Читать книгу Тайна Великой Тартарии. Посох Велеса - Евгения Кретова - Страница 9

– Ты что молчала, как в воды в рот набравши?! – едва дойдя до своей светелки, закричала Ярослава. Она была просто в ярости. Синющие глаза в темноте стали почти черными и искрились от негодования.

Она металась по комнате, все причитая, а Катя не знала, что и ответить. Не могла же она, в самом деле, сказать девочке, что и сама была бы не прочь, чтобы их проводили. Но, видимо, Ярослава, была очень проницательной девочкой. Она внезапно остановилась перед Катей и, в упор на нее гладя, задала прямой вопрос:

– Ты что, не доверяешь мне? – она стояла, вытянувшись как струна и сжимая кулаки. Она ждала ответа. Но Катино молчание сказало ей гораздо больше. Ее глаза потускнели, лицо как-то сразу обмякло и посерело, плечи опустились. Она отошла к окну и отвернулась. Кате надо было что-то срочно сделать. Она судорожно соображала, чтобы такое придумать в свое оправдание, и уже готова была что-то соврать, но Ярослава не дала. Она сама сделала вывод, как отрезала:

– Ты струсила.

Вывод прозвучал как приговор. Но Кате как-то раньше, до того как Ярослава его озвучила, не казалось, что это настолько правда. Она сама не позволяла думать о себе в таком свете. Она всегда думала, что она просто тихая и спокойная, домашняя девочка. Что если потребуется, она ого-го как сможет. И вот потребовалось. И она не смогла. Не смогла даже в таком небольшом деле – сохранить уважение нового если еще не друга, то уж точно – товарища. Ярослава в отличие от Кати, не знала, как несколько часов назад та ждала, что взрослые придумают план спасения ее мамы, и на раз-два его сами и осуществят. А сейчас эта маленькая девочка, ее ровесница, отвернулась от нее, уличив в трусости, и нет никакой надежды на прощение.

– Так что, я права? – Ярослава резко повернулась к Кате, и та осела под ее жестким взглядом.

Да, она боялась, это правда, девочка из прошлого с пронзительно-синими глазами оказалась абсолютно права. Только признаться в этом оказалось куда труднее, чем может показаться на первый взгляд.

Катя опустила глаза. Она не знала, что ответить. Ей было нестерпимо стыдно, даже в носу щипало. Она никак не могла понять, откуда у нее взялась, в самом деле, эта мысль, что за нее все решат, и – что гораздо важнее – сделают. Ведь это не их, а ее, Катина, мама попала в беду. Ярослава, да и Могиня, в общем-то, могли бы ей подсказать, что делать, дорогу указать, типа, иди до указательного камня, а там уж куда идти – разбираться самой. Но Ярослава бросилась к ней на помощь, и, наверно, для нее было отчего-то важно, чтобы никто из взрослых не вмешивался, и ее, Катино, слово в том споре могло что-то значить, могло убедить Могиню. Стыд еще искал оправдания – она вспомнила про опасности. Но, опасности, видимо, были не так велики, раз уж изначально и Могиня, и Ефросинья отпускали девочек вдвоем… А Ярослава все ждала ответа. Настойчивая девочка.

Катя тяжело вздохнула. И… заплакала. От стыда. От горя. От осознания, на сколько она ничтожна и малодушна, на сколько она беспомощна. И положиться на нее мама, получается, не могла. Она – трусиха.

Ярослава подошла ближе. В несмелом свете свечи в ее глазах засеребрились слезы, тоненькие пальцы подрагивали. Она волновалась. В тот момент, когда Катя заплакала, Ярушке подумалось, что зря она напала на эту тихую, несмелую девочку, которой сегодня и так пришлось пережить столько, что хватило бы и на десятерых. В самом деле, есть ли разница в том, сама ли она приведет ее в Аркаим, или с помощью тетки Эсфанды. Она считала себя взрослой девочкой, и ее нынешнее поведение показалось ей теперь ребячеством.

– Прости, – прошептала она наконец. – Не должна я была так говорить. В конце концов, это не так уж и важно.

Катя подняла на нее заплаканное лицо.

Подавшись какому-то единому порыву, девочки обнялись. Крепко-крепко. Как настоящие сестры.

– Не реви! Прорвемся… внучка! – И девчонки расхохотались во все горло. Они радовались так неистово, как можно радоваться и смеяться только после настоящей ссоры. Катя держалась за живот, складываясь пополам и падая на широкую лавку, а Ярушка хохотала заливисто, задорно, снова и снова повторяя «внучка!».

В дверях появилась сестренка Ярославы, поглядела на девочек в узенькую щель, и выскользнула из светелки, будто и не было ее.

Когда девочки успокоились, обе красные, с мокрыми от слез глазами, Ярослава скомандовала ложиться спать – тетка Эсфанда сказала будет ждать их на заре, а отдохнуть осталось все несколько часов.

Но спать совсем не хотелось. Катя все ворочалась с боку на бок, тихонько, чтобы не разбудить Ярославу, вздыхала.

Она опять вспоминала события сегодняшнего дня, думая, может, ей все померещилось, может, она откроет глаза и окажется дома, рядом с мамой, и все будет как прежде. И еще она вспоминала тех, троих, что остались в их с мамой пустой квартире, и от этого стало как-то противно, будто скользкая жаба по груди проползла – что они там делают, ищут ли еще тот странный посох. Она от чего-то толком не рассказала сегодня ни Могине, ни Ярославе, никому про этих странных людей.

– Ты почто не спишь? – вдруг толкнула ее тихонько в бок Ярушка.

– Слушай, я сегодня вам еще одну вещь не рассказала. Представляешь, как только мама исчезла, к нам в дом ворвались трое незнакомых людей. Они какой-то посох искали.

Ярушка ахнула:

– Какой такой посох? У вас и посох какой-то был?

– Да нет! Не было у нас никогда никакого посоха! И эти, тоже его не нашли… но орааали! Один, Афросием у них зовется, а на самом деле его Ильей зовут, так тот меня ударил больно в ухо. А потом, – она замолчала, обдумывая, стоит ли продолжать.

– Чего «потом»? – поторопила ее Ярослава, опять нетерпеливо толкая в бок. В темноте ее глаза блестели как жемчужины, дыхание сбилось. Она перевернулась на живот, уперлась локтями в подушку, и близко-близко придвинула лицо к Кате, чтобы лучше видеть и слышать.

– А потом, – Катя снизила голос до заговорщицкого шепота, – они меня чуть не убили.

– Да ну? – Ярушка даже села. – Как так «Чуть не убили?» прям по всам-делишному?

– Яруш, точно. Они и веревку достали.

– И как ты убежала?

– Вот и я думаю – как?.. Я стояла рядом со столом, на котором лежали шкатулка и все эти штуки, которые я вам показывала. Только знаешь что, – Катя тоже села. – Они будто не видели ни шкатулку, ни все это, ничего! Понимаешь? Вот смотрит этот, долговязый, которого они Шкодой звали, рукой прям по шкатулке водит, а не видит! И рука будто ни на что и не натыкается!.. Вот чудеса!

– Ну это-то, думается, не чудеса вовсе, это—то понятно, – спокойно проговорила Ярослава. И тут же объяснила, поймав Катин недоумевающий взгляд. – Вещицы-то все эти не простые, зачарованные. Да чары на них наложены сильные, видишь, даже бабушка почти их раскрыть не смогла. А она такое знает да умеет… Ну ты дальше сказывай! Как убежала-то от них?

– Ну вот… Стою я рядом со шкатулкой, смотрю на нее, значит, и думаю, что убегать надо. Про маму подумала. И сама каак прыгну в эту шкатулку! – Катя подпрыгнула на перинах для достоверности и изобразила кульбит, с помощью которого она так ловко прыгнула в шкатулку. – И очутилась в темной комнате, без окон, шесть шагов одна сторона, четыре – другая. И дверь единственная, которая и вывела мня в этот коридор, который бабушка твоя ходом секретным назвала… Дальше ты знаешь уже.

Девочки молчали: Катя ждала что скажет Ярослава, а та думала, что что-то ей все это напоминало.

– Слушай, – догадка была так близко, что, казалось, только начни говорить, и поймаешь ее как улетающую жар-птицу за хвост, – Шкатулка эта, видимо, да и бабушкин сундук тоже, Макошью заговорены. – Она сосредоточенно соображала, пытаясь вспомнить что-то важное, что она читала совсем недавно. И тут ее словно огнем полоснуло. – Точно! Конечно!

Она схватила книгу, лежавшую у нее на столике рядом с кроватью, при этом чуть не столкнув с кровати Катю, открыла ее на несколько страниц раньше закладки и стала водить пальцем по странице в поисках нужного ей места. Над ними почти мгновенно возник и стал медленно набирать силу бледно голубой шар света. Ярослава передвигала книгу, и шар следовал точно за ней, тут же устанавливаясь над страницей и освещая текст.

Катя с удивлением толкнула его пальцем, но палец прошел сквозь него и не наткнулся ни на какую преграду.

Катя придвинулась ближе и с любопытством заглянула Ярославе через плечо, очень уж интересно ей было что это за книжка такая.

Это была очень старинная рукопись, с пожелтевшими страницами, с многочисленными иллюстрациями, яркими и красочными, но чудными какими-то. На них были изображены диковинные животные, олени с овечьими головами, медведи с узкими как у пингвина мордами, тонколапые зайцы, посреди них стояли светловолосые люди в длинных светлых одеждах, отделанных мехом плащах. Текст был написан тоже очень необычным шрифтом: буковки с завитушками, колечками и точечками были словно подвешены на ниточку.

– Это что, арабская вязь? – спросила Катя. Ярослава подняла на нее удивленные глаза:

– Ты что, какая вязь! Таким письмом все наши древние книги писаны – и Веды, и Велесова книга… Ты что, их читать не умеешь?

Катя медленно покачала головой:

– Вот такими буковками ни словечка не понимаю…

Ярослава недоверчиво пожала плечами.

– Так это и не буковки, – она пожала плечами. – Это слоги или даже слова. Здесь написано: «Макошь, дива прекрасная, владычица судеб, тебе славу поем…», – прочитала Ярослава и посмотрела на Катю. Та покачала головой.

– А что ты ищешь? – решила она сменить тему разговора.

Ярослава, не отводя внимательных глаз от ровных строчек, что-то бормотала, Катя не могла разобрать что, и никак не ответила Кате. Та приблизилась ближе, приглядываясь к диковинному тексту. Ярослава перевернула страницу, и Катя увидела… портрет мамы!

Она, тяжело дыша, схватила книжку, поднесла ее ближе к светящемуся шару, пытаясь разглядеть изображение. Но ошибки быть не могло: светло-русые волосы, нежный овал лица, высокий лоб, прямой нос, и чуть пухлые губы, ярко-синие глаза, даже махонькая бежевая родинка над губой. Только мама носила высокую прическу, подбирая все волосы «в пучок», а голова женщины на изображении была покрыта тонким, словно сотканным из тумана, платком, захваченным узким серебряным обручем, с поднизями из крупного жемчуга и серебра.

– Это кто? – едва смогла она выговорить.

– Это Макошь, – услышала она в ответ.

– Нет, это – мама моя! – она уже и забыла, что ночь на дворе, и что они шептали, чтобы никого не разбудить. Она говорила уже в полный голос. – Понимаешь? Это совершенно точно нарисована моя мама!..Но… КАК такое может быть?

Ярослава молчала, испытывающее вглядываясь в Катино лицо.

– А я скажу тебе, КАК, – наконец, проговорила она. – Твоя мама – правнучка Макоши.

Катя могла придумать любое объяснение, кроме этого. Но и поверить в него, его услышав, тоже не могла. Это дикость, в конце концов, Макошь —богиня, у нее не может быть потомков на земле, потому что ее самой нет, и не было никогда, это – миф, легенда, сказка для неграмотных. Но она-то, Катя то есть, считала себя грамотной. Поэтому от услышанной гипотезы она отмахнулась, даже не удостоив ее ответа. Но Ярослава, как мы помним, была девочка настойчивая.

– Катя, ведь все сходится, – с жаром начала говорить она. – Шкатулка темного дерева очень древняя, такая, что даже моя бабушка не догадалась, предметы внутри нее сильные, но зачарованные, тоже бабушке не открылись. Потом шкатулка и сундук – явно переходы из одного мира, твоего, в другой, мой мир. А хранительницей этих ходов всегда была Макошь, вот, смотри, здесь это написано, – она подсунула под нос Кати пожелтевшую страницу, – И потому так легко ты смогла перескочить из своего мира в мой, у тебя это в крови, ты тоже немного хранительница! – Ярослава все больше распалялась, убеждаясь в правоте своей догадки, но Катя не поддавалась:

– Если мама правнучка Макоши, то и ты! И бабушка Могиня, а при этом, как ты только что сказала, ни игла, ни трава, ни камень ей не открылись!

– Но именно моя бабушка сделала этот коридор, по которому ты сюда забралась! – не унималась Ярушка. – А вещицы из шкатулки, кстати, – добавила она, снова перейдя на шепот, – могут и не принадлежать нашему роду, шкатулка их может только хранить!

И она победно оглядела собеседницу. Кате на это нечего было отметить. Она обдумывала услышанное, хотя в родство с богинями ей все – же не верилось.