Читать книгу Вельяминовы. Время бури. Часть вторая. Том второй - Нелли Шульман - Страница 5

Максимилиан проснулся рано, от звона колоколов церкви Нотр-Дам, по соседству с гостиницей. Оберштурмбанфюрер занимал лучший номер, в отеле Ter Bruge, с личной террасой. Деревья стояли в легкой изморози, сверкало утреннее солнце, но вода не замерзла. На темной глади канала медленно скользили белые и черные лебеди. На часах церкви играла далекая музыка.

Закинув руки за голову, Максимилиан рассматривал деревянные балки потолка. В камине едва слышно потрескивали дрова, номер натопили. Он приехал в город вчера, остановившись по дороге в Генте. Фюрер подписал распоряжение об отправке Гентского алтаря из музея города По в Германию. Максу поручалось собрать в местных архивах материалы, касающиеся истории алтаря. Они бы понадобились для будущего музея фюрера, в Линце.

Из Парижа, почти каждый месяц, отправлялись составы с картинами, рисунками, и книгами, из частных коллекций евреев, но до сокровищ Лувра ведомство рейхсляйтера Розенберга пока не добралось. У Макса, в бумажнике, лежало удостоверение оперативного штаба рейхсляйтера. Оберштурмбанфюрера наделяли самыми широкими полномочиями, в поиске и транспортировке ценностей, достойных находиться в музее фюрера. Макс намеревался воспользоваться своими привилегиями. Кураторы Лувра, оставшиеся в городе, упорно молчали, о местонахождении «Джоконды», античных скульптур, «Мадонны канцлера Ролена», и бриллиантов, из коллекции музея. Макс хотел найти мальчишку, где бы он ни прятался. Оберштурмбанфюрер был уверен, что, попадись бывший куратор, а ныне, как он думал, бандит, ему в руки, кое-какие сведения он бы выдал.

Закрывая глаза, с недавних пор, Макс видел сияние темно-синего алмаза, и спокойный взгляд 1103. Женщина снилась ему, по ночам. Максимилиан, с группенфюрером Мюллером, обыскал каждый метр побережья острова Узедом. Водолазы прочесали мелководье. 1103 будто растворилась, в тумане, над морем, в шуршании белого песка, и шорохе камышей.

– Растворилась… – Макс потянулся за сигаретами, на столике резного дуба, – забрав с собой два десятка человек, из охраны… – машине оставалось три километра до ангара, когда пуленепробиваемые стекла мерседеса заколебались. Вихрь понес по равнине куски алюминия, на горизонте расцвел столб огня. Макс подумал:

– Оружие возмездия. Не ракеты, творение Вернера, а бомба. 1103, единственная в мире, могла бы ее сделать. Никто, кроме нее, на подобное не способен… – от конструкции, ангара, ограждения, и охраны не осталось и следа. Макс видел воронки от мощных бомб, на Восточном фронте. Даже когда пожар потушили, по краям ямы оставались скрученные обломки чего-то дымящегося. Чертежи не пострадали, бумаги хранились в сейфе инженерного управления, у Вернера, но с атакой Японии на США планы строительства дальней авиации отложили.

Более важным для Германии стало летнее наступление на востоке. Фюрер хотел прорваться к Волге и нефтяным промыслам Каспия. Гиммлер остался недовольным провалом в Пенемюнде, и бесследным исчезновением 1103. Макс, иногда, ловил себя на том, что почти хочет смерти 1103:

– Пусть она лежит на дне моря… – он видел спокойные глаза, цвета жженого сахара, – пусть никто, никогда не сможет воспользоваться ее разумом… – папка леди Констанцы осталась у Макса, но без 1103 разобраться в бумагах было невозможно. Оберштурмбанфюрер запер документы в личном сейфе, в кабинете. Он понимал, что рисунок, на раме зеркала, на эскизе Ван Эйка, является ключом, к шифру в папке, но Макс не хотел вмешивать в анализ бумаг других математиков. Более того, он и не надеялся, что кто-то, кроме 1103, поймет сведения, написанные странными, округлыми значками. Макс разглядывал карты неизвестных местностей, рисунок семи камней, напоминавших дольмены:

– Она унесла тайну с собой… – Макс, невольно, сжимал длинные пальцы в кулак. Он помнил свой шепот:

– Драгоценная, моя драгоценная… – он помнил узкую спину, веснушки, на худых, выступающих лопатках, коротко стриженые волосы, цвета старой охры. Он вынимал набросок Ван Эйка. Женщина смотрела на него прямо, откинув голову. Макс, осторожно, едва дыша, водил пальцем по незаметной груди, по худым бедрам, касался надписи ALS IK KAN.

– Как я мог… – 1103 была рядом, он обнимал ее, по ночам. Он дремал, прижимая ее к себе. Шумело море, за окном:

– Я никогда такого не делал, – понимал Макс, – никогда не засыпал, рядом с ней… – он почти боялся твердого взгляда женщины, на рисунке. Макс, сам не зная, почему, думал, что ее тоже звали Констанцей:

– Она позировала Ван Эйку. Знать бы еще, кто она такая… – в Генте, в архивах, он долго смотрел на копии алтаря, на мадонну, с бронзовыми волосами. Максу казалось, что мастер, в эскизе, и в алтаре, использовал одну и ту же модель:

– Они похожи, – понял Макс, – 1103 и жена Генриха… – глаза у невестки были тоже спокойными, цвета прозрачной воды, под летним солнцем:

– Даже странно… – Макс, невольно, поежился, – отчего бы им быть похожими… – отогнав эти мысли, он велел закрывать ящики, с документами по алтарю.

Оберштурмбанфюрер заказал номер в гостинице, в Брюгге. В Генте не сохранилось сведений о неизвестной модели, но Максимилиан надеялся найти что-то в городе, где работал мастер. Время у Макса было, он никуда не торопился.

Он провел Рождество с отцом и Эммой, не упоминая о фиаско в Пенемюнде. После нового года, выслуживаясь перед рейхсфюрером, он отправился на Восточный фронт. До фронта, Макс, конечно, не доехал, однако побывал на окраинах осажденного Ленинграда. Он даже летал бортовым стрелком, на бомбежку города. Гиммлер, как и фюрер, любил, когда подчиненные проявляли личный героизм.

Полет, впрочем, оказался безопасным. Пилот Люфтваффе хохотнул:

– Партайгеноссе фон Рабе, это все равно, что летать над кладбищем. В городе съели кошек, и перешли на крыс. Они все трупы, – пренебрежительно добавил авиатор, – еле ноги переставляют. Ни о какой зенитной артиллерии даже речь не идет… – немецкие и финские части, окружавшие Ленинград, получили приказ стрелять в перебежчиков из города. Оккупированные территории ломились от военнопленных. Людей было некуда девать, хотя в лагерях их держали на самой скудной пайке.

Макс знал о лагере для высших офицеров, оказавшихся в плену. У него не оставалось времени посетить бывшую Украину, но в самолете он достал блокнот. По мнению Макса, требовалось обратить внимание на генералов, недовольных политикой Сталина. Юнкерс летел на юго-запад, в бывшую Белоруссию. Глядя в иллюминатор, он, с удовольствием понял, что везде простирается территория рейха:

– Отто вернется из Арктики, женится, обоснуется на украинских черноземах, в деревне СС, – Макс усмехнулся, – и я женюсь, скоро… – он рассеянно пощелкал резинкой блокнота:

– Таким образом, посредством контактов с правыми, консервативными кругами белой эмиграции, и вовлечением в работу бывших кадровых офицеров РККА, мы сможем создать… – задумавшись, Макс быстро дописал: «Армию по освобождению России».

Он улыбнулся, тонкими губами:

– Украинцы, белорусы, русские, в очереди стоят, чтобы попасть в местную полицию. За близость к кормушке человек все, что угодно сделает. Профессор Кардозо тому пример. Отто пишет, что еврей в Аушвице работает. Мы вытащим офицеров из лагерей, где они едят мерзлую конину, дадим звания, форму… – Макс сделал примечание:

– Можно рассмотреть вопрос о создании марионеточного государства… – он принял от стюарда, в форме СС, чашку бразильского кофе:

– В конце концов, в Словакии мы на такое пошли, а они тоже славяне. Славянам нужна твердая рука, они все в душе рабы. И они мягкие люди, без еврейского упрямства… – подумав, что Муха стал бы отличным кандидатом, в подобное формирование, Максимилиан махнул рукой: «Где его сейчас искать, Муху? Но мы отлично обвели его вокруг пальца. Его, Сталина, все СССР».

Европейские коллаборационисты вели себя примерно, впрочем, вишистское правительство было обречено:

– Прикроем лавочку… – потушив сигарету, он взял папку с рисунком, – через юг Франции течет поток евреев, а они ничего не могут сделать. То есть не хотят, – женщина стояла в тазу. Он полюбовался хрупкой шеей, выступающими ключицами:

– Я тебя найду, – пообещал Макс, – найду, моя драгоценная, живой, или мертвой… – в архивах, оберштурмбанфюреру не удалось отыскать никаких данных о предполагаемой модели Ван Эйка. Макс, особо, и не надеялся на удачу, прошло пять сотен лет. Ему просто нравилось бродить по каменным улочкам города, по безлюдной площади, у ратуши, слушая звук своих шагов. Оберштурмбанфюрер вспоминал автопортрет Ван Эйка, в красном тюрбане, виденный в Национальной Галерее, в Лондоне. Художник пристально, внимательно смотрел с картины. Макс разглядывал игру складок, на тяжелой ткани, легкие морщины, под темными глазами:

– Кого ты рисовал… – напоследок, проведя рукой по плечу женщины на рисунке, он даже вздрогнул. Максу показалось, что 1103 рядом с ним.

Вчера он постоял у Мадонны Микеланджело, в соборе Нотр-Дам. Статую собирались отвезти в замок Нойшванштайн, в Баварии, где собирали шедевры, для музея фюрера. «Астроном» Вермеера, из коллекции Ротшильдов, уже находился в залах Нойшванштайна. В будущем туда отправляли панели Янтарной комнаты. Пока драгоценность хранили в Кенигсберге.

После Ленинграда, Макс остановился в Белоруссии. В Минске он участвовал в одной из акций, за городом, в новом концентрационном лагере. Оберштурмбанфюрер привез для домашней галереи отличный, древний крест, кипарисового дерева, с золотом и драгоценными камнями.

– Какая – то местная святыня… – Макс зевнул, – как рака святой Урсулы, здесь, в Брюгге… – рака, работы Ганса Мемлинга, пока стояла, волшебной, золоченой игрушкой в часовне при госпитале Иоанна Крестителя. Реликвия тоже попала в список кандидатов на поездку в Линц. Убрав рисунок, Максимилиан взял с деревянных половиц неприметную папку. В начале декабря фюрер подписал распоряжение «Nacht Und Nebel».

– Все партизаны, – пробормотал Макс, – все Монахи, Маляры, и так далее, больше не существуют… – директива предписывала похищение лидеров подполья, и отправку их в Германию. Людей лишали имен, оставляя только номера и пометку «NN». Коменданты концентрационных лагерей получили приказ, не держать никого из подобных заключенных в живых.

– Никто не узнает, как их звали, – Макс, легко, поднялся, – сдохнут без имени, сгорят, унесутся в трубу крематория… – вчера он гулял по городу в штатском костюме. Зная о местных бандитах, Макс был осторожен. Он совершенно не хотел оказаться на дне канала:

– И месье Корнель сдохнет, медленно и мучительно… – Макс прошел в ванную, – но сначала отдаст алмаз… – вечером Макс посидел с кружкой малинового пива, в кабачке Vlissinghe, старейшем заведении в Брюгге. Просмотрев отчеты из гестапо в оккупированной Европе, он наметил себе список будущих арестов, по приказу «Ночь и Туман».

– И в Норвегии всякие негодяи голову поднимают… – киркенесское гестапо не нашло полковника Кроу. Максу это не понравилось:

– Он один раз бежал из плена, он мог и сестру свою похитить… – Макс посмотрел на дату крушения самолета:

– Ноябрь. Норвегия рядом. Он вполне бы успел оказаться в Пенемюнде. Поляки сообщили в Лондон, что она на полигоне. Лондон связался с норвежскими бандитами. Все просто… – по настоянию Макса, всех польских рабочих со стройки концлагеря убрали:

– Генрих не обеднеет, у него русские появились. Полякам нельзя доверять… – подытожил Макс.

Он похлопал себя по холеным щекам:

– Я здесь выспался, наконец-то. Но еще лучше высплюсь с женой… – он взял эссенцию для бритья, от Санта Мария Новелла. Барбье переводили начальником гестапо в Лион.

– Но пока я навещу Клауса, – Макс, аккуратно, сбривал светлую щетину, опасной бритвой с ручкой слоновой кости, – и господин Монах поедет в рейх. Скажем, в Дахау, или Бухенвальд. Первым заключенным по директиве «Ночь и Туман». И мой бывший соученик поедет с ним, во главе жидовского кагала… – Макс поморщился, – только сначала расскажет, в каком монастыре его сестра прячется… – дочь Элизы, как и остальных еврейских детей, ждал Аушвиц.

– Она не доживет, – Макс завязывал итальянский галстук, запонки сверкали бриллиантами, – ей три года едва исполнилось. Сдохнет в дороге, их почти не кормят… – надев пиджак от Зеньи, он запер дверь номера. Завтрак в отеле подавали отличный, потом Макса ждал городской музей. Лимузин из брюссельского гестапо вез его на закрытое совещание и обед, в столице. Завтра оберштурмбанфюрер ехал в Мон-Сен-Мартен.