Читать книгу Бункер. Расщепленные тенью - А. Воробей - Страница 3

Четвертый квартал – коробка пятиэтажек. В окнах домов горит свет, и я чувствую себя незваным чужаком, случайно свернувшим не на той улице. Весь Город в целом имеет свой характер, как и любое живое существо, но каждый квартал звучит по-своему, имеет свой запах и особую, неповторимую ауру. Четвертый встречает резко, как внезапно выпрыгнувшая из-за забора псина, с громким лаем и вздыбленным загривком. Тот, кто умеет слушать, услышит это предупреждение и унесет ноги пока не поздно. Тот, кто не умеет, встретится с местными, которые более доступно объяснят, что бывает, когда кто-то заходит на их территорию. Четвертый черен и неопрятен, замусорен окурками и битыми стеклами, почти всегда мокрый из-за забитых водостоков, лужи переливаются пятнами машинного масла, и как ни стараешься в них не наступить, все равно наступаешь. Четвертый внимательно следит за мной желтыми прямоугольниками не зашторенных окон. Город облизывается, и я облизываюсь в ответ, – мы оба любим вкус свежей крови.

Во дворе бурлит ночная жизнь. Там, где днем играют дети, ночью собираются взрослые. На теннисном столе рубятся в домино, со всей дури шмякают кости о ржавый металл с синими островками не до конца отколупнувшейся краски, гогочут в азарте. Девчонки раскачиваются на скрипучих качелях, шушукаются о чем-то своем, хихикают, прикрываясь ладошками. В песочнице поют под гитару дворовые песни. Признаюсь за все годы, проведенные в Городе, я так и не выучил местный репертуар и едва ли смогу вот так сидеть в тесном кружке и подпевать. Впрочем, еще никогда подобного желания и не возникало. Даже с Сумраком мы не устраиваем творческих вечеров, и музицирует он, как правило, в полном одиночестве, за что ему огромное спасибо.

Питбуль – местный Смотрящий. Он сидит в драном кресле в цветочек, прямо посреди двора, между песочницей и турниками. Перед ним телевизор, который не показывает ничего, кроме белого шума. Никто не спрашивает, зачем он это делает, никто не крутит пальцем у виска, никто не мешает ему и не лезет с замечаниями. И никто из квартальных не знает, что он представляет из себя на самом деле. Никто, кроме таких же, как он. Таких же, как я. А нас здесь меньшинство.

Подхожу ближе, два черных ротвейлера с неистовым лаем бросаются на меня. Они повисают на железных цепях, клацают зубастыми челюстями, не могут меня достать, но, я уверен, уже представляют, как разрывают мою плоть на клочки. Питбуль обожает собак таких же бешеных, как он сам. Дрессирует их, науськивает, делает злыми и кровожадными. Он даже устраивает собачьи бои где-то за Городом на пустыре. Не представляю, где он находит тех, кто готов в этом поучаствовать. Питбуль любит, когда его боятся, и успешно создает вокруг себя образ чокнутого садиста. Он бреется налысо, носит майки и рубашки без рукавов, чтобы были видны его мускулистые руки, покрытые шрамами и татуировками. В драках он потерял оба верхних клыка и вставил себе серебряные, заостренные, как будто это волчьи зубы или клыки вампира. Я не уточнял, что именно он там себе придумал. Как по мне – выглядит это просто смешно, потому что изображать из себя зверя и быть им – это разные вещи. Мне ли не знать.

– Кто к нам пожаловал! – Питбуль расплывается в улыбке такой же зубастой, как у его бобиков. Глаза скрыты очками лилового цвета, по стеклам белыми мушками бегает отражение с экрана телевизора.

Белый шум сквозь красный фильтр – слыхал я о таком. Надо будет спросить на досуге, какой эффект словил Питбуль. И словил ли вообще. Позер.

Все до единого замолкают, перестают шевелиться и внимательно следят за тем, что сейчас будет происходить между нами. Потому что происходит нечто совсем уж вопиющее.

В четвертом квартале собрались самые отмороженные подонки. Их обходят за десять километров, им боятся смотреть в глаза, о них стараются не говорить вслух, чтобы не накликать беду. Заявиться на их территорию без приглашения – подписать себе смертный приговор. И вот я стою здесь, посреди их крохотного царства, и всем своим видом показываю, что мне наплевать. На них, на Питбуля, на ротвейлеров, срывающихся с цепей, разбрызгивая слюну. На весь этот цирк.

– Отзови их, – говорю я спокойно.

Он присвистывает, и собаки послушно подбегают, ложатся у его ног. Нутром чую, какое ему удовольствие доставила эта демонстрация послушания. Возможно, он неделями их дрессировал, чтобы повыпендриваться перед кем-нибудь. Жаль, что зрителем оказался столь не впечатлительный тип, как я.

С качелей спрыгивает девчонка по кличке Босая. В Городе ее считают очень крутой. Она гоняет на мотоцикле, как дьяволица, играет на барабанах в небольшой рок-группе, всегда классно выглядит и не боится ни черта, ни Питбуля. Как-то ходил слушок, будто она тренируется в школе бокса, но мне кажется, это не больше, чем слухи. Как и то, что она девушка этого психопата.

На ней короткие шорты и обтягивающая майка, едва достающая до пупка, в котором блестит маленький кристалл. Точно таким же украшен черный чокер, повязанный на длинной тонкой шее. Кожаный плащ без рукавов достает до высоченных каблуков. Светлые волосы собраны в два пучка на голове. Она приближается ко мне, ударяет своим кулаком по моему, в знак приветствия, и отходит к Питбулю. На спинке плаща огромный крест сверкает алыми и золотыми стразами – залюбуешься. Падший ангел, заблудившийся в четвертом квартале.

Босая одним движением откидывает полы плаща, садится на подлокотник кресла, и тут же хищная рука Питбуля ложится ей на коленку.

– Чем обязаны? – спрашивает он с нескрываемым неудовольствием.

– Не злись, старик, – я специально провоцирую его, мне так и хочется стащить с его лица это надменное выражение вместе с дурацкими розовыми очками. Выглядит он в них по-настоящему дебильно. – Я просто ищу кое-кого.

– Ищешь? – переспрашивает он. – В моем квартале? Думаешь можешь ходить тут и что-то вынюхивать?

В Городе существуют свои законы. Например, квартальные никогда не пускают чужих на свою территорию. Даже просто пройти по их земле и не быть покалеченным можно, пожалуй, только в одном случае – провожая девушку до дома. Тогда не тронут. И мне дали раскрыть рот лишь потому что я – это я. Будь на моем месте кто-то другой, он бы уже выползал отсюда, пряча в кулаке выбитые зубы. Но, судя по тону Питбуля, сейчас и мне может не поздоровиться.

Еще раз оглядываю двор. Пятеро за столом, трое в песочнице, одна на качелях и спортсмен-энтузиаст на турниках. Босая не в счет, она ввязываться не станет. Обычные городские парни угрозы не представляют. Остается Питбуль, еще три попаданца и новенький спящий. Почему-то не вижу Дракона и Дикого. Видимо, заняты делом: прессуют, угрожают, убивают – не знаю, насколько обширный спектр услуг может предоставить Питбуль. Думаю, достаточно полный, для удовлетворения любых нужд.

– Вот что, – говорю я примирительным тоном. – Давай, чтобы этот вечер и дальше был приятным, мы не будем портить его друг другу?

Воздух накаляется так стремительно, словно посреди двора раскочегарили невидимую печь. Квартальные молча поднимаются со своих мест, подхватывают с земли дубинки и куски арматур с колоритными кровавыми пятнами. Я держу всех в поле зрения, и думаю, что для обычной драки их слишком много. Десять на одного и две собаки, не считая Питбуля – это тоже не по правилам. А сейчас мне и вовсе некогда с ними возиться.

Мои глаза делаются желтыми, Питбуль взмахом руки приказывает всем замереть и не шевелиться. Ротвейлеры чуют Зверя, заливаются бешеным лаем, но остаются на своих местах. Какая выдержка! Надо будет спросить потом, на что Питбуль их дрессирует – на колбаску или на высушенные кусочки печени врагов. Босая приказывает псам замолчать, как ни странно, они слушаются и ее, прижимаются к земле, но продолжают тихонько тарахтеть, скаля острые зубы. Интересно, спрячутся ли они за кресло, если я покажу свои? Хочется это проверить. Мою челюсть, словно, выворачивает, кости хрустят, полностью видоизменяясь. Волчьи зубы начинают мешать из-за того, что я обернулся не полностью.

– Волк, – Босая видит, что со мной сейчас происходит, плавно, без резких движений встает и подходит. – Успокойся.

Эта девчонка не боится меня, смотрит прямо в глаза, хоть прекрасно понимает, что случается после того, как они начинают гореть янтарем. Рык, доносящийся приглушенными раскатами из моей груди, не сулит ничего хорошего. Но Босая подходит еще ближе, она любит Силу, хочет прикоснуться к ней, попытаться подержать в руках. Хотя бы в руках, потому что пустить ее внутрь и не быть разрушенным практически невозможно. Я это знаю, как никто другой.

– Здесь только наши, – тихо говорит она. – Тебе нужен кто-то из нас?

– Нет, – голос надламывается, мне сложно говорить. – Я ищу чужака.

Питбуль сидит на месте, вжавшись в кресло. Он отдает себе отчет в том, что любое движение с его стороны может спровоцировать меня, и тогда пострадают все.

– Здесь нет чужаков, только свои, – повторяет Босая, переключая мое внимание на себя.

Вдруг ее пальцы касаются моего лица и, кажется, она сама не понимает, как такое могло случиться. Ее глаза распахиваются от удивления, и в их отражении я вижу свои, горящие голодом и жаждой. Слишком долго я держал Зверя под замком, и теперь он беснуется внутри, чуя запах добычи, видя вокруг своих врагов, желая растерзать того, кто посмел разговаривать с ним надменно и дерзко. Он здесь единственный, кто имеет право властвовать и распоряжаться.

Вокруг так много раздражающих факторов, соблазнов, сводящих Зверя с ума. Это как привести дикого хищника в мясную лавку. Глупо рассчитывать, что он тактично сядет в углу и будет ждать, когда ему, наконец, отдадут обрезки и кости. Мне не удастся совладать с ним, пока я здесь.

Город шепчет: “Возьми их! Разорви! Разорви каждого, я буду смотреть!”

Резко разворачиваюсь и ухожу, почти убегаю. Стремительно, сбивая кого-то с ног.

Удерживать человеческую форму сложно: пальцы на руках крючит, ноги едва слушаются, сердце стучит в ребра, ставшие вдруг такими тесными. Каждый удар отдает глухой болью глубоко в груди.

Я не бегу, не иду, не ковыляю, а что-то среднее. Времени почти не остается и, оказавшись в редкой поросли кустарников я, наконец, падаю на землю, обрушиваю на нее это неправильное тело, проворачиваюсь вокруг своей оси, извиваюсь, как змей, пытающийся содрать старую кожу. Из моей пасти вырывается такой жуткий звук, что все жители ближайших домов в страхе закрывают окна и двери, плотнее задергивают шторы и выключают свет. Миг – и все прекращается. Я лежу на боку, дыхание, наконец, выравнивается, и я поднимаюсь на четыре ноги. Встряхиваюсь по-собачьи, чтобы звериная шкура как следует села. Управлять этим телом просто, когда уже научился, самое сложное, к чему я никак не могу привыкнуть – это поток информации, который прилетает со всех сторон. Город разворачивается передо мной звуками и запахами, я знаю все, что одновременно происходит в нескольких кварталах. Я слышу, как плачут дети, едут машины, топают десятки чьих-то ног, догоняя кого-то. Возможно, меня. Скорее всего, меня. Я чую кошку, прячущуюся на дереве, от нее воняет страхом. Я слышу, как крысы копошатся в мусорном баке, грызут сухие куски хлеба и куриные кости. Я чувствую запах собак, разных собак, молодых и старых, кобелей и сук, – их метки повсюду. Наконец, я перестаю воспринимать каждый звук и запах отдельно, пространство вокруг меня становится объемным, плотным, многогранным, я ощущаю его, как свою вторую кожу, оно и я – мы теперь неотделимы.

Я есть Зверь. Мои глаза горят желтым огнем, из раскрытой пасти капает слюна, стекая по длинному языку. Я вспоминаю про поезд и про то, что мы должны были кого-то найти, бегу на вокзал.

Город напоминает грязного лохматого бродягу и любит таких же, как он. Ему нравится рассказывать мне о том, что и где творится, предупреждать об опасности, подсовывать узкие темные улочки, скрытые от посторонних глаз. Он обнимает меня, как любимого ребенка, и шепчет: «останься».

Улицы помнят всю его историю, пересказывают водосточными трубами, запечатывают скрытые шепотки в стенах домов, вкладывают крошечные послания в трещинки на асфальте. Надо уметь слушать, чтобы их понимать. Как это делает Сумрак.

Здания жмутся друг к другу серыми спинками, рыжие крыши прячут в себе белых голубей. С высоты птичьего полета Город совсем другой. Там, наверху, как будто больше света, больше воздуха, все делается более ярким и сказочным. Наверное, поэтому Пит выбрал небо. И поэтому Кошка ему завидует. Ей тоже хочется видеть Город другим. И ей кажется, что она сама так станет легче, и, наконец, сумеет оторваться от того, что каждый день тянет ее вниз.

Я на вокзале. Мы напрасно считали, что тут давно уже никого нет. Судя по запаху, кто-то здесь обитает. И сейчас этот кто-то прячется в пустом здании и следит за мной сквозь грязное стекло. Ему страшно и любопытно одновременно, – он впервые видит Ночного Охотника так близко.

Бегу по вагону, принюхиваюсь к каждому сидению и под ними, ищу нужный след и, наконец, нахожу. Он рассказывает мне о своей хозяйке, больше, чем может рассказать о себе человек в первые минуты знакомства. Я знаю ее примерный возраст и образ жизни. Я мог бы знать ее болезнь, если бы такая была, но девчонка абсолютно здорова. Она приехала с одной сумкой, в которой помимо всего прочего везла булочки, щедро сдобренные ванилью.

След свежий и очень четкий. Бежать по нему легко. На остановке она топталась долго, видимо, ждала трамвай. Затем к ней подошел пожилой мужчина, я чувствую запах валерианки и мерзкого одеколона, который заставляет меня чихать. Он сказал ей то, из-за чего она решила идти дальше пешком, не дожидаясь транспорта.

Бегу по широкой освещенной улице. Фонарные столбы через каждые три метра. Это не очень хорошо. Если меня сейчас увидят люди, криков будет до самого неба. Тут же поднимут полицию и за любым поворотом меня будет ждать заряженный ствол. Знаем, проходили. Поскорее бы девчонка свернула в темные закоулки.

Останавливаюсь у лужи, чтобы попить, бегу дальше. Мне все проще находиться в звериной шкуре. Лапы мягко пружинят, уши мгновенно реагируют на любой звук, глаза видят одинаково хорошо при свете и в темноте.

Я на западной окраине города. Это старый район, тут нет новостроек, много деревьев и зелени. Чуть дальше начинается частный сектор, в котором последние свои дни доживают древние срубы. В этих местах заправляет Лекарь. Ему нравится, что эти районы расположены далеко от Питбуля, и что их люди редко пересекаются. Нравится тишина и относительное спокойствие. Он старается не ввязываться в драки, его привлекает наука, если можно так выразиться. Он большой фанат химии. Я скептически отношусь к тем жидкостям и порошкам, что он создает, но вот «Крысиная Смерть» пришлась мне по вкусу. Отличное сорокаградусное пойло! И еще ни разу у меня не было с него похмелья, а вот фантастические сны с галлюциногенным эффектом были. Да, отличное пойло!

Именно в этот район отправился Сумрак, когда мы решили разделиться. След девчонки привел сюда и меня. Интересно, он нашел ее раньше, чем местные? Вскоре я узнаю ответ. Он ударяет в нос стойким запахом трав и настоек. Люди Лекаря встретили ее, и повели к своему Смотрящему. Это плохо. Теперь он может заявить на нее свои права, хотя никаких прав у него на самом деле нет. Ни у кого нет на нее прав, потому что она пригнала сюда на чертовом поезде!

Лекарь обитает в подвале одного из старых домов на самой окраине. Ему нравится подвальный микроклимат. Он считает, что в подобных местах идеальная температура и влажность, необходимая для большинства растений и грибов, которые он выращивает для своих экспериментов. К счастью, недостатка в подопытных у него нет. Его люди крепко сидят на этих грибочках и души не чают в своем Смотрящем. На том он и держится. Лекарь слабый, трусоватый и не умеет запугать, как Питбуль. У него нет харизмы и денег Локи. У него есть только его химия и грядка псилоцибов. Действует это, надо заметить, изумительно! Обожаю его людей, вечно пребывающих в каком-то блаженном состоянии. Самые душевные ребята! Главное близко их не подпускать, а то могут полезть обниматься или целоваться. Бывали случаи.

Я на месте и у меня возникают некоторые неудобства: очень сложно стучать или нажимать кнопку звонка, когда у тебя нет рук, поэтому приходится зайти внутрь иначе, хотя это не очень-то и вежливо я полагаю. Наваливаюсь на дверь и выламываю все засовы. Деревянное полотно с оглушительным грохотом обрушивается на пол, я инстинктивно присаживаюсь на лапах и прижимаю уши.

По глазам, привыкшим к темноте, резко ударяет яркий свет. Ультрафиолетовые лампы подвешены во всю длину потолка. Все пространство заставлено горшками разнообразных форм и размеров. Я впервые заявляюсь сюда в обличии зверя и поражаюсь тому, насколько многогранный и сложный здесь стоит запах, с таким смешением ароматов, которые мне прежде не доводилось встречать. Подземный сад Лекаря изобилует диковинными растениями и экзотическими цветами. Много лет у него ушло на то, чтобы все это собрать и вырастить, и результат поистине впечатляет! Посреди всего этого гербария имеется один предмет мебели – железный стол, с необычным агрегатом похожим на самогонный аппарат, а вокруг него все усыпано баночками, скляночками, мензурками и пузырьками. Над газовой горелкой что-то булькает и распространяет приторный дурман.

У дальней стены расстелен ковер, заваленный яркими расшитыми подушками. И там восседают и полулежат люди. Одного из них я знаю очень хорошо – это сам Лекарь. На его голове цветастая повязка, дреды тонкими змейками падают на плечи. Его парни, видимо те, что привели девчонку, заливаются безудержным хохотом. Их невероятно веселит то, что я выломал дверь. Как я и говорил, классные ребята! Всегда на позитиве. Надо бы отсыпать себе немножко того, чем он их угостил. Девчонка, которую мы полночи искали, как будто не в себе, уставилась то ли на меня, то ли куда-то мимо, взгляд ее рассеян и затуманен.

Я оказался не первым, кто заглянул на огонек. Сумрак явился раньше, он смотрит на меня удивленно. Разумеется, он не ожидал увидеть меня таким. Лекарь, насколько я понимаю, тоже, и от него во все стороны разлетается плотный и жирный запах страха, который щекочет мне ноздри, пробуждает ярость и охотничьи инстинкты. Приходится подавить их силой воли.

– Какая хорошая собака, – вдруг говорит девчонка и расплывается в блаженной улыбке.

Я перевожу вопросительный взгляд на Сумрака, и читаю в его глазах, что он сам только пришел и еще не до конца разобрался в ситуации.

– А вот это вот обязательно? – Лекарь показывает на меня дрожащим пальцем, пытается загородиться подушкой. – Сумрак, скажи ему «нельзя»!

Сумрак, конечно же, игнорирует эту дурацкую просьбу. Он присаживается на корточки рядом с девушкой, приподнимает ее голову за подбородок, всматривается в мутные глаза:

– Чем ты ее напоил?

Лекарю не нравится, что Сумрак подошел так близко. Он загребает на себя подушки со всех сторон, словно хочет зарыться под них, чтобы его совсем не было видно.

– Ничего такого! – оправдывается Лекарь. – Я просто хотел помочь ей прилипнуть к этому телу и к этому миру. Возможно, вы думаете, что я несу сущий бред, но никакой это не бред!

Абсолютная бредятина! Похоже, Лекарь и сам под чем-то.

Сумрак щелкает пальцами у девчонки перед глазами, но она никак не реагирует, смотрит на меня и бессмысленно улыбается. Мой друг приходит к выводу, что сейчас бесполезно пытаться вернуть ее в сознание.

– Помог. Молодец. – Заключает он, поднимаясь во весь рост.

Наконец, на шум вышибленной двери прибегают двое квартальных, но видят меня на пороге и тут же уносятся обратно. Лекарь разочарованно цыкает. Я смеюсь по-шакальи, низко свесив язык.

– Значит так, – говорит Сумрак. – Мы ее забираем.

Лекарь открывает рот, но тут же захлопывает с щелчком, кивает, мол, забирайте, конечно, я абсолютно не против. Еще бы он был против.

Мой друг пытается ее поднять и поставить на ноги, но они тут же подламываются в коленях, а спина прогибается назад, будто у нее внутри резиновый позвоночник. Парни Лекаря валятся от хохота, вот-вот животы надорвут. Сумрак подхватывает девчонку на руки, носком ботинка посылает мне ее сумку. Я смотрю на него, как на идиота. Я же не пес какой-то таскать ее в зубах! Но с ним сложно спорить, а когда ты лишен человеческого рта, так вообще невозможно. Сдаюсь и хватаю сумку. Думаю, я нанюхаюсь этих булочек до тошноты.

Мы возвращаемся к машине. Ночь облепляет нас со всех сторон. Город всматривается в девчонку посдлеповатыми глазами тусклых фонарей. Протягивает сизые щупальца тумана, осторожно касается ее волос. Он очарован ею и хочет забрать себе. Сумрак ускоряет шаг.

Возле машины нас уже ждет Пит. Машет нам издалека и бежит навстречу.

– Обалдеть! – восклицает он. – А это еще кто?

– Ее привез поезд, – кратко поясняет Сумрак.

– Ничего не понимаю! Рельсы правда кончаются там, в лесу, километрах в двадцати от Города. Они не разобраны, а обрываются там, как будто их ножом срезали. Отвечаю, рельс просто нет! Я далеко улетел, но так и не нашел где они продолжаются. Волк, зачем ты обернулся? От тебя воняет псиной! И где Кошка? Вы обменяли ее на эту девчонку? Правильно сделали, в последнее время она стала сварливая, как противная старуха. И котлеты у нее на той неделе подгорели.

Мне хочется укусить его за ногу, но сумка здорово мешает в этом деле. Пит везучий парень, уже сколько раз я в этом убеждался! Он вполне мог бы охрометь на недельку-другую.

Пит помогает Сумраку усадить девчонку в машину. Она уснула по пути и не просыпается, даже когда они без особых нежностей закидывают ее на заднее сиденье.

– Разыщите Кошку. – Команды Сумрака всегда краткие и доходчивые – ни переспросить, ни поспорить.

Пит мнется. Он не любит ночного Города и не хочет никуда идти, он боится того, что могут прятать в себе темные закоулки. А я не люблю, когда меня задерживают и тормозят – поднимаю шерсть на загривке, становясь раза в два больше, скалю зубы. Я ужасно убедителен и красноречив. Питпэн тут же принимает одно-единственное верное решение и шагает вперед.

Мы идем по облагороженному скверику, засаженному елками, тополями и дикими яблонями, усыпанными белыми цветами. Со стороны мы, наверное, выглядим, как парень и его собака, которую он вывел на ночную прогулку. Очень большая собака. Пит слишком медленный. Я то и дело убегаю вперед, мне приходится останавливаться и дожидаться его. Я запросто мог бы оставить его, но мне не нравится эта ночь. Чертов поезд взялся из ниоткуда, привез девчонку. Город дрожит в каком-то лихорадочном предвкушении, а Питбуль отправил своих парней за моей головой. Голова Пита им тоже подойдет в качестве небольшого утешения. Поэтому приходится держаться поближе к нему. Пока я рядом, никто не осмелится подойти.

Кошка должна быть в пятом квартале. Мы решили, что ей безопаснее всего будет наведаться к Локи. Я чувствую ее запах и иду по следу. Вообще умение читать следы – относится к тем немногим вещам, за которые я все еще люблю превращаться в зверя. Это как если ты всю жизнь был слеп, а потом вдруг прозрел и никак не можешь насмотреться, пытаешься увидеть все, что не видел до этого, обращаешь внимание на то, на что ни один зрячий бы и в жизни не взглянул. Восхищаешься красочностью мира. С запахами примерно так же.

Мы встречаем Кошку на полпути. Видимо, она узнала все, что было нужно, и решила вернуться к машине.

– Волк! – она подбегает, хватает меня за морду, чешет за ухом. – Ты мой хороший мальчик… Кто тебя так разозлил?

Я неопределенно ворчу. Сложно сказать, кто кого разозлил сильнее. Думаю, Питбуль вообще в бешенстве от моего поведения.

– Будь осторожна, – предостерегает ее Пит, – Возможно, у него блохи и даже глисты. Мы не можем знать наверняка. А еще мы ни разу не ставили ему прививку от бешенства. Я бы сперва сводил его к ветеринару.

– Может, у него и появятся глисты, если он тебя сожрет. Ты сам-то когда-нибудь сдавал анализы? Мне кажется, тебе стоит, смотри какой ты дрыщ.

– Ох-хо-хо! – восторженно вскрикивает Пит. – Посмотрите-ка, какое красноречие в тебе просыпается, когда у Волка оно исчезает! Вы – отличная парочка! Позовете свидетелем на вашу свадьбу? Хотя, волк и кошка едва ли уживутся вместе…

Кэт резко бросается в сторону Летуна, пытаясь схватить его ногтями за лицо, при этом четко метит в глаза, но он ловко отскакивает. Я мог бы помочь его отловить, но мне не хочется. Детская возня. Зеваю и чешу задней лапой за ухом.

– Вот! Я же говорил, что у него блохи! – радостно орет Пит, тыча в меня пальцем.

Кошка на это лишь фыркает и забирается мне на спину. Она единственная, кто может себе такое позволить. Я решаю прокатить ее с ветерком, срываюсь с места и бегу карьером. Пит что-то вопит нам вдогонку. Он пытается поспеть за нами, но все больше отстает, в итоге подскакивает и в мгновение догоняет нас в полете. Не сговариваясь, мы начинаем соревнование: кто быстрее окажется у машины. Кошка подбадривает меня радостными воплями, Пит сверху сыплет проклятьями. Финишируем мы практически одновременно, но Летун опережает на какую-то долю секунды.

– Твоя победа не засчитывается – резюмирует Кошка. – Волк нес меня, а ты летел налегке.

– Это вызов! Отсюда до Бункера! Один-на-один! – Пит издает боевой клич и описывает сальто в воздухе. – Песик, ты готов?

Я подпрыгиваю, пытаясь его укусить, но он успевает поджать ноги. Ловкий гаденыш.

– Давай! – визжит Пит от восторга. – Узнаем, кто из нас самый быстрый!

Разумеется, я не собираюсь идти у него на поводу и участвовать в идиотских соревнованиях, но в машину я не влезу в таком виде, и мне так и так придется бежать до Бункера на своих четырех. Превратиться в чудище просто. Сложно снова стать человеком. Сложно не промчаться по сонным улицам Города, хватая раскрытой пастью его особенный дух. Сложно не очутиться в лесу, не раскопать кроличью нору, не попить из горного ручья, не выбежать на опушку и, уткнувшись носом в лунную дорожку света, завыть в ночное небо. Сложно отказаться от звериной мощи и такой соблазнительной, до одури манящей особой связи с этим миром. Сложно вспомнить свой дом и вернуться в него. Настолько сложно быть кем-то другим, что с каждым разом я все больше опасаюсь, что останусь таким навсегда. И прячусь. От Города, от леса и от себя самого.

Вбегаю в Бункер перед самым рассветом. Это самое тихое время, и мне не нравится, с каким грохотом по коридорам разносится цоканье моих когтей. Не хотелось бы всех перебудить.

Просовываю нос в узкую щель, приоткрываю дверь шире и проскальзываю в комнату Кошки. Она спит на полу на матрасе, одна нога высовывается из-под одеяла. Ее сон крепок, она не замечает моего появления и не просыпается, когда я падаю рядом и кладу голову ей на живот. Ее ровное дыхание убаюкивает меня, я проваливаюсь в беспокойный звериный сон.