Читать книгу Бороться и искать - Наталья Юрай - Страница 8

Поляница умывалась грозовым ливнем. Потоки серо-бурой грязи неслись по улицам, при каждой вспышке молнии чёрные остовы сгоревших домов блестели, словно покрытые лаком.

Работа встала, но уставшие люди были рады нежданной передышке, ведь трудиться придётся от зари до зари. Лето промелькнёт быстро, до первых жёлтых листьев нужно успеть сделать многое.

Уже неделю Могута дневал и ночевал на пожарище. Вернулась из неудачного похода за змеем дружина и тут же принялась помогать князю восстанавливать привычный уклад жизни Поляницы. Мэрит не отставала от мужа: под её руководством была организована раздача хлеба и продуктов. Подводы, гружёные мешками, двигались от двора ко двору, князевы слуги выдавали провизию и ссыпали муку в миски, передники и кадки – любую тару, которую людям удалось спасти из огня.

Выгорело чуть меньше половины Поляницы, и к чести горожан, не пострадавших от пожара, они протянули руку помощи погорельцам. Кто-то приютил во дворах и сараях целые семьи, кто-то взял на постой и присмотр ребятишек, пока родители восстанавливали жилища. Некоторые купцы раздавали ношеную одежду и старую утварь, а порой и товары из своих лавок, принимаемые пострадавшими с благодарностью. В общем, город демонстрировал силу духа и единение.

Рогволд наблюдал за всей этой ситуацией с ироничным удивлением. Он не ожидал такого благородства от необразованных серых людишек. План чёрного искателя постепенно воплощался в жизнь, и это не могло не радовать. Фёдора он почти не встречал, Всемила разговаривала с ним благосклонно, а грубоватые шутки "купца" постепенно пробивали брешь в стене настороженного недоверия, выставленной окружением Могуты.

Рогволд практически на аптекарских весах отмерял слова и интонации, оставаясь собранным и внимательным даже во время отдыха и трапезы. Ошибок допускать было нельзя. Поселили его в пустующем гостевом доме, столовался он в княжеской трапезной. И пока всё было тихо и предсказуемо. Вот только Кетун начинала беспокоить всё сильнее: чутьё и магия предупреждали её о тёмных намерениях любовника, но слепая к нему привязанность пока не давала сделать правильные выводы. Скорее всего, прозрение произойдёт в самое ближайшее время, и к этому нужно быть готовым.

Атаман вынул клинок практикантки и усмехнулся: девчонку нужно было прижать в тёмном углу и сделать предложение, от которого, как говаривал какой-то мафиози в очень старом фильме, отказаться будет невозможно. Если она захочет вернуться, то должна будет ему помочь.

Фёдор уже который день спал урывками. Он с товарищами занимался любой работой, необходимой в данный момент: пилить так пилить, ставить срубы так ставить срубы, ехать в Нижний Град за паклей так ехать.

Меньша вернулся к родовому занятию – в кузню. Его молот без устали бил по заготовкам, превращая раскалённый металл в трёхгранные гвозди, дверные засовы, обручи для бочек и тесаки. Князь объявил, что работает Меньша совершенно бесплатно для всех пострадавших, и вереница заказчиков, состоящая в последнее время из одних девок и баб, начинала выстраиваться к кузнице с самого утра.

Осанистый местный кузнец спокойно уступил своё место, выступая иной раз в качестве помощника, однако большей частью занимался покрытием крыши над своей избой. Меньша работал красиво, даже когда оставался у наковальни и горна один, не суетился. В кожаном фартуке, надетом на голый торс, с перевязанными тесёмкой волосами он выглядел как сам бог Сварог, пришедший на помощь людям, только длинной бороды не хватало. Прохожие замедляли шаг, чтобы глянуть, как княжеский воин колдует над огнём и железом, высекая искры ударами молота весом в полпуда. Только Фёдор, изредка заглядывающий к другу поболтать да перекусить, понимал, что трудовой энтузиазм кузнеца рождён был в том числе и занозой в душе, которую сотник уже давно выловил из мыслей молодого товарища. Жаль, что в этом деле помочь Меньше он не мог, не находил нужных слов, да и никто не смог бы.

Поляничи постепенно переставали говорить и вспоминать о случившемся, погружались в нахлынувшие заботы. Могута же постоянно думал о странностях ватажьего набега, так скоро завершённого, о толпах разбойников, замеченных на выезде из города в самый разгар паники и пожара, о возвращении дочери и о слухах, дошедших из соседних княжеств. Там горячо обсуждали беды Поляницы, сокрушались по поводу престолонаследия. Кто, мол, теперь возьмёт в жёны порченую княжну? И дальше пересуды катились в сторону невозможных теперь военных союзов, бесплодия чужестранки-княгини и Змея Горыныча, что озорует на приграничных землях, и сладу с ним никакого нет. Всё это тяжким грузом висело на душе и не давало спать ночами. Могута всматривался в лицо Всемилы, когда заезжал домой, пытаясь найти ответы на мучающие его вопросы, но княжна была тиха и светла, и ясный взор не отводила, вины своей не чувствовала ни в чём.

Ставр ходил взад-вперёд, и мерцающий уведомлениями прозрачный овал следовал за хозяином по пятам, зависая напротив глаз всякий раз, как преподаватель останавливался в раздумьях.

– Да уж сядь, наконец! – Нортон швырнул небольшой деревянный шар, и тот покатился по длинному стеклянному столу. Ставр поймал его, почти не глядя.

– Не могу Мартин, не могу. Не понимаю. Наблюдатели молчат, маяк перестал фиксироваться. Запасная система отслеживания вышла из строя. Ну не может это быть простым совпадением!

– Там, – и Мартин Нортон показал пальцем на потолок, – у же списали всё на плохую подготовку практикантки и намекают на твою неспособность организовать элементарное испытание.

– С родителям связались?

– Я не готов пока сообщать им от гибели единственной дочери.

– Не понимаю, Мартин. Ну не понимаю! Девушка показывала отличные результаты. Мотивирована на все 200 процентов. Никаких мальчиков и нарядов в голове. Только учёба. Рогволд?

– Чёрных искателей там и без этого гада хватает. Но по последним докладам, он был замечен в той же области, что и Балашова. Совпадение или нет, трудно сказать. Ты мне лучше подытожь результаты экзаменов. Сколько?

– Шестеро. Отличные ребята, потенциал высоченный. Балашова была бы седьмой. Чёрт! – Ставр сел и подкинул деревянный шар в воздух. Тот завис в самой высшей точке и начал раскручиваться по спирали, пока не упал в широко раскрытую ладонь. – Я буду готовиться к переходу. Мне только нужно закончить несколько срочных дел.

– Ну, смотри. – Нортон сцепил пальцы. – Стоит ли рисковать ради призрачных перспектив?

– Призрачных? Мартин, мы о девочке говорим! С горящими глазами и великолепными мозгами!

– Не кипятись! – примирительно проговорил шеф. – Жду тебя завтра для обсуждения плана операции.

– Договорились! – Ставр пожал руку товарища и вышел из кабинета. Прозрачный овал двинулся за хозяином. Сегодня нужно успеть к доктору – старая рана, нанесённая соперником в рыцарском поединке, ныла к плохой погоде. Ткани плохо поддавалась регенерации. Сказывалась инфекция, занесённая придворным лекарем, приложившим к ране сухой куриный помёт. Ставра передёрнуло.

Подводы с лесом двигались вереницей, возницы то и дело покрикивали на ребятишек, снующих всюду и сующих свой нос во все дела. Следом за обозом, катившим не по раскисшей в кисель дороге, а по траве, ехала верхом на своей кобыле Любава и вслух сокрушалась о кибитке, конструкцию и название которой когда-то ей подсказал Фёдор.

Диковинная телега вызывала насмешки и удивление лишь поначалу, потом к ней привыкли и ведунья, и остальные. Сейчас, в жару, перемежающуюся грозами, полотняный навес был бы как нельзя кстати. Катя, ехавшая на старом мерине, которого ей выдали по приказу Могуты из княжеских конюшен, отстала от ведуньи весьма значительно. Она доверилась коню, который по ему только ведомым причинам выбирал, куда поставить копыто. Старое и весьма флегматичное животное обладало удивительно мягкой поступью и умудрялось даже на колдобинах везти наездницу без лишней тряски. Серко – так звали мерина, очень нравился Кате. За несколько дней она привыкла к своему четвероногому товарищу и добросердечно заботилась о нём. Что ни говори, а это первая её личная лошадь. Катя улыбнулась и погладила коня по шее.

Убитых и погибших горожан всех сословий хоронили в один день, поминая скромно и не долго. Княжеское подворье лишилось нескольких слуг, и тем, что остались, приходилось трудиться за троих. Ведунье с помощником было поручено врачевать раненых погорельцев, что Любава и Катя с успехом и делали. Девушка почти всегда молчала, ибо как ни старалась, не могла сделать свой голос похожим на мужской. На следующий день после пожара она сообщила своей наставнице, что выбрала себе имя.

– Вакула! – Катя наблюдала за реакцией ведуньи.

– Что ни дорога, то ухаб! – Любава засмеялась. – Что же за имя?

– Это, матушка Любава, кузнец такой был. Сказание про него есть. Полюбил он красавицу, а та ему и говорит: принеси, мол, обувку мне, что сама княгиня носит!

– А он?

– А он принёс. Явился пред светлы очи княгини и говорит, что, мол, так и так, люблю, говорит, мочи нет! Отдай, говорит, черевички свои моей суженой, иначе не жизнь мне. Ему княгиня за храбрость сама в руки и дала.

– Эка! Хорошему кузнецу и я козлиной кожи сапоги с ноги скинула бы. Как, говоришь, величали?

– Вакула.

– Ну, Вакула так Вакула.

Сейчас женщины съехали на нижнюю улицу, где стоял дом ведуньи. Но Любава решила сперва заглянуть к Меньше в кузню, чтобы передать поручение Фёдора – пересеклись они утром и перекинулись новостями да просьбами. Сотнику она рассказала про решение сделать Катю помощницей и парнем. Фёдор на решение Балашовой назваться именем гоголевского персонажа хмыкнул:

– Вакула?

– Вакула. – Катя озорно улыбнулась.

– Хорошее имя. Весёлое. Знакомое очень, м-да.

Сотник здраво рассудил, что сейчас выставлять Катю на показ – не лучшее решение. Рогволд кружит вокруг, и если кража маяка его рук дело, то лучше на глаза южанину не попадаться. Фёдор часто думал о том, смогут ли кураторы найти пропавшую практикантку в нескольких километрах от места, где сработал маяк. Но это уж не его забота.

Меньша и вправду был прекрасен, Катя до этого момента не видела, как работает настоящий кузнец, и была впечатлена.

Огромный молот опускался на кусок раскалённого металла, удерживаемый внушительными щипцами, с таким певучим звуком, что сердца двух девиц, стоящих поодаль, как казалось, бились с ним в такт. Под влажной кожей молодого мужчины перекатывались могучие мышцы, а когда Меньша, употев, приложился к крынке с молоком, Балашова забыла, как дышать: белая струйка пронеслась по поросшему светлой щетиной подбородку, пробежала по шее и нырнула в желобок, образовавшийся между хорошо развитыми большим грудными мышцами. Потом обеими руками кузнец взялся за меха.

Катя стряхнув с себя восторженное оцепенение, вызванное размеренными движениями Меньши, взглянула на его лицо и снова забыла о времени. Сильнее всего сейчас хотелось девушке подойти к кузнецу и, утерев его лоб рукавом вышитой рубахи, поцеловать эти синие глаза, которые смотрят с хитрым прищуром.

– Ну-ну, слюни не распускай! – Любава как всегда подошла неслышно и больно ткнула в раненый бок локтем. – Видишь, стерегут его, смотри, глаза повыцарапывают тебе здешние девки.

– Да ну…

– Меня не обманешь, голубка. Я такие дела сразу примечаю! – шепнула ведунья на ушко новоиспечённому Вакуле.

Любава вошла в кузницу и тихо заговорила с Меньшей, он что-то отвечал, но глаза его неотступно следили за Катей. Девушка чувствовала этот пронизывающий взгляд и покрывалась мурашками волнения. Кузнец явно пытался раскусить её, все невербальные сигналы, посылаемые его телом, говорили об этом. Знать бы ещё, что его настораживает в ведуньином помощнике. Нелепый наряд? Молчаливость? Умение обращаться с холодным оружием?

Меньша кивнул Любаве, скинул фартук, свистнул мальчонке, что играл рядом с кузней, и что-то шепнул ему на ухо. Малец подорвался с места и скрылся в переулке. Пока богатырь утирался и одевался, девушки, взволнованные его сборами, стали переговариваться и, наконец, та, что побойчее, спросила:

– Ждать ли тебя кузнец вскорости?

Меньша широко улыбнулся, продемонстрировав не только крепкие белые зубы, но и неожиданные ямочки на щеках, подошёл к девице почти вплотную и негромко ответил. Зардевшаяся красавица прыснула в рукав и, взяв за руку подругу и оглядываясь через шаг на молодца, пошла прочь. Из переулка показался здешний кузнец, кивнул Меньше и принялся переодеваться.

Дружинник отвязал вороного, вывел из-под навеса с коновязью, но верхом садиться не стал, повёл в поводу. Любава же с Катей взобрались на лошадей и неспешным шагом двинулись за Меньшей. До дома ведуньи они добирались заметно дольше, чем это произошло бы до пожара.

Дороги развезло, в некоторых местах, сваленные в кучи, лежали обгоревшие брёвна и скарб, бегали заполошные курицы. Изредка слышался голос очередного княжеского глашатая, кричавшего, что помощь окажут всем, что требуются мастера по дереву, плотники, что вдовы и сироты могут прийти на ярмарочную площадь, где княжна Мэрит кормит всех голодных. Словом, социальную политику Могута выстраивал грамотно.

Любава охнула, выведя Катю из раздумий: с их полуобгоревших ворот кто-то снял петли, и наполовину чёрные створы стояли теперь, сиротливо приваленные к частоколу. Во дворе картина была не менее удручающей. Дом остался без крыши – она рухнула внутрь, погребя под собой всю обстановку. От кибитки остался чёрный скелет, а останки сарая выглядели, как обгоревшая нижняя вставная челюсть.

Все трое молчали, говорить особо было не о чем. Чтобы восстановить дом требовались мужские руки, а они в этот момент как раз ощупывали дубовые столбы, на которые предстояло снова навесить ворота.

Любава прошла в дверной проём и осматривала всё внимательно, пытаясь обнаружить целые вещи под головёшками. Катя привязала Серко и кобылу к железному кольцу. Состояние дома было пугающим, но только начался июнь, и пусть ночи еще были прохладными, но морозов точно не будет, пережить потерю крова будет значительно легче.

– Верхние брёвна, венец, крыша, – будто диктуя кому-то задание на дом, бормотала Любава. – Сараюшку какую-никакую… Печка. Печка-матушка, цела ли ты, ждёшь ли нас?

Ведунья раскидывала головёшки и шла вперёд, перешагивая, перелезая, пачкаясь в золе.

– Цела! Слышь? Цела печка-то! – женщина повернула к Кате вымазанное сажей лицо. – А коли она цела, то и нам не пропадать!

– Любава, я сегодня останусь, помогу, чем смогу, перетаскаю погоревшее. – Меньша по-хозяйски огладывал фронт предстоящих работ.

Любава кивнула, продолжая освобождать печку.

– Вакула, воды натаскай! Дождевая бочка полная, но того нам мало будет, в горшки набери. И рану береги, а то потом возись с тобой хворым…

Катя послушно подхватила уцелевшую в пожаре, чуть подкопчённую огнём бадейку и направилась к колодцу. Она напряглась, когда на её руку, поворачивающую ворот, легла смуглая мужская ладонь, и вкрадчивый голос тихо произнёс:

– Как дела, практикантка?

Любава нагнулась, чтобы помочь Меньше вынести из дома длинную жердь, но вдруг резко выпрямилась с пустыми руками. Дружинник непонимающе глянул снизу и нахмурил брови:

– Что?

– Недоброе рядом. Беда ходит вокруг. Сходи-как глянь, как там Вакула. Не жалуют у нас чужаков, вдруг кто обидеть решил?

Меньша вытер руки о штаны и, оправляя кушак, пошёл на улицу. Любава поднесла руку к затылку: каждый раз она чувствовала ведьм, оборотней и колдунов именно этим местом. Здесь из лёгкого сначала покалывания разрасталась тупая головная боль, предвестник, который ни с чем не спутаешь. Сейчас совсем рядом с её спутниками находился злой человек, и кто знает, чего ему надо.

Катя попыталась вырваться, но железная хватка не ослабевала.

– Пусти!

– Не могу. Разговор есть. Важный. Как твоя жизнь.

Меньша видел, как у колодца Вакулу удерживает чужеземец, спасший Всемилу. После нескольких секунд наблюдения дружинник крикнул:

– Не замай мальчонку!

Рогволд резко отшатнулся от Кати и, натянув самую искреннюю из своих улыбок, повернулся к Меньше.

– Пить просил, напугал, должно.

– Должно. – Меньша слегка улыбнулся в ответ. – Иди, Вакула, во двор, нечего лясы точить.

Два мужчины, как день и ночь, стояли друг напротив друга пару мгновений, потом обменялись кивками и разошлись. Рогволд дополнил свой чёрный список ещё одним именем.

Маленькое происшествие никто не стал обсуждать, работы было полно, и все трое трудились, не покладая рук, до сумерек, пока во двор с криками не ворвался мальчишка и не позвал Любаву к рожающей матери. Ведунья подхватила свою суму, хотела было окликнуть Катю, но пожалела девушку и зашагала вслед за гонцом.

Печка дымила, побулькивал кипящий в горшке овсяный кисель. Странно было видеть над домом темнеющее небо. Катя со стоном распрямила спину, приложила ладонь к ране, что давала о себе знать, прикинула, что работы по расчистке могут затянуться на пару-тройку дней. Ведь с утра им с Любавой придётся объезжать больных, а личными делами заниматься лишь вечерами. Обернулась. Меньша опять смотрел на неё тем же самым странным взглядом. Катя отмахнулась от своих переживаний и продолжила мести освобожденный от мусора пол вокруг печи. Островок чистоты ширился, но когда совсем стемнело, девушка устало привалилась к чёрной от сажи стене дома, прикрыла глаза. Тело требовало отдыха, и Катя незаметно для себя задремала.

Меньша смотрел на спящего Вакулу и не мог найти успокоения. То, что это девушка, а не парень, дружинник уже понял. Все движения Вакулы, начиная с поворота головы, заканчивая тем, как он приседает, пытаясь что-то поднять с земли, выдавали в нём женщину. Богатырь помнил и странное ощущения больно обжигающего тепла от руки помощника ведуньи, и то, как он правильно, очень уверенно двигался во время схватки с разбойниками. Зачем эта красавица (а в том, что это красавица, сомнений у Меньши не было никаких, пусть хоть по самый нос шапку натягивает) переоделась в мужскую одежду, дружиннику еще предстояло выяснить. Тогда, ранним утром в саду, он увидел длинную стройную шею под завитками русых волос, почувствовал аромат трав и то, что нельзя описать словами, но точно говорившее: это женщина!

Меньша инстинктам своим доверял всецело. А они ему сейчас нашёптывали весьма определённые вещи: лицо девушки было смутно знакомым и воспоминания о ней были не такими приятными, как хотелось бы. Дружинник встал, потянулся. Сейчас бы медку хмельного. Внезапно он вспомнил: постоялый двор, щупленькая девочка с косынкой, надвинутой на глаза, наливающая в кружку медовуху, и дальше мучительный провал в памяти.

– А ну, вставай!

Катя с трудом разлепила веки. В лунном свете сверкнул клинок, направленный ей в грудь.

– Рассказывай, ты нас отравила?