Читать книгу Бункер. Расщепленные тенью - А. Воробей - Страница 10

Сумрак помогает мне идти. Сказка тоже стремится поучаствовать и подставляет плечо с другого бока. Это очень трогательно. Я раза в два тяжелее нее, и не могу по-настоящему опереться на девчонку. Из-за того, что приходится стараться не давить на эту мелюзгу, идти становится только труднее. Сумрак шипит на нее, чтобы отошла и не путалась под ногами.

Они доводят меня до ванной и оставляют там одного. Прежде чем заняться мной, ему нужно расспросить Сказку о том, что случилось. Понять все ли с ней в порядке. Он, видимо, уверен, что со своими ранами я и сам разберусь. Черт, сегодня я здорово облажался, взяв ее с собой!

Над раковиной висит осколок некогда большого зеркала. Близнецы разбили его прошлой весной, но кто из них, мы так и не выяснили – они в жизни не сознаются. Поэтому у нас принято считать, что оба, коллективно и по предварительному сговору.

Отражение в мутной глади подсказывает, что все хуже, чем мне представлялось: на шее следы от рук, содранная кожа свисает лоскутами, губа рассечена так, словно ее разрезали чем-то острым. Приподнимаю футболку – там просто кровавое месиво. Надо промыть рану, чтобы разглядеть, как обстоят дела на самом деле.

Желудок сводит и подкатывает к горлу, меня вот-вот вывернет.

Открываю холодную воду, опускаю голову под струю, осторожно умываю лицо и шею, царапины жгутся, но вскоре ледяная вода начинает приносить облегчение. Я стою так долго, облокотившись о раковину, стараюсь ни о чем не думать, просто чувствовать холодную воду на раскаленной коже. Вдруг кто-то проводит рукой по спине. Выныриваю из-под крана и вижу в зеркале Кошку. Крошечные ручейки стекают с волос по спине и груди под футболку, оставляя мокрые дорожки. Тошнота отступает.

По ее глазам видно многое. Она рассержена, напугана и совершенно ничего не понимает, но при этом не произносит ни слова. Не задает ни единого хренова вопроса, а молча начинает стягивать с меня футболку, догадываясь, что едва ли я смогу справиться с этим самостоятельно. Кошка – не какая-то там кисейная барышня, за несколько лет в Бункере повидала многое, и теперь хладнокровно берет в руки полотенце, мочит его и мягкими движениями вытирает кровь.

– Очень плохо? – спрашиваю я и чувствую, как голова идет кругом, – приходится схватиться за раковину, чтобы не упасть.

– Выглядит паршиво, – говорит Кошка, рассматривая мой изувеченный бок со всех сторон. – Будто из тебя пытались вырвать кусок мяса голыми руками.

Я молчу, и моего молчания достаточно, чтобы она поняла – пытались, и сумела это себе представить. Ее передергивает. Она ныряет под ванну, достает оттуда металлическую коробочку. Сказать по правде, ненавижу те моменты, когда ее открывают. Внутри бинты, зеленка, спирт, пластыри, загнутая игла и хирургическая нить – необходимый минимум для скитальцев между мирами и обитателей Города. Кошка льет вонючую жидкость на сложенный в несколько слоев бинт.

– Будет щипать, – предупреждает она, будто я сам не знаю, что то, что меня ждет нельзя назвать каким-то там безобидным «щипать». – Я аккуратно.

На пороге возникает Сумрак. Судя по всему, Сказку он уже допросил и теперь с особым извращенным пристрастием намеревается приняться за меня.

– Кэт, оставь-ка нас, – говорит он и забирает бинт из ее рук.

Кошка смотрит на меня полным сочувствия взглядом и молча удаляется.

– А я рассчитывал на нежные женские руки, – кисло усмехаюсь я и тут же жалею об этом – рассеченная губа, уже успевшая покрыться кровавой корочкой лопается и снова начинает сочиться.

– Мои руки ничуть не хуже, поверь, – с этими словами Сумрак без всякой осторожности и деликатности прижигает рану. Я хоть и пытаюсь держаться, но все же рычу от боли, мои пальцы сжимают край раковины с такой силой, что она вот-вот расколется. – Знал бы ты, как тебе повезло, что печень находится с другой стороны, – педантично замечает он.

Сумрак хладнокровен, спокойно дышит мне в ухо, словно совершает какую-то ежедневную будничную процедуру. Зубы чистит, например.

– Ты же получаешь от этого кайф, скажи? – выплевываю я, когда он дает мне минутку передохнуть. – Я думал, ты залечишь мои раны, по старой дружбе.

– Говорят шрамы украшают мужчин.

– Но я и так чертовски красив.

В следующую секунду я испытываю такую боль, что слезы выступают на глазах, и я не могу видеть его лица, но представляю на нем улыбку маньяка.

Он выбрасывает окровавленные бинты, наклоняется, чтобы получше рассмотреть рану. Я жду, что он скажет, многозначительно цыкнув: "Слишком плохо. Такое полночи зашивать придется, я лучше заживлю ее". Но вместо этого, он, не произнося ни слова, достает из кармана зажигалку, раскрывает ее резким движением кисти, и начинает стерилизовать иглу, держа ее над огнем. Все ясно, он не станет использовать Силу, чтобы залатать мои дыры. Возможно, я заслужил это.

– В двух словах. Что там произошло? – Сумрак вдевает нить в иглу, и я стараюсь на это не смотреть. Как назло, у меня закончились все обезболивающие, которыми меня когда-то снабдил Лекарь, замешанные на опиатах.

Сумрак ждет ответа. Видимо, хочет услышать обе версии, прежде чем сделает какие-то свои выводы. Мою и Сказки. Разумно, но даже я, свидетель происшедшего, понятия не имею какие тут могут быть выводы. По крайней мере, в голову приходят исключительно самые безумные.

– Она испепелила его, – говорю я хрипло, точно простудившийся пес, лающий на ветер. – Просто подошла и сделала барбекю из его башки. Это в двух словах. Если расскажу больше, залечишь?

– Не будь девчонкой.

Я чувствую, как игла прокалывает кожу, но мне сейчас настолько паршиво, что эта боль просто растворяется в моем теле, смешиваясь со всей остальной болью.

Края раны рваные, висят лохмотьями, Сумрак возится со мной довольно долго, накладывая швы. Я устал и едва держусь на ногах, голова идет кругом, неистово хочется пить. Время течет слишком медленно. Мне кажется, что прошло часа два, хотя, едва ли набежало сорок минут. Когда Сумрак заканчивает и перематывает меня бинтом, я облегченно вздыхаю: наконец-то я смогу добраться до своей комнаты, достать припрятанную бутылочку «Крысиной смерти», крепко напиться и забыться глубоким сном. Эти мысли настолько пленительные, что я едва сдерживаюсь, чтобы не сломать Сумраку челюсть, когда он говорит:

– Одевайся, прогуляемся.

– Да ты издеваешься?! – взрываюсь я, и даже голос возвращается ко мне. – Давай без меня!

– Не обсуждается.

С этими словами он уходит, а меня так и распирает изнутри: хочется окончательно разбить зеркало на мелкие осколки, как следует саданув по нему кулаком, вырвать раковину вместе с трубой, устроить погром, заполнить все вокруг битым кафелем, пылью и грохотом. Какого хрена вообще?! Это был долгий и отвратительный день, и я хочу, чтобы он как можно скорее закончился! Как смеет он заставлять меня куда-то с ним тащиться?!

Смотрю на свое отражение, и меня пробирает отвращение к самому себе. Я облажался. Девчонка чуть не погибла из-за меня. Я подвел ее. Я подвел Сумрака. Чувствую себя слабаком, который не придумал ничего лучше, чем сдохнуть от рук бездомного. Этим бы все и закончилось. И меня спасла не моя звериная мощь, которой я так горжусь, а мелкая девчонка, соплюха, вмешавшаяся в мой разговор со смертью.

Железная коробочка с бинтами и зеленками летит в стену, врезается с такой силой, что крышка ломается и все содержимое рассыпается по полу, а я тащусь к себе в комнату, и к счастью, не встречаю никого по пути. Меньше всего мне бы сейчас хотелось отвечать на чьи-то вопросы или выслушивать сочувственные речи. А если бы этим кем-то оказался Пит, он мог бы сильно пострадать и уйти с разбитым носом, как уже бывало, когда он совершенно не вовремя попадался мне под горячую руку. Оказавшись в своей комнате, борюсь с диким желанием запереться, закутаться в одеяло, накрыть голову подушкой и игнорировать любые угрозы и попытки меня выкурить. Но одного детского поступка на сегодня достаточно.

Кто-то стучит.

– Открыто, – рычу я, влезая в свежую футболку.

Сказка проскальзывает внутрь и тут же закрывает за собой дверь, прислонившись к ней спиной.

– Я хотела убедиться, что с тобой все в порядке, – тихо произносит она.

За все время нашего с ней общения она впервые старается не смотреть мне в глаза. Стоит, уставившись в пол, накручивает локон волос на палец. Святая невинность, опечаленная крошка. Если бы я собственными глазами не увидел, как эта малышка в льняном сарафанчике подошла к обезумевшему бездомному и без особых усилий его кремировала, в жизни бы не поверил, что она на такое способна.

– Да пустяки, я в полном порядке! – отмахиваюсь небрежно. – Слушай, я виноват в том, что случилось…

На моих штанах запеклась кровь, коричневая полоса тянется по бедру до самого колена. без задней мысли снимаю штаны, отшвыриваю на пол, и беру со спинки стула чистые джинсы. Я не привык, что в Бункере надо кого-то стесняться и испытываю некоторое замешательство от того, что девчонка краснеет и отворачивается.

Я стараюсь побыстрее одеться, чтобы ее не смущать, но сгибаться пополам сейчас крайне неудобно и весьма больно. Когда я, наконец, застегиваю ремень, по моему лбу стекают струйки пота.

– Ты ни в чем не виноват, – бормочет она. – Ты не мог знать. Все произошло само, а ты… если бы не ты…

– Нет, если бы не ты.

Мы смотрим друг на друга, как обычно, наверное, смотрят люди, которые едва избежали гибели, стали значительно ближе друг к другу и отныне начнут дружить семьями или, как минимум, обмениваться открытками на новый год.

– Сказка… – внезапно до меня начинает доходить смысл всего, что сегодня произошло. В первый же день в Городе она дважды наткнулась на бездомного, причем один раз днем, и я могу счесть это чем угодно, только не удивительным совпадением. – Да ты же…

Договорить свою мысль я не успеваю, потому что дверь открывается, оттесняя Сказку в сторону. Сумрак заглядывает внутрь, замечает ее и очень выразительно смотрит на меня. Он больше не хочет видеть нас вместе, это понятно. В чем-то он, безусловно, прав. Я и сам думаю, что мне стоит держаться от нее подальше.

– Иду, – устало бормочу я и выхожу из комнаты.

Я без понятия, куда Сумрак нас везет. У меня нет ни единого предположения, потому что этой дороги я не знаю и никогда прежде по ней не ездил. Она проселочная, тянется вдоль леса куда-то на северо-запад от Города. Машина в плачевном состоянии: капот замят, крыша прогнулась настолько, что я касаюсь ее головой, стекла с моей стороны нет, а через лобовое почти ничего не видно. Она едет-то только потому, что Сумрак заставляет ее ехать. Но, учитывая то, что я и Сказка все еще живы, можно считать, что нам сегодня чертовски повезло.

– Надеюсь, ты понимаешь, что привести ее в порядок придется тебе? – спрашивает Сумрак, имея в виду машину.

Вздыхаю:

– Мог бы и не говорить.

Разговор, разумеется, на этом не заканчивается.

– Скажи, ты специально это сделал?

– Наехал на бездомного? Вообще нет.

– Взял ее с собой.

Он припер меня к стенке. Сразу же.

– Слушай, я же не знал, что мы встретим бездомного! Его не должно было там быть!

– Я спросил не об этом, – в его голосе обманчивая тишина, подобная той, что бывает перед бурей.

С ним юлить бесполезно. Перебираю в голове возможные ответы, но понимаю, что он все равно вытянет из меня то, что хочет знать, поэтому говорю, как есть:

– Да, специально.

– Зачем?

– Хотел посмотреть, что она из себя представляет.

– И что?

– Черт возьми, Сумрак, если бы ты там был… – воспоминания во мне настолько живые и настолько яркие, что слова просто сыплются сами, как яблоки из разорванной сумки. – Она схватила его за голову и начала бормотать что-то. Типа заклинания. Что-то про свет и священный огонь. И будто что-то, какая-то огромная сила прошла сквозь нее, как ток через оголенный провод, а затем яркая вспышка… белое пламя. Я видел белый огонь! Или мне померещилось… Огонь бывает белым? Не знаю. Белый огонь прямо из ее рук! Спалил его мгновенно!

– Было еще что-то?

– Столь же странное? – усмехаюсь я.

Быстро проматываю в голове события дня, – каким же он кажется длинным! Встреча с бездомным оставила неизгладимое впечатление, перечеркнувшее все остальное. Вдруг вспоминаю ее маленькую руку в своей ладони, эти ее глаза, сияющие зеленой лужайкой сочной осоки, и то сладкое чувство, когда что-то из нее перетекло в меня, в ту пустоту, которая годами ныла глубоко внутри, как застрявшая в душе заноза.

– Что? – нетерпеливо спрашивает Сумрак.

Я не могу ему о таком рассказать. Не хочу. Это то, что принадлежит только мне.

– Помнишь, мы с Питом натолкнулись на существо в глубине Бункера? – на ходу придумываю я, что ответить. – Так вот она чувствует его. Я видел, как она стояла и смотрела туда, а потом сказала, что там кто-то есть. Иногда она видит такие вещи… про нас. Про меня.

– Она не видит.

Сумрак говорит это настолько уверенно, будто знает точно. И я не могу не спросить:

– Что значит не видит?

– Не видит, как видим мы с тобой. У нее особенные отношения с миром, она умеет его слушать и просто озвучивает вслух то, что он ей нашептывает.

Не сразу, но картинка начинает складываться в моей голове. Обычно люди склонны видеть то, что хотят увидеть, слышат то, что хотят услышать и находят то, что хотят найти. В мире существует все, абсолютно, но каждый сам выбирает, что из него взять. А она не выбирает. И ей, словно, без разницы, где она находится и что с ней происходит, она все принимает с любовью и благодарностью. Каждый человек уверен, будто разбирается, как устроен мир и что от него можно ждать, и именно это и получает, а она, словно, ребенок читает его вслух, как открытую книгу. И ничто из того, что она узнает не вызывает в ней неприязни. Она распахнута для всего и для каждого и думает, что все вокруг так же распахнуто и для нее, и нет ничего такого, чтобы залезть кому-то в душу. Какое-то тотальное доверие. И мир проходит сквозь нее всей своей космической мощью, вырываясь белым пламенем. Эта Сила очищает мир, выжигая из него то, чего в нем быть не должно. Нашептывая ей какие-то правильные слова и истины, которые она не понимает, но принимает. Что она вообще такое?!

Сумрак останавливает машину. Оглядываюсь по сторонам – мы все еще неизвестно где, но, совершенно точно, отъехали далеко от Города.

– Дальше можно только пешком.

Ночь темная, на небе ни луны, ни звезд – все затянуто тяжелыми тучами. Мы идем между деревьями, и Сумрак слишком проворен для того, кто редко оказывается в лесу. А я, наоборот, то и дело спотыкаюсь, будто первый раз пошел в поход с опытным проводником. Это немного раздражает. Сейчас я в своем царстве, а не он.

– Давай постоим минутку? – прошу я и прислоняюсь спиной к дереву. – Дай передохнуть.

Сумрак не спорит, замирает в паре шагов от меня.

– Ты пил таблетки Лекаря? – спрашивает он.

– Пил, но не те, а голубые.

– Сколько?

– Много.

– Все равно больно?

– Все равно.

Будь Сумрак нормальным мужиком, уже давно бы предложил помощь: унял боль, затянул раны, вкачал в меня столько Силы, что я бы еще несколько дней скакал без остановок и перерывов на сон. Но нет, он любит, когда все правильно. Когда человек совершает поступок и полностью берет на себя ответственность за свой выбор и разбирается с последствиями этого выбора.

Ночь липнет ко мне, травы нашептывают: “Будь зверем и беги, слейся с деревом, покройся мхом, стань холодным камнем, смотри, как роса исчезает на заре, уйди под землю, пусти корни, дыши ветром, укройся паутиной и сосновой корой. Будь зверем. Будь зверем”. Сумрак внимательно следит за мной, знает, что я слышу зов леса, но не собирается отдавать меня ему, перебивает этот зов своим голосом:

– Зачем ты потащил ее к Локи?

Очередной вопрос, на который мне надо придумать убедительный ответ.

– У меня было к нему кое-какое дело. Мы просто заскочили по пути, – с силой растираю лицо руками, пытаясь отогнать усталость и вдруг накатившую дрему.

– Волк, ты или завязывай придуриваться, или я тебя еще раз стукну. Как тебе вообще могло прийти такое в голову?!

– Какое?!

– Нет, неужели ты мог всерьез решить, представить на секундочку, что возможно, только лишь возможно, она – его морок?! Ты действительно счел ее иллюзией?!

Как же задолбала эта его манера задавать вопросы, заранее зная все ответы!

– А почему нет?! Она внезапно появляется тут вместе с этим дурацким поездом… и вообще с ней все совсем не так, как обычно бывает с теми, кого забрасывает сюда из других миров! Локи мог сделать такое!

Сумрак смотрит на меня взглядом, который так и читается: “да неужели?” и, не говоря ничего больше, продолжает путь. Я лишь тяжело вздыхаю и тащусь следом.

– И все же, куда мы идем? – спрашиваю.

– Скоро узнаешь.

– Если ты собрался прикончить меня где-то в глуши, чтобы мой труп никто не нашел, знай, что с рук тебе это не сойдет.

– Прекрати нести чушь.

– Мне паршиво. Я не знаю, сколько нам еще идти. У меня все болит. Я подрался с бездомным. Я хочу нести чушь.

Сумрак игнорирует меня, и я продолжаю:

– Эта штуковина, что сидит в глубине Бункера, ты же знаешь, что это?

– Догадываюсь.

– Не хочешь поделиться соображениями?

– Нет.

– Там было написано мое имя. Мое, блин, имя! Кто вообще знает мое настоящее имя кроме тебя?

Сумрак не тянет с ответом:

– Локи.

– Ах, да, Локи! Возможно, это он пробрался в бункерные лабиринты тихонько, так, что никто из нас не заметил, бродил там, словно знаком с каждым закоулком, накорябал мое имя, веселья ради, и незаметно слинял. Отличная шутка, но слабо в это верится, знаешь ли. Так ты ответишь прямо?

– Волк, что с тобой? Раньше ты любил загадки.

– Ах, это такая загадка для меня? Ты так решил разнообразить мой досуг?

– Он у тебя и так чертовски разнообразен.

– Не стану отнекиваться. И все же. Учитывая тот факт, что Сказка его чувствует, как ты думаешь, он для нее не опасен?

Сумрак вдруг останавливается так резко, что я чуть ли не врезаюсь ему в спину.

– Что ты имеешь в виду, говоря «опасен»? – спрашивает он холодно.

– Знаешь, обычные люди называют опасным то, что может причинить вред их жизни или здоровью. У тебя не так?

– Обычные люди живут в своих уютных домах и чувствуют там себя в безопасности, но если случится пожар, и все погибнут? Так ли безопасны эти дома? Пистолет создан, чтобы ранить и убивать. Но опасен ли он, когда просто лежит на столе? Собака может быть доброй и ласковой, но это не отменяет того, что у нее острые зубы и она может укусить. И если она за всю жизнь никого не покусала, нужно ли считать ее опасной или нет? – его глаза сливаются с чернотой этой ночи и кажется, что их тьма может затянуть все вокруг куда-то вглубь него, туда, где Сумрак берет свое начало. – Если ты хочешь знать, способно ли то существо причинить вред – однозначно, способно. Станет ли оно это делать? Я не знаю.