Читать книгу Тайна Великой Тартарии. Посох Велеса - Евгения Кретова - Страница 8

– Ну, ты чего уставилась на меня, будто говорящий пень увидела? – усмехнулась старушка. – Ты лучше слушай…. Права была Евросиньюшка, когда говорила, что не зря ты сюда попала, внучка. Ох, не зря… Ждала я тебя.

– Как? – Катя не верила тому, что слышит.

– А вот так. Слушай и не перебивай, – старушка опять подняла указательный палец с длинным пожелтевшим ногтем. – Еще молоденькой я была, Ефросиньюшка девчонкой сопливой бегала, ведовством начинала только заниматься. Бабка моя, пусть земля ей будет пухом, передала мне свой дар и знания. И был мне сон в канун дня Ивана Купалы, дарованный Светлым мороком. В нем видела я град чудесный, с высокими теремами каменными, с куполами белокаменных храмов, золотом и серебром украшенными, подвесными дорогами, телегами да колесницами, по небесам порхающими как птицы дивные. – Старушка призадумалась, будто вспоминая что-то. – Так вот. И снится мне, будто призвала меня к себе царица тамошняя. Прихожу я к ней в терем белокаменный, из прозрачного льда деланный, только лед чудной такой – не тает и холода от него нет. Да, вот так-то… Прихожу, значит, а там меня царица и поджидает, красавица редкая, костюм на ней еще приметила я тогда, наш, славянский, как у княгини в стародавние времена только пошит иначе, и бархат на кафтане какой-то чудной – как радуга летняя переливается, венец золотой, с жемчужными поднизями. И говорит она, будто я ее родня в седьмом поколении, потому-то она именно меня и призвала на помощь. Сказала, чтобы я метки ставила особые, да примечала их обрядом древним, а приметы эти в сундук запечатывала, а сундук хранила как зеницу око. И сундук мне дала. Сказывала, что сундук это особый, что веков ему считать не пересчитать, и дан он самим Родом, и что в назначенный час явится ко мне ее дочь через этот сундук, и что я ей помочь должна… – Старушка помолчала. – А себе она оставила маленький сундучок, ну раз в десять меньше того сундука, но точь-в-точь. Вот так-то. – Она снова примолкла, будто задремала. Мерцающий свет от восковой свечи падал на ее морщинистое лицо, руки, и в таком освещении она все больше походила на сказочный, не реальный персонаж.

– И что, бабушка? – тихонько позвала Ярослава, слушавшая старушку с открытым ртом.

– А то, девоньки, что проснулась я поутру, а сундук рядом со мной стоит. Я его открыть пыталась, но пока первую приметку не сделала, как меня царица во сне учила, он не открылся. И потом открывался только тогда, когда я в него очередную приметку укладывала.

– А что за приметки-то, бабушка? – не унималась Ярослава, за что получила подзатыльник от матери.

– Да тише, ты, – пристрожила дочь Могиня, и добавила, любовно глядя на внучку, – вишь как глазки горят. Не сказывал тебе небось Стар о чудесах таких?.. А приметки особые – Ефросиньюшка замуж пошла – приметка, вот ты родилась – тож, в лесу, помнишь, я пропала, а на меня там зверь лютый напал? Вот, тоже приметка. Да, видать, напрасно, я тот случай приметкой назначила… Ты прости меня, милая, – обратилась она уже к Кате.

– Так, что, выходит, приметки эти – важные дни в твоей судьбе? – догадалась Ярушка. Старушка ее погладила по голове:

– Выходит, так.

– Так вот почему Вас мама знала, – прошептала Катя. – Понимаете, когда мама исчезала, она мне сказала «Слушай во всем Могиню», я еще понять не могла, что его за штука такая, а это не штука вовсе, это Вы. Только я, хоть убейте, не могу догадаться, как мама о Вас узнала, и как в Ваш сон попала.

Старушка покачала головой, мол, кто знает. И призадумалась. Ее проницательный взгляд был обращен на свертки, которые принесла с собой Катя. Ефросинья и Ярослава тоже молчали. Катя ждала. Могиня все молчала, пожевывая губы, морщилась, вздыхала. Потом искоса глянула на Катю и проговорила:

– Матушка твоя, видать, большая мастерица по части волхования, не чета мне… да… Помочь я тебе обещалась. Только вот додумкать не могу – как. Травка эта, – она показала на холщевый мешочек, – заповедная, это ландыш синий. Цветет он только на заре, весной, три денька в году. А мест, где он растет не одного не скажу, ибо сама не ведаю. Цветок чудодейственный, от всех недугов помогает, в миг опасности чернеет. От слова заветного, даже сухой как этот, становится свеж. Слово то заветное знаю, шепну тебе. А что до камушка да иглы, вижу – не простые они, с секретом большим, твоей матушки работа, али еще какого волхва мудрого, но как разгадать его не ведаю, ты уж прости меня, милая. Одно могу сказать с точностью, вещицы эти очень древние, и должны привести тебя к матушке твоей.

Старушка замолчала, все еще сокрушенно качая головой. У Кати шумело в голове. Она так надеялась, что сейчас узнает разгадку, что сейчас все решится, и маму просто приведут из другой комнаты. А теперь она понимала, что не продвинулась к разгадке ни на шаг. А загадок стало еще больше. Но тут тишину нарушил голос Ярушки:

– Бабушка, а что если дядюшка Стар поможет разгадать?

Старушка хмыкнула недоверчиво, но Катя, услышав, ухватилась за эту идею как за спасательный круг.

– А кто это?

– Это учитель мой, – ответила с готовностью Ярослава, – очень сведущ в книгах древних, может, он что встречал. – Заметив, что бабушка и мать сомневаются, Ярушка, стала искать новые доводы. – Ведь ты сама сказала, что сундук этот древний-предревний, что самому Велесу принадлежал, так о том в книгах древних указание должно быть.

Бабушка призадумалась. Уж очень ей не хотелось привлекать к этому делу этого хитреца ученого, все-таки дело семейное, а он – чужая кровь. Она на учебу к нему Ярославу отдавать не хотела, Ефросинья уговорила. Обещала, что летом внучка будет приезжать к ней, показывать свое мастерство да учиться новому. И каждое лето строго соблюдала уговор. Вот и этим летом привезла дочку в Тавду. А сейчас придется снова расставаться с любимицей?

Но что поделаешь, если верить тому сну, эта странная девочка с удивленными серо-голубыми как булатная сталь глазами ее пра-правнучка. Значит, она по древнему обычаю должна хранить ее на этом ли свете, или на том. Так думала Могиня, разглядывая что-то с облаках темного морока, насланного Ярославой.

– Ну, что ж, – наконец, вымолвила она, – идите.

Катя готова была бежать прямо сейчас, она даже подскочила с лавки, но ее за локоть придержала старушка. – Завтра.

И одним движением развеяв туман, вышла из светелки. На дворе стоял теплый вечер, гомонили птицы, смеялись малые детки, босиком по мягкой траве бегавшие за желтыми комочками-цыплятами. Ефросинья похлопала Катю по плечу, и пошла за матерью.

Катя и Ярослава остались одни. Девочки молчали, думая каждая о своем.

– Ярушка, – тихо позвала Катя. Та подняла глаза. – А что, бабушка твоя и вправду… – она осеклась, не решаясь закончить фразу.

– Что вправду? – не поняла та. Катя оглянулась на дверь.

– Ведьма, – прошептала она.

Ярослава поправила:

– Вернее, Ведунья.

– А почему она это не скрывает? – удивилась Катя. Ярушка вздернула брови. – Ну, понимаешь, это же странно как-то.

– Странно, что ты носишь мужские портки, и не стыдишься этого, – обиделась Ярушка. – Что тут странного? – продолжила она после короткой паузы. – Обычное дело, важное и нужное. Бабушку очень уважают. Ее потому Могиней и величают. К ней из самого Асгарда приезжали князья великие да бояре. И даже царица-матушка приезжала, – добавила она благоговейным шепотом, – пока жива была, за здоровье свое беспокоилась, – Ярослава вздохнула, – да, видно, не зря, только бабушка ничего не смогла уже поделать. Бабушка знанием редким владеет, лечить людей может от болезней разных и от ран. Вот прошлым летом к нам витязя привезли, в бою с джунгарами погаными израненного. Раны страшные были, я сама видела, как раз только приехала. Так бабушка его к осени выходила! – с гордостью закончила Ярослава.

Девочки снова помолчали. Разговор не ладился. Катя немного побаивалась бойкую и уверенную в себе Ярославу. Сама Катя такой не была. Она бы предпочла тихую жизнь, без проблем и приключений. Но сейчас, когда надо было найти маму, она чувствовала в себе какое-то новое чувство – у нее появилась цель, к которой она готова была идти, невзирая ни на какие препятствия. Хотя сейчас, если честно, она надеялась на то, что взрослые, – бабушка Могиня, Стар, – решат все проблемы сами, и она быстро вернется к своей прежней жизни.

Ярослава же, с одной стороны, была рада, что ей снова придется ехать в Аркаим, к Стару. Бабушка владела искусством, которое девочка, конечно, уважала, но тяга у нее была к совсем другому ведовству, еще более древнему и сложному. Бабушка была у нее великая ведунья, мама – большая мастерица по части трав, зелий и отваров. Они помогали людям здесь и сейчас, за что и были очень уважаемы во всей округе: кто-то их любил, кто-то боялся. А она сама хотела для себя иного – тайны прошлого и будущего влекли ее. Она мечтала научиться управлять стихиями, временем и пространством. Она мечтала выучить древние языки, чтобы утраченные тайны почти истлевших книг библиотеки Аркаима оказались доступны ей.

Еще несколько лет назад, когда она только пошла на обучение к волхву Стару, она мечтала быть как бабушка. Но однажды зашла в дом учителя и застала его за чтением старинной книги. Это была рукопись на древне-арамейском языке, на котором сейчас никто не говорил, а раньше это был язык колдунов и заклинателей. Ее тогда очень заинтересовала книга – толстый фолиант с золотым тиснением, с яркими рисунками, схемами и чертежами. Там были схемы удивительных летающих кораблей, орудий. Именно по ней она начала изучать Темный морок. Сегодня она удивила бабушку мастерством его призыва, но та еще не видела, что Ярослава умеет вызывать духов Темного морока. А это ведовство особое, почти запретное. Вот и сейчас можно было надеяться, что, за неимением других учеников, Стар раскроет ей парочку секретов. А, может, Ярослава об этом особенно мечтала, научит ее управлять Светлым мороком.

С другой стороны, в сегодняшней истории девочку уж очень заинтриговал обряд запечатывания приметок. Девочка о нем никогда не слышала, ни в одной из прочитанных ею книг такой обряд не значился. И, конечно, останься она здесь до конца лета, как она и планировала, она-то уж точно сумела бы разговорить бабушку, да все-все выведать у нее. Ведь с помощью этого ведовства, очевидно, можно как раз и раскрывать тайны будущего и прошлого: раз – и связался напрямую с нужным тебе предком или потомком!

В светелку снова заглянула Ефросинья. Она неодобрительно посмотрела на дочь. У нее в руках был большой кувшин с водой.

– Поди мне помоги на стол собрать, вечерять2 сейчас будем, – сказала она. – А ты, гостья дорогая, – обратилась она к Кате, – умойся да переоденься-ка.

При этих словах она достала из сундука, что стоял рядом с кроватью, белоснежную рубаху с широкой красной вышивкой по груди, плечам, широкий тканый пояс, ленты. С самого дна она вытащила туфельки, почти такие же как у Ярославы, только светло-серые. Катя запротестовала: она не умела всего этого надевать и носить – тоже. Но Ефросинья была непреклонна. Катя вздохнула.

Когда за Ярушкой и ее мамой закрылась дверь, девочка собрала свертки, аккуратно перевязав их одной ленточкой, осмотрелась в комнате, и положила свое сокровище между нижними подушками на Ярославиной постели. Потом она сбросила домашние туфли, стянула с себя джинсы, свитер. За холщевой занавеской в изножии кровати она нашла большой медный таз, над ним умылась теплой водой. Сразу стало легче дышать. Немного подрагивая от вечерней прохлады, уже пробиравшейся через открытое окно, она развернула одежду. Натянула на себя рубаху. Но она была такая широкая, что Катя выскальзывала из ее горловины. Она никак не могла найти, как это все крепится, если бы к ней на помощь не подоспела шустрая Ярослава. Она хохотала так задорно, что и Катины тревоги отошли на второй план. Больше всего пришлось возиться с Катиными волосами – короткая стрижка никак не хотела подбираться в косы, а Ярослава решила непременно сделать все «как положено». Она сопела минут десять, но потом довольная показала Кате в медном зеркале довольно современное сооружение из кос с вплетенными в них лентами, подвязанное на лбу широкой голубой лентой. Вместе они, смеясь от души над неуклюжестью Кати, ее неловкими попытками затянуть ремешки, да завязать узелок на поясе, быстро оделись, и побежали вниз по лестнице – семья ждала их ужинать.

Дом Могини оказался довольно большим, светлым. Здесь было много переходов и коридоров. Некоторые упирались в какие-то помещения, другие приводили, казалось, в никуда – то просто обрывались, то переходили в какие-то новые лабиринты. По количеству комнат Кате подумалось, что в доме живет большая семья.

Вначале Катя и Ярушка спустились вниз по крутой винтовой лестнице, минуя несколько (Катя не успела сосчитать – то ли две, то ли три) небольших площадки, ведущих к маленьким и неприметным помещениям. Потом пробежали по длинной открытой веранде, увитой лилово-красным растением, и только затем оказались в основной части дома. Ярослава пояснила, что светелка, в которой они встретились, находится в летней части дома, и отделена от основного дома вот этой самой верандой. В летней части дома живут, естественно, только летом, в основном Ярушкина семья.

Девочки спустились еще на один ярус вниз и оказались уже в зимней части дома. Все здесь было добротное: толстые стены, широкие лавки по стенам, полы устланы широкими половицами, небольшие (в отличие от двустворчатых стрельниц в «летних» светелках) оконца были затянуты разноцветными стеклышками, в углах стояли пузатые сундуки. Главным атрибутом этой части дома была, конечно печь – большая, в удивительных изразцах изумрудного цвета. Все помещения были не такими просторными как верхние и менее светлыми. Зато, это было видно даже Катиному неопытному глазу, в студеные зимы дом оставался теплым и уютным.

Девочки запыхались, когда подбегали к большим двустворчатым дверям. Ярослава, оправив платье, толкнула двери, и те распахнулись, пропуская девочек внутрь. Они оказались в летней кухне. По сути, это была еще одна веранда, выходившая большими окнами во двор. Сейчас окна все были открыты, и легкие кисейные занавески слегка покачивались от ветра. Под самыми окнами, заглядывая пушистыми ветками внутрь человеческого жилья, росли кусты черемухи и сирени.

В глубине помещения, была заметна большая печь с уставленными на ней многочисленными котелками и крынками. Огонь уже был потушен, но угли в нем из приоткрытого затвора, еще мерцали оранжевыми искрами, и от него шло уютное тепло. Справа от стола, у стены стоял большой, закрытый белыми домоткаными ручниками, шкаф с различной посудой. В основном это была глиняная посуда затейливо расписанная в разных стилях. Видимо, собирали ее со многих земель. К удивлению Кати были среди них и восточные миниатюрные медные кувшинчики с махонькими, словно игрушечными, чашками, изукрашенными бирюзой и рубинами. Сверху на шкафу, удобно прислонившись к стене, расположилось огромное круглое блюдо с тонким сине-зеленым орнаментом. Такие в наши дни используют при подаче плова на стол. Рядом с окном, в тени белой сирени, стояло глубокое плетеное кресло-качалка, около него, на низкой лавочке, на которую обычно ставят ноги, распузатилась корзина с множеством маленьких и больших разноцветных мотков ниток. Словно иголки у ежа в некоторых из них торчали длинные деревянные спицы. Видимо, здесь любила проводить время Могиня. Настоящая, просто классическая бабушка. «Самовара не хватает», подумала Катя. А! Вот и он, примостился на низенькой табуретке, за шкафом с посудой. Стоит себе на белой вышитой салфеточке, пузатенький, с блестящими медными боками. Красота!

Посреди кухни, словно главная достопримечательность, стоял большой дубовый стол с толстыми витыми ножками, вдоль которого были установлены четыре широкие лавки. Стол был накрыт белоснежной скатертью с вышитыми по краю алыми петушками и курочками, да желтыми цыплятами. На углах скатерти узор был более затейливый, там уже и цветы были и мудреный растительный орнамент.

– Ой, тощаааяяя! – вдруг пропищал рядом с Катей чей-то голос. Она оглянулась, но никого не увидела.

– Да уж, кожа да кости, – сокрушался другой голос, явно мужской, басистый.

– А глазищи-то!!! Прям как у Могинюшки нашей в молодости! – подхватил – запричитал женский.

Девочка слышала реплики, голоса, но самих их обладателей нигде не было видно. Она недоуменно посмотрела на Ярушку. Та, как ни в чем не бывало, поклонилась присутствующим взрослым и уже начала помогать накрывать на стол. Катя растерялась.

– Ой, засмущалась деваха, – хохотнул женский голос.

– Да ты не таких засмущаешь, – заворчал басистый.

– Внучка, – услышала она голос Могини, – ты чего там замерла? Иди сюда, устраивайся рядом со мною, – и она подвинулась на широкой лавке, освободив немного места для девочки. Но та стояла как вкопанная – только что она слышала голоса, а в комнате находится, не считая их с Ярославой, пять человек: сама Могиня, Евросинья, молодой мужчина с аккуратной светлой бородкой «клинышком», видимо, отец Ярославы, белобрысый веснушчатый парнишка лет трех и девчонка лет восьми с длинной косой медового цвета – очевидно, брат и сестра Ярославы. И все они молчали, Катя точно это заметила. Взрослые ее изучали, белобрысый мальчишка играл ложкой, девчушка разливала молоко по высоким глиняным кружкам. Тогда кому принадлежат те голоса?

– Иди, иди сюда, не пужайся, – будто поняв причину ее замешательства, подбодрила старушка, и улыбнулась. – Присядь-ко рядом с нами, отведай ужин наш скромный. С доченькой моей Ефросиньюшкой ты знакома уже, познакомься и с зятем моим дорогим, Николаем. А это, – она кивнула на белобрысенького и девчушку, – детки их младшие, Руслан да Марьюшка.

Заметив замешательство Кати, она добавила, смеясь:

– Не почудилось тебе, то племяшка моя поглядеть на тебя задумала, да сама никак не поспевала, вот и прислала тень свою вечеровать с нами, да с ней и семейство ее, – и она кивнула в угол, где на стене в мягком свете нескольких свечей, стоявших на столе, слегка подрагивали три тени невидимых гостей – женская, мужская и девчоночья.

– Приветствуем, внучка, – ласково проговорил женский голос, тень при этом приветливо кивнула.

– Ага, зд-дравствуйте, – Катя ошалело таращилась на фигуры на стене, потихоньку, бочком, продвигаясь ближе к столу. Девчоночья фигурка прижалась к женской. Мужская стояла, поглаживая бороду.

– Племяшка-то моя совет хороший дала, – между тем продолжала Могиня, наблюдая как Ярослава и ее сестренка расставляют кружки с молоком, нарезают большими ломтями свежий вкусно пахнущий хлеб с темной хрустящей коркой, – вы с Ярушкой нашей завтра выдвинетесь с утра пораньше в Аркаим, да путь не близкий и не спокойно нынче на дорогах. Вот Эсфанда и предложила сопроводить вас.

– Ба! – возмутилась Ярослава. Она даже нож выронила, которым нарезала последнюю горбушку хлеба. – Мы что же, маленькие? За себя постоять никак не можем? – в подтверждение своих слов она даже повернулась к Кате, ожидая от нее помощи и поддержки.

А Катя смотрела то на Ярославу, то на Могиню; она, конечно, понимала, что Ярослава хочет самостоятельности, но и довериться маленькой девочке ей тоже было страшновато. Катя все-таки была очень домашней девочкой, никогда не принимавшей самостоятельных решений. И сейчас она ожидала, что взрослые разберутся сами, без ее участия. Вот поэтому и молчала, поглядывая на спорящих бабушку и внучку. А те разошлись не на шутку. Ярослава доказывала, что она может все сделать сама, а бабушка перечисляла опасности, которые их ждут на пути. Ефросинья с мужем пока не вмешивались.

Тут снова донесся смешливый женский голос.

– Да не спорь, Ярослава, хочешь – не хочешь, а одних вас никто не пустит, это уже решено. И батюшка твой с матушкой согласны. Согласны же? – те кивнули. – Ну, так вот и порешим. От себя добавлю, что мешать вам не буду, буду в сторонке держаться. Коли беды никакой не случится, то и не увидите меня до самого Тобольска. Там у меня заночуете, и отправитесь дальше, до Аркаима… – говорила она спокойным уверенным голосом не терпящим возражений. Ярослава только руками всплеснула. – А сейчас вечерейте, нам отправляться надо. До завтра, девочки, отправляемся на утренней заре.

Тени поклонились Могине до земли и растаяли. На стене остались только подрагивающие блики свечей.

За столом молчали. Могиня жевала ароматную краюху хлеба, Ефросинья и Ярушкины отец с братом и сестрой чинно и размеренно ели рассыпчатую гречневую кашу. Сама Ярушка задумчиво ковыряла деревянной ложкой в глубокой миске. Катя тоже покосилась на стоявшую перед ней глубокую миску с кашей, положенной пушистой горкой. На самом ее верху лежал желтый кусочек масла и стекал аппетитными ручейками. На краю миски лежал здоровенный ломоть хлеба. Будь Катя дома, она непременно запричитала бы, что ей много, что она столько не съест, но сейчас она оказалась настолько голодной, а хлеб и каша были такими аппетитными, что она даже не пикнула, а принялась уплетать кашу, да заедать ароматным хлебом, да запивать теплым парным молоком.

Ничего вкуснее она в жизни не ела, это точно. Масло было сладковатым, нежным, оно ласково связывало крупинки гречки, и те просто таяли во рту. Когда же Катя откусила кусочек хлеба, то аж замурлыкала от удовольствия: он был с орешками и семечками, а корочка была румяная и хрустящая. Семейство на нее ласково смотрело, а бабушка откровенно любовалась. Ну что ж, то и понятно, мечта любой бабушки – хороший аппетит у внуков.

Одна Ярушка смотрела на нее исподлобья, недобро прищуривая левый глаз. Едва Катя доела последнюю ложку каши, как Ярослава, так и не притронувшаяся к еде, дернула девочку за рукав, и, отпросившись, у бабушки и родителей, утащила ее с кухни.