Читать книгу Тайна Великой Тартарии. Посох Велеса - Евгения Кретова - Страница 3

Много сказано про русскую зиму. Только услышишь, и сразу перед глазами встают белоснежные, искрящиеся под солнечными лучами просторы на фоне ярко-голубого неба, высокого-высокого, укутанные в богатые снежные шубы сосны, в большущих, сдвинутых на бок, снежных шапках, елки; сугробы в человеческий рост; скованные льдом реки… И трескучий мороз…

Вот попробуйте иностранцу перевести это словосочетание: «трескучий мороз». Как ему, бедному, представить, что такое настоящая русская стужа? Ведь сказать «холодно» – это практически ничего не сказать. Стужа – это на столько холодно, что слипаются ресницы, легкие перехватывает ледяным ремнем и они в панике рвутся от желания сделать еще один, хоть последний, вдох. А в тишине зимнего русского леса, в самом деле, слышно, как трещит воздух – это хрупко, словно битое стекло, скрепит под ногами пушистый снег.

Смешно иной раз слышать от иностранцев про медведей, которые ходят по улицам сибирских городов. А им, наверно, смешно смотреть на людей, быстро-быстро передвигающихся по этим городам, прикрывая носы и низко надвинув меховые шапки на глаза. Они думают – это дикость. Им не понять, это – наша зима.

К счастью, такие морозы в России не так уж и часты. Они случаются в самой середине русской зимы, в те несколько дней, которые лежат между русским Рождеством и Крещением.

Святки.

Вот в один из таких морозных вечеров, случившихся много-много лет назад, и начинается наш рассказ.

По проселочной дороге ехала повозка, запряженная молоденькой бойкой кобылой. Крещенский мороз ей, казалось, был ни почем, и она бежала, бодро выкидывая несколько дней назад подбитые копыта. Зима в тот год выдалась на удивление снежная, и сугробы по краям дороги местами возвышались над крупом кобылы. Как и обычно случается во время сильных русских морозов, снег совсем не слипался и был пушистым, кристально чистым и ослепительно белым, до мерцающей синевы, даже в сгущающихся вечерних сумерках. Он скрипел под копытами кобылки как старый паркет в давно заброшенном доме.

В повозке ехал человек. Укутанный в такое немыслимое количество шуб, тулупов, платков и шапок, что под ними было бы сложно сказать, мужчина это или женщина, если бы не сиплое «Н-но, родимая!», которым он иногда понукал кобылку. Уж и не скажу, по каким делам ехал он в такой мороз, да еще и на ночь глядя, но без дела хороший хозяин в такую погоду и собаку не выгнал бы на улицу, не то что сам куда поехал, так что дело у него наверняка имелось.

Он бодро проехал через неизвестную нам деревеньку, чистенькую в сверкающем белом снегу, с невероятно уютно мигающими теплом низенькими деревянными избами, и уже у самой околицы, на пересечении нескольких деревенских дорог, его кобылка встала.

Встала, будто и не было у нее другой заботы кроме как стоять посреди дороги, рыть недавно подбитым копытцем рыхлый искрящийся снег, и фыркать на все попытки хозяина хоть как-то сдвинуть ее с места.

– Н-но, красавица, поехали!!! – понукал ее мужик что было сил. – Ну, что ты встала, как корова на покосном ложку!!! – В сердцах ругнулся он, слез с повозки, причитая и бормоча себе под нос не то ругательства, не то что-то другое, взял кобылку под уздцы и стал тянуть вперед. Он так увлекся этим делом, что и не заметил, как с ним кто-то поравнялся и прошел так близко от него, что он услышал запах нежной лаванды. Почувствовать этот аромат в лютый мороз было так нелепо, так странно, что он сам встал и замер как только что встала его кобыла.

Женщина, от которой шел этот удивительный в крещенский мороз аромат, была странно одета. Казалось, что на ней и было-то всего: ночная сорочка почти до пят, да огромный пуховый платок, покрывавший всю ее маленькую фигуру, и который она слегка придерживала левой рукой на груди. Наш путник только и ахнул, когда увидел, что шла незнакомка босиком…

Подаваясь какому-то ему одному ведомому влечению, он сделал несколько шагов в ее сторону.

Женщина остановилась. Слегка повернула голову в его сторону, так что ему стала видна ее молодая бархатистая кожа да прядь темных волос, выскользнувших из-под пухового платка. Потом так же бесшумно она двинулась дальше. Наш путник уже не мог оторвать взгляда от маленькой легкой фигурки, шедшей в нескольких шагах от него, и спешил за ней. Но странное дело: женщина, казалось, шла невероятно медленно, будто плыла, а наш путник, мужчина молодой, полный сил, едва за ней поспевал. Ему вдруг стало невыносимо жарко, и он стал сбрасывать одну за другой шубы и тулупы, которыми укрывал себя от январской стужи.

Женщина тем временем зашла в один из неосвещенных домов на окраине деревни, зашла, проскользнув в открытую всего сантиментов на пять дверь, и нашему путнику, увлеченному погоней, даже не показалась это странным. Он уже готов был последовать за ней, за неплотно прикрытую дверь дома, и уже протянул руку, чтобы открыть ее шире, как огромный серый пес, выросший словно из-под земли и оглушительно залаявший, потянул его за рукав, в сторону от странного дома и полуоткрытой двери, за которой скрылась незнакомка.

И только тут наш путник очнулся от наваждения. Он увидел, что стоит в одной исподней рубахе посреди заброшенного двора дома с покосившимися ставнями и темными провалами окон, на самой окраине деревни, в стороне от других домов, человеческого тепла и света, и при том совершенно один… Ни собаки, ни таинственной незнакомки не было и в помине, только неровная цепочка одиноких следов, говорила ему, что сам-то он уж точно не летел по воздуху…

И такие истории на Руси – не редкость. Спросите у своих бабушек и дедушек, не приходилось ли и им сталкиваться в глухую Крещенскую ночь с неведомым и непознанным?