя вовсе. Пока здоров, ничто не сигнализирует болью. Счастье, в отличие от эйфории, это не всплеск эмоций и не обострение чувств. В счастье все чувства утолены. Заметить его можно только на выходе, на границе, а в сам момент счастья его сравнить не с чем: о боли не помнишь, о бедах не знаешь. В рассуждениях о счастье то и дело дохожу до запредельного счастья – до абсолюта, не имеющего с земной жизнью ничего общего. Абсолютное счастье оказывается чуть ли не дорожденьем. Там – в дорождении – ничего не тревожит, и там человек не знает о боли. А тут даже комар внезапным писком быстро приводит в чувство.

Июльская поездка в Койск закончилась тем, что я проводил Галю до общежития, и она во второй раз на улицу выходить не стала. Мои ожидания второго пришествия оказались напрасны. Ожидание уж точно не может быть счастьем – счастьем может быть предвкушение встречи, а это разные вещи. И всё же двадцать второго июля я провёл с Галей всю первую половину дня. Даже одно это полностью оправдало мои надежды. Томительные ожидания во второй половине дня немного оттеняли удачу, но не перечёркивали её – так утешал я себя по дороге домой.

За окном поезда закатывалось солнце, деревья и поля медленно теряли краски, сливаясь в одну сумрачную реальность, а я всё никак не мог отделить радостные воспоминания от болезненных. Почему я сомневаюсь в счастье? Потому что оно не регистрируется в голове и не прописывается в мыслях? Когда я размышляю, я уже несчастлив?

В голове место только нерешённым, отложенным на потом задачам. Они становятся основой для надежды решить их в будущем. Счастье кроется в настоящем, а я, нагруженный головоломками, тороплюсь в будущее. Надежда – это мост из прошлого в будущее, раскинутый над рекой настоящего. Надежда – это поезд, который останавливается где угодно, кроме станции «Счастье». Надежда – такая же изнанка памяти, как и будущее.

Помнить счастье невозможно, потому что память о нём – это тающее послевкусие, но не само оно. Повесть о Гале – это не сама Галя, а замаскированная надежда окликнуть её в будущем. Это одна из попыток оказаться вместе с Галей в настоящем. Это – если надо – морковь впереди осла, и так в настоящее не входят. Настоящее – это не место и не время, а сам человек. Человек и есть настоящее, а человек – это всегда двое, это всегда вместе. Настоящее подразумевает, что всегда есть кто-то ещё. Не ты один, а кто-то ещё. Ты появляешься только в ком-то ещё, и без этого кого-то тебя нет. Я тороплюсь в настоящее, делясь с Галей прошлым. Я сшиваю себя с ней словами, когда нет другой возможности сохранять связь. Можно ли счастье не заметить? Да оно самое незаметное из всего, что есть, и оно единственное, что по-настоящему есть.

Эта повесть, как и две предыдущие, – хронология отношений, которые Галя отрицает. Отношения эти привели меня на скамью подсудимых, но, несмотря на это, они мне бесконечно дороги. Джон Раскин в «Теории Красоты» определяет сущность человека по его вкусу: что человек любит, то и является его нравственностью. У моей нравственности серые полярные глаза, высокий взмах бровей, слегка припухший нос, золотистые волосы и очаровывающая простота. От античных муз Галю отличает только аляповатая ребяческая походка. Но, может, настоящие музы ходят именно так, а не как их обычно изображают балерины. Галя ходит по земле, как танцовщицы в балете Стравинского «Весна».

От античных муз у Гали и высокомерие. Сочетание высокомерия с простотой обезоруживает и ранит, но лучше безоружному погибнуть в атаке, чем в плену. Я попробовал однажды атаковать Галю юбкой, увиденной мной в витрине бутика в трёх минутах ходьбы от храма, и которую я, не раздумывая, прихватил с собой на всенощную. Догадываясь, что ни при каких обстоятельствах Галя от меня её не примет, я подошёл к настоятелю:

– Отец Иоанн, подарите от своего имени эту юбку вон той прихожанке.

– Не ходи в дом к девушке, на которой не хочешь жениться! – ответил он.

Никогда прежде такой поговорки мне слышать не доводилось. Я истолковал её так: если у тебя не серьёзные намерения, то не путай девушку вниманием. В тот момент я понял, что у меня к Гале всё очень серьёзно, и так как настоятель после загадочных слов быстро исчез, я подошёл к другому жрецу:

– Отец Григорий, можете подарить юбку той скромной девушке в центре зала?

– А что обо мне жена подумает? – вопросом на вопрос ответил громадный неуклюжий священник родом из Белоруссии.

Я мысленно представил, как он дарит молодым прихожанкам юбки, платки, платья, а попадья смиренно смотрит на это в сторонке. Мне даже не пришло в голову, что у священников могут быть отношения. Стало и смешно, и стыдно.

– Подари ей сам! – прошептал отец Григорий.

Я не стал следовать его совету, а обратился к стоящей на другой стороне зала Лии. Эта пожилая женщина родом из Саратова постоянно подтрунивала надо мной, и я понадеялся на лёгкость, с которой она подписывается на всякие шутки:

– Видишь ту девушку в центре зала? Не перепутай. Её Галя зовут. Подойди и скажи ей, что тебе эта юбка мала.

Когда она согласилась, меня охватил еле сдерживаемый смех, потому что Лия весила минимум как три Гали. Она исполнила всё как я просил – подошла к ней, пошепталась, и бумажный пакет перекочевал из одних рук в другие. Я был счастлив. Буквально через минуту закончилась служба, и Галя, пылая румянцем, подошла ко мне:

– Проводите меня, мне нужно с вами поговорить.

Шёл второй месяц нашего знакомства – конец 5723 от сотворения мира. Все наши разговоры начинались тогда с гонений: «Не надо меня провожать, я сама дойду!». А тут вдруг тот удивительный случай, когда Галя сама просила меня проводить её. Я не мог поверить своим ушам, но испугался возврата юбки и пересилил себя:

– Извините, но именно сегодня мне в другую сторону!

Галя была удивлена моему отказу:

– Тогда выслушайте меня здесь. Что вы сказали Лии?

– Лии? Ничего.

– Не лгите, я же видела, как вы с ней шептались.

– А что произошло?

– Вы ей сказали, что я бедная студентка, и она дала мне двадцать алтын.

Я был в шоке от услышанного – оказывается, Лия проявила инициативу и буквально добавила своих пять копеек. Снова было и смешно, и ужасно. Смешно оттого, что Лия была в своём репертуаре, а страшно оттого, что деньги всегда очень оскорбительны, и особенно оскорбительны они для девушек. Я стал оправдываться, что ни при каких обстоятельствах так бы не поступил. И в этой беседе – а Галя была очень расстроена и захвачена произошедшим – она позволила проводить себя сперва до метро, а потом и до дальнего перекрёстка. Нетрудно было предположить, что Галя чуть позже опомнится и всё поймёт, только отказываться от подарка будет поздно. И всё благодаря Лии. Галя, конечно, никогда не оденет юбку на церковную службу, зато, может быть, на свой концерт, что меня тоже устраивало. Спустя год я был приятно удивлён, увидев в Койске её сестру Викторию. От радости опрометчиво вылетело:

– Юбка!

– Это не ваша, это Лия подарила. Иначе мы её сейчас снимем и в клочья порежем. Понятно? – отреагировала Галя.

– Понятно.

– Кто подарил?

– Лия! – поторопился я с ответом.

Потом мне уже хотелось ответить иначе и посмотреть на то, как Галя на улице сдирает с сестры одежду и пытается её порвать, как раздетая Вика глупо улыбается и моргает, как я пытаюсь повязать ей на пояс свою рубашку, и как Галя срывает и её, вынуждая Вику вернуться в общежитие за новой юбкой.

Галя не только гордая, но и скромная. Она стесняется оголять руки, и тем более плечи. Двадцать восьмое августа 7524 выдалось жарким, а Галя собралась на праздничную литургию в платье без рукавов. Чтобы прикрыть плечи, ей пришлось накинуть шерстяную кофту. Красивую, новую, голубую. Я думал, она скинет её сразу после церкви, но то ли из-за меня, то ли из-за стыдливости она так и шла в ней под палящим солнцем. Время от времени она замахивалась тонкой рукой и ударяла меня, приговаривая:

– Вот вам!

– За что? – спрашивал я и советовал: – Сними ты уже эту кофту!

Галя в тот день была неотразимо красива. Сразу вспомнилась утрировано страдальческая песня группы «Серебряная Свадьба», в которой пелось об отношениях, похожих на наши, но в точности до наоборот:

Ловлю себя на мысли, что заново пишу то, что уже рассказал в первой повести. Но всё же пусть будут новые слова о том же. Так читателю будет легче представить всю необыкновенность, странность, уникальность Гали. Так ему легче будет понять и простить всю мою привязанность к ней. Примеров её самобытности нет числа. Так однажды вечером после акафиста Галя вышла из храма в новой длинной юбке. Полы её легко подымалась от дуновения ветра, но не выше колен, а так, что и волноваться по этому поводу не стоило. Галя же жутко смутилась – она и ловила непослушную юбку, и прижимала, и придерживала её рукой. Галя боялась оголить колени и сопротивлялась ветру. Борьба была нешуточная, и наблюдать за таким откровением было настоящим подарком. И таких подарков вокруг Гали было бесконечное множество.

С переездом в Койск вся её стеснительность улетучилась. Я видел её в Койске и в джинсовой миниюбке, и в футболке с коротким рукавом. Всё это я списывал не на взросление, а на влияние её сестры. Виктория была более развязана – над ней никто, кроме деспотичного, но далёкого отца не стоял, и она могла позволить себе куда больше свобод, чем младшая сестра. А спустя ещё два года, на концерте двенадцатого мая 7527 Галя выгоняла меня в коротком платье без рукавов. Меня тогда смутило, для кого она так вырядилась. Перед началом выступления организатор похвастался перед зрителями, что открыл для себя Скарлатти, и готов бесконечно слушать только его. Как же меня задела эта фраза. Я готов был ткнуть самодовольного типа головой в салат, но и без потасовки меня ожидала полиция.

Очень хорошо была одета Галя двадцать второго июля 7526. Простенькое платье, лёгкая курточка. На ногах золотые босоножки, которые натирали так, что ей то и дело приходилось наклоняться и переклеивать пластырь. То на одной ноге, то на другой. В тот момент я ещё раз понял, что передо мной Золушка.

По Северной Гавани в 7524 Галя ходила в короткой ветровке с оранжевой каймой – она напоминала мне курточку Буратино. В ней Галя выглядела совсем худышкой – длинноногой фламинго выглядела она. Чёрные джинсы ей не шли – в них у Гали не вырисовывалась фигура. В платьях вырисовывалась, а в брюках нет.

Когда я узнал, что мужчины делятся на две категории – тех, кто любит одевать, и тех, кто любит раздевать женщин, – то понял, что, больше отношусь к первой категории. И то, если только под женщиной подразумевать девушку. Мне нравится, чтобы девушка выглядела изящной, и чтобы в её изяществе отражалось и моё участие – мне нравится быть причастным к красоте.

На чём же я в прошлый раз остановился?

История обрывалась на моменте, когда прошло два года с Галиного переезда в Койск, и после первых двух судов (а теперь их уже девять) мне посчастливилось снова увидеть девушку, перевернувшую всю мою жизнь. Проводами Гали до дома заканчивалась повесть, и теперь я расскажу, что было дальше.