Читать книгу Тайна Великой Тартарии. Посох Велеса - Евгения Кретова - Страница 4

Это случилось за три дня до Катиного дня рождения. Пятнадцать лет – важная дата, все говорили. И вот накануне этой важной даты мама заболела. Только что приходил врач – Катя вызвала «Скорую», – маме сделали укол, и она немного успокоилась, и даже, кажется, заснула. Катя тихо выскользнула из комнаты, чтобы проводить доктора, тот внимательно на нее посмотрел и потом долго объяснял, как лечить маму, и про обильное питье, и про контроль температуры, и про лекарства точно по расписанию. Уже уходя, он сказал, чтобы она звонила, если что, и оставил номер мобильного телефона. Катя вернулась и села на стул рядом с маминой кроватью.

Катя Мирошина была странной девочкой по нынешним понятиям. Она сторонилась шумных компаний, танцев, поэтому ее никогда не приглашали на детские праздники. Все к ней хорошо относились, но позвать ее в свою компанию почему-то не приходило ребятам в голову, да и друзей у нее практически не было. Самым близким человеком для нее была мама.

Да что там: у нее больше никого не было, кроме мамы. В Красноярске они жили почти с самого Катиного рождения; до этого, мама рассказывала, она жила в Новгороде, а еще раньше в одной деревне, название которой Катя не помнила. Мама вообще много рассказывала.

Больше всего на свете Катя любила тихие вечера, когда мама заканчивала хлопотать по дому, и они, выключив в квартире свет, садились у окна, и она ей рассказывала сказки. Про далекие страны, где люди ездят на слонах, про джиннов и волшебников, про таинственных существ, населяющих нашу землю. Наверно, под впечатлением этих рассказов Кате иногда снились сказочные сны: вот она идет по лесу с прозрачной, молодой еще листвой, ей навстречу высокий мужчина улыбается, протягивает к ней руки, подхватывает, и кружит высоко-высоко. А еще ей снилась пожилая женщина с большими добрыми, но немного печальными глазами.

Иногда Кате казалось, что ее мама – сама волшебница. Она не знала, как иначе ей удавалось смеяться тогда, когда любой другой человек заплакал бы. Она не знала, как ей удается все успевать – ведь они были совсем одни на этом свете. Да, где-то у Кати был папа, она это знала, но она от него только иногда, на день рождения и на новый год, получала открытки… написанные маминой рукой.… Но Катя, надо отдать ей должное, всегда им честно радовалась. И тут же принималась писать ответ, чтобы отправить письмо по обратному адресу, указанному на открытке. Мама говорила, что папа много путешествует, поэтому у него всегда новый адрес.

А еще Катя любила, когда мама что-то такое вкусное готовила в выходные дни. Тогда она садилась на высокий табурет на кухне, и начинала веселить ее разными смешными рассказами о своей жизни (ну и что, что больше половины из них были придуманы тут же – мама—то смеялась!).

И вот мама заболела.

Катя по привычке взяла книгу и стала тихонько читать вслух. Она вообще любила читать вслух, отдавалась этому занятию всем сердцем. Она умудрялась читать по ролям, изменяя голоса героев, виртуозно находя им тысячи оттенков и характеристик. Но сейчас она взяла книгу не из удовольствия, ей просто нужно было что-то делать, чем-то занять звенящую от пустоты и страха голову. Ее голос лился ровно и мелодично, и, слушая его, Катя сама успокаивалась. Казалось, что вот-вот и все наладится, мама очнется, улыбнется, и они пойдут пить чай с бубликами и сгущенкой.

Иногда девочка поднимала глаза от пожелтевших страниц и внимательно вглядывалась в лицо спящей мамы. Оно было бледным, с лихорадочным румянцем на щеках, ресницы слегка подрагивали, потресковшиеся губы тихо-тихо бормотали какие-то слова, Катя не могла разобрать, какие. Погладив мамину руку, она продолжала читать.

Катя читала до тех пор, пока в горле не стало больно, а голос не начал сипеть и хрипеть. Тогда она отложила книгу на край тумбочки, и пошла на кухню, чтобы включить чайник. Пока тот весело гудел, закипая, Катя подошла к окну. В потемневшем стекле отразилось ее тревожно заострившееся лицо с большими серо-голубыми глазами. Она машинально подтянула хвостики, поправила резинку, и плотнее укуталась в мамину шаль.

За окном город медленно накрывала ночь, глухая, морозная, сибирская ночь. В начале, мгла забралась в темные переулки, подворотни, из них поползла по улицам, нагоняя опоздавших прохожих, потом уж начала карабкаться по стенам домов, любопытно заглядывая в окна. И вот она уже на крыше. Теплыми бархатными тапками ступала она с крыши на крышу и зажигала маленькие фонарики-огни чужих теплых, счастливых квартир. Они радостно подмигивали Кате, будто приглашая заглянуть. Девочке от этого стало так тоскливо; так страшно, что наступает ночь, а мама болеет, и она совсем одна, и помочь некому, что Катя вдруг, сама от себя того не ожидая, заплакала. Да так, как не плакала даже в детстве: в голос, навзрыд. Она никак не могла остановиться, хотя понимала, как глупо это, должно быть, выглядит со стороны; если вдруг кто-то увидит ее в окне…

И тут Катя заметила в отражении, у себя за спиной, кошку. Обыкновенную черную кошку, пушистую, как комочек ангорской шерсти. Кошку, которой у них с мамой никогда не было. Катя резко обернулась. Естественно, никого у нее за спиной не было. Между тем, кошка в отражении была. Она посмотрела на Катю большими желтыми немигающими глазами, вильнула хвостом, и направилась в сторону комнаты, где спала мама, исчезнув на миг за оконной рамой. Катя бросилась за ней. Ей почему-то показалось, что эта несуществующая кошка может как-то обидеть ее заснувшую маму.

Она влетела в комнату, но там никого не было. На прикроватном столике мягко горела ночная лампа под цветным абажуром, рядом лежала все та же книга, которую Катя читала несколько минут назад. Мама тихо дышала. Спала. И тут, в маленьком кружке отражения лампы на стекле, Катя снова увидела черный комочек шерсти. Только теперь кошка сидела на шкатулке темного дерева и открывала ее пушистой лапой. Катя знала эту шкатулку. Это та вещь, которую мама строго-настрого запрещала брать в руки. Кошка в отражении настойчиво открывала шкатулку.

Катя подняла палец и очень серьезно прошептала кошке:

– Мама эту вещь трогать запретила! – и решительно собралась уходить из комнаты. Но тут произошло нечто удивительное – кошка выпрыгнула из отражения и стала самой настоящей, живой и пушистой. В один прыжок она оказалась около постели мамы, прыгнула ей на грудь и оглушительно заорала: «Проснись!». Катя в ужасе замерла на пороге маминой спальни. Но она не успела, что-либо сделать – мама открыла глаза и села. Она казалась слегка смущенной, но в целом не выглядела ни испуганной ни растерянной.

Она внимательно посмотрела на кошку, как на давнюю знакомую, без тени смущения и удивления:

– Они рядом? – та кивнула. – А я уже начала надеяться, что этого не случится…

– Мама! – не выдержала Катя. – Что не случится? Тебе нельзя вставать, я сейчас дам тебе лекарство и ты уснешь, а завтра тебе станет лучше и мы будем пить чай с малиной, – шептала она, во все глаза оглядывая вмиг преобразившуюся маму. Та вдруг стала будто светлее, будто внутри нее включили лампочку, и теперь ее кожа, волосы светились.

Но мама прервала ее воркование:

– Родная, у нас мало времени, – проговорила она, вставая с постели. – Надо торопиться, раз уж так вышло… В гардеробной комнате есть шкатулка, та самая, к которой я тебе всегда запрещала даже прикасаться. Сейчас она тебе понадобится, не расставайся с ней ни на минуту. Там письмо, из него ты поймешь, что делать дальше. Я не знаю, когда мы с тобой увидимся, солнышко мое, но я верю, я знаю, что у тебя все получится. Будь смелой и ничего не бойся.

Она высоко подняла руки и потом медленно опустила их на плечи дочери. Кате показалось (а показалось ли?), что от ее ладоней идет яркий свет, словно на них лежит кусочек летнего солнышка. Тем временем мама продолжала совсем изменившимся, каким-то глухим, шелестящим, голосом:

– Я отдаю тебе свою силу и всю силу своего Рода. Я передаю тебе силу Рода твоего отца, которую хранила все эти годы. Какой бы она не была, и как бы ты ею не распорядилась. – Она приподняла Катин подбородок и ласково посмотрела в испуганные глаза дочери. – Я не прощаюсь, родная моя, мы скоро встретимся, не сомневаюсь в этом ни секунды. Береги себя. Слушай Могиню.

Ее голос стал совсем тихим, казалось, мама находится на расстоянии в тысячи километров, так далеко, что девочка едва смогла разобрать последнюю фразу. Потом мама стала тихо бормотать какие-то слова на непонятном и незнакомом Кате языке, и девочке на мгновение показалось, что мама бредит, что у нее снова температура, она кинулась к ней, решив уложить ее в постель, но почувствовала, как между ней и матерью возникла какая-то невидимая стена. Она знала это ощущение. Она иногда так баловалась, когда была маленькой. Она терла одну ладошку о другую, а потом начинала медленно сводить и разводить их. И делала так до тех пор, пока не ощущала, как между ладонями возникало какое-то невидимое вещество, которое не давала ладоням слишком далеко разойтись и, тем не менее, не давая им сомкнуться, словно там был зажат воздушный шарик, к которому были накрепко приклеены Катины ладошки. Вот и теперь почти такое же ощущение, только воздушный шарик достиг гигантских размеров, и мама была внутри него.

Лицо и тело ее стало истончаться, превращаясь в светлый туман, пока не растаяло совсем.

– МАМА!!!!!

Катя закричала так громко, что стекла задрожали, а цветной абажур съехал на бок, и теперь та как-то нелепо посматривала на девочку подслеповатой лампой. Катя хватала холодными руками воздух, где только что стояла мама, постель, еще хранившую ее тепло, заливая ее горячими слезами и беззвучным плачем. Она с неистовством обшаривала все вокруг вновь и вновь, не веря еще своему горю. Но даже след мамы простыл.

Ничего не понимая, ошалело оглядываясь по сторонам невидящими глазами, Катя села посреди ставшей мгновенно чужой и враждебной комнаты, рядом со звеневшим во все колокольчики будильником и тихо заплакала. На нее из отражения в стекле по-прежнему не мигая смотрела черная кошка с желтыми глазами. Потом она вышла из отражения, снова превратившись в живую кошку, и села напротив девочки.

– Мама исчезла, ты видела? просто растаяла и все… – прошептала Катя. – Как такое может быть? Куда она делась?

– Этого пока никто не знает. Вернее, конкретно где она – никто не знает (пока конечно), – торопливо добавила она, увидев ужас в глазах девочки, – а в принципе – догадаться не сложно.

Катя вопросительно смотрела на кошку. Та вздохнула.

– Девочка моя, тебе надо найти эту шкатулку и посмотреть, что в ней. Твоя мама сказала, что там есть письмо. Там наверняка все написано, ну, может не все, но хоть что-то.

Катя кивнула, молча поползла к двери, как раненый маленький зверек. Кошка с жалостью посмотрела ей вслед, покачала пушистой головкой.

– Ты не уйдешь? – одними губами прошептала девочка.

Кошка покачала головой еще раз, и медленно растаяла в воздухе.