Читать книгу Жернова. 1918–1953. Книга тринадцатая. Обреченность - Виктор Мануйлов - Страница 14

Идя из штаба на свою квартиру, Жуков снова купил белые хризантемы. Дома, поужинав, переоделся в парадную форму. Но без орденов, а лишь с колодками и звездами Героя. Долго стоял возле большого зеркала, критически себя разглядывая. Да, староват для любовника: уже за пятьдесят. Правда, седины еще не так много, но морщин хватает. И волос на голове все меньше. Но вот странность, над которой он еще никогда не задумывался: глаза закроешь и видишь себя… ну, не мальчишкой, а лет эдак на двадцать пять-тридцать, не больше. И, надо думать, не у него одного такое же ощущение. Или даже уверенность. Потому, видать, и считается, будто душа вечна и неизменна. Из этого ощущения, скорее всего, и пошло убеждение, что она существует как бы независимо от тела. Враки, конечно, но что-то все-таки есть, что противится старению тела, не хочет стареть вместе с ним…

И вообще, что ты видел? То есть, видел-то ты много чего, но все это на виду, все это служение… А для себя? Для той же души? Почти ничего. Семья где-то, ты почти всегда от нее в стороне. Иногда случайные женщины… А эта… Как легко она согласилась. А с другой стороны, годы уже не те, чтобы кочевряжиться. Наверное, вдова, муж погиб на фронте. Дети… Есть у нее дети? Даже если есть, что с того? Впрочем, все это ерунда! Не о том ты, Егорий. Не о том. А о чем надо? Ни о чем не надо. Все к черту! Сегодня – театр! И Галина Александровна. И точка.

На лавочках у подъезда сидели пожилые женщины, молодые катали коляски по дорожкам, ребятишки играли в палочки-выручалочки.

Галина Александровна ждала возле подъезда. На ней серый плащ, серый же берет, на ногах боты, в руках сумочка. Волосы свободно падают на плечи густой волной. В сером сумраке остывающего дня кажется девочкой.

Жуков выбрался из машины. Женщины уставились на него с испугом.

– Здравствуйте, товарищи, – произнес он.

– Здрасьсте, – разноголосо ответили ему.

– Прошу вас, Галина Александровна.

– Спасибо, Георгий Константинович.

– Да, вот вам цветы, – вспомнил он о букете, небрежно брошенном на сиденье.

Она прижала цветы к груди.

– Какая прелесть! У кого вы такие берете?

– Есть одна знакомая старушка, – улыбнулся в ответ Жуков, помогая ей сесть в машину. И почувствовал себя легко и свободно. Как никогда.

Снаружи театр освещен едва-едва, разве что возле парадной двери несколько лампочек, да четыре фонаря освещают лестницу, ведущую к этой двери. У входа прохаживается милиционер. Остановился трамвай на углу, шумно вытолкнув из своего чрева сгусток людей.

Жуков поддержал даму под локоток, повел к двери.

– Жуков! Жуков! – зашуршало вокруг.

Народ расступился, давая дорогу.

Он вел Галину Александровну, не глядя по сторонам. Но краем глаза отмечал то оживление, которое вызвало его появление в театре. Кто-то даже захлопал, но его не поддержали. Все-таки в театр ходит народ солидный, чувства свои скрывать умеет.

А Галина Александровна… Как она идет! Царица! И кажется, что не он ее ведет, а она его.

Вот и четвертый ряд. Жуков пропустил даму вперед. Мужчины поднялись, женщины подобрали колени. Галина Александровна раскланивалась направо и налево: знакомых у нее – полгорода. Жуков едва кивал головой, хотя и не знал никого из тех, кто с ним здоровается.

В Одессе он часто бывал в театре, но там на него почти не обращали внимания. Одесситы народ не столько сдержанный, сколько лицемерный. А в Москве всяких знаменитостей пруд пруди, и каждый мнит себя маршалом… в своем деле, разумеется. Там вообще не принято пялить глаза на кого бы то ни было. А здесь идешь по проходу, как сквозь строй. Провинция. А может, потому, что он с дамой? Вот уж наговорятся теперь на кухнях. А и пусть говорят. Плевать…

Гул голосов постепенно начал спадать. Разошелся занавес. Спектакль начался. Но действо на сцене не занимало Жукова, хотя он прилежно следил за перемещениями актеров и вслушивался в их речи. Все его внимание было приковано к существу, сидящему рядом. Он своим правым боком чувствовал тепло ее тела, иногда они касались рукавами, и этого оказывалось достаточно, чтобы по телу его прокатывалась горячая волна. Черте что! Он-то думал, что все эти сантименты в прошлом. Да в прошлом их и не было. Все в прошлом было проще. С чего бы вдруг на склоне лет?

Жуков так и не понял, что играли на сцене и как.

В перерыве хотел повести Галину Александровну в буфет, но она отказалась. Ходили по фойе, разглядывали фотографии местных знаменитостей. Промелькнуло в стороне лицо начальника штаба округа. Еще знакомое лицо – встречался на пленуме обкома. Кто-то раскланивался издали.

Во второй перерыв все-таки пошли в буфет, выпили кофе с бутербродами и пирожными. Стоял в очереди. Очередь дружно хотела пропустить его вперед, но он не позволил. Даже рассердился. Вокруг только и слышно: «Жуков! Жуков!»

В гардеробе помог Галине Александровне надеть плащ, подал цветы. Мелькали белые пятна лиц. Машина уже стояла у подъезда. Галина Александровна что-то говорила, он что-то отвечал, не понимая смысла ее слов и не стараясь его понять. Ему хватало и того, что он слышит ее голос, что она рядом.

Сели в машину. Надо бы велеть шоферу ехать помедленнее, но язык не повернулся сказать об этом. Да и парню надо домой, к семье, ему не до тонкостей.

Галина Александровна попросила остановить, не доезжая до дома. Вышли.

– Не провожайте меня, Георгий Константинович. Я тут сама.

– Как же так? Темно ведь, – запротестовал он.

– Это еще не темно. Раньше было темнее. Раньше вообще ни одного фонаря не горело. А теперь – пожалуйста. Я привыкла. Да и кто меня тут тронет! – воскликнула она.

– К счастью, вы не жили в Одессе, – проворчал Жуков. – Там и мужчине-то ходить было опасно. Кстати, у вас есть оружие?

– Зачем? Я давно его сдала. И ни разу не пользовалась. А у вас?

– У меня есть, – сказал он и вдруг устыдился того, что он, бывалый человек, ходит по городу с оружием. И даже в театр. – Привычка, понимаете ли, – пробормотал он. И, чтобы замять неприятную тему, спросил: – Вы не будете против, если я напишу вам из Кисловодска?

– Нет, не буду.

– Вот и прекрасно. Очень хотел бы с вами встретиться еще раз… Погуляли бы где-нибудь за городом. Погода такая хорошая. Да и вам тоже не помешает подышать свежим воздухом… Надеюсь, в воскресенье вы не работаете?

– Не работаю, Георгий Константинович.

– Тогда я позвоню вам завтра во второй половине дня. Если вы не возражаете.

– Не возражаю.

– Еще раз спасибо вам за сегодняшний вечер.

– И вам тоже.

– Спокойной ночи, Галина Александровна.

– До свидания, Георгий Константинович.

Повернулась и пошла. А он смотрел ей вслед, пока ее фигура не растаяла в темноте.

* * *

Год тянулся за годом, однообразные, как дни поздней осени. Если бы не любовь… Жуков только сейчас узнал, что это такое. Он не стал ей противиться, пошел навстречу с легкостью, не оглядываясь и не думая о последствиях. На полигонах или в штабе округа, в дороге или на отдыхе, она всегда присутствовала, стояла у него за плечом, следя за ним черными ждущими глазами Галины Александровны.

Как-то на бюро обкома секретарь задержал Жукова у себя в кабинете, взял под руку, отвел в сторону.

– Георгий Константинович, у меня к вам приватный, так сказать, разговор.

Жуков напрягся, сразу же догадавшись, о чем пойдет речь. Секретарь мялся, шнырял глазами.

– Видите ли, у нас город не такой уж большой, рабочий город, с давними революционными традициями и, я бы сказал, с определенными житейскими установками…

Жуков молчал, ни словом, ни жестом не помогая секретарю выпутаться из тины слов.

– Да, так вот, что я хотел вам сказать. Все мы, конечно, не без греха, все мы человеки, и я вас хорошо понимаю: сам второй раз женат. Но, дорогой мой Георгий Константинович, грешки свои как-то принято не выставлять на показ…

– За мной никаких грешков не водится, Андрей Петрович, – резко оборвал его Жуков скрипучим голосом. – Грешок, который вы имеете в виду, называется любовью. И мы с майором медицинской службы Семеновой не намерены ее прятать по темным углам…

– Но у вас в Москве семья, дети… это как-то не по-советски. К тому же мне поручили поговорить с вами из политуправления армии…

– Я не ребенок и в поучениях давно не нуждаюсь, Андрей Петрович. А за свои поступки и слова привык отвечать. Так и передайте тем, кто вам поручил читать мне нравоучение.

– И все-таки я бы вам посоветовал не дразнить гусей, Георгий Константинович. Лично я на вашей стороне. И Семенову хорошо знаю с самой положительной стороны…

– А если знаете, так о чем тогда речь? Мы не во времена Толстого живем, и у вас тут не светское общество, членам которого нечего делать, кроме как разводить сплетни. Если кто-то болтает о нас что-то непотребное, так и черт с ним, пусть болтает. На чужой роток, как говорится… А жену свою я предупредил, детей в известность поставил. У нас с Семеновой все серьезно и навсегда. И я полагаю, что разговор на эту тему больше не повторится. А то ведь я могу и на дуэль вызвать, – криво усмехнулся Жуков.

– Ну где мне сражаться с прославленным маршалом! – воскликнул секретарь, переводя разговор в шутку. – Я просто должен был вас предупредить.

Жуков демонстративно глянул на часы.

– Да-да, извините, Георгий Константинович, что задержал. Как в войсках? Есть какие-нибудь претензии к области?

– Нет, благодарю вас.

– Тогда всего хорошего.

– До свиданья.

Вечером Жуков, встретив у госпиталя Галину Александровну, как всегда с букетом цветов, сказал, заглядывая ей в глаза:

– Вот что, душа моя, перебирайся-ка ты ко мне. Нечего нам по углам от людей прятаться.

– Что-нибудь случилось? – вскинула она на него свои черные глаза.

– Случилось: я без тебя не могу прожить ни минуты.

– Ты в этом уверен?

– Абсолютно. Это в молодости кажется, что все впереди, а у нас каждая минута на счету. Достаточно мы проверяли себя на прочность. Прочнее наших отношений не бывает.

– Ах, Георгий! Мне и страшно и радостно… – Она доверчиво дотронулась рукой до его груди, улыбнулась. – Что ж, к тебе, так к тебе.