Читать книгу Царство Беззакония - Адриан Лорей - Страница 15

Ипподром гудел, как улей, растревоженный жаркой погодой. Будто пчелы на гречиху, толпы слетелись на знаменитые гонки на колесницах, со флажками в руках садились на длинные скамьи, разговаривали, судачили, делали ставки. Богатые гости поднимались выше плебеев и занимали верхние ряды, откуда открывался вид на ристалище, а особые счастливчики сподобились лицезреть выступ под балдахином, где за всем происходящим наблюдали сенаторы.

Магнус сидел в их числе на курульном кресле, рядом с цезариссой Мелантой. Осматриваясь, он искал старшего брата. Патриции презрительными взорами сверлили простолюдинов, сенаторы равнодушно, со скучающими минами о чем-то тихо вели беседы, но нет – во множестве лиц не нашлось лица Гая Ульпия Сцеволы. Магистр оффиций как будто бы предоставил Магнусу своими руками разбираться с известной ему информацией.

Значит, помощи ожидать не от кого.

На коленях у народного трибуна лежал тот самый свиток, который Гай дал ему в храме Талиона, свиток, содержание которого вызвало у него сомнения, тревогу и на целое утро после того, как он вернулся в гостиницу, заставило пролежать в бессонных рефлексиях. Сколько Магнус не вчитывался, сраженный любопытством, он не понимал, то ли это действительно консульский эдикт, и зря он подозревал Гая во лжи, то ли невероятно правдоподобная подделка.

– ГРАЖДАНЕ АРГЕЛАЙНА! – велегласно прозвучал голос Люциуса Силмаеза, и разнёсся по ипподрому через устройства из труб и резонаторов. – ДАВАЙТЕ ЖЕ ПОПРИВЕТСТВУЕМ НАШЕГО ГОСТЯ!

Он назвал имя Шъяла гир Велебура, а затем раздались аплодисменты, народ закричал и заулюлюкал, словно посол был героем колесничных гонок, известным на всю Империю. Но толпе было безразлично, во имя кого устраиваются игры. Богатые покупали зрелищами её радость и спокойствие, углубляя в мозг толпы иглу новых политических идей.

Люциус Силмаез стоял на десять ступенек ниже. Магнус с возвышения видел его гордую осанку, не убитую поступью старости, и седые волосы. Он и сам походил на одного из тех рысаков, гривы которых сверкали в афесисе61, готовые выйти на ристалище и привести своих возничих к победе.

– СЕГОДНЯ МЫ УСТРАИВАЕМ ГОНКИ В ЧЕСТЬ НАШИХ ДРУЗЕЙ! НЕСКОЛЬКО КОМАНД БУДУТ СОРЕВНОВАТЬСЯ ЗА ПРАВО СТАТЬ ПОБЕДИТЕЛЕМ, НО ТОЛЬКО ОДИН ДОБЬЕТСЯ СЛАВЫ! САМООТВЕРЖЕННЫЕ, СИЛЬНЫЕ, ОНИ СТАНУТ ВАШИМИ НОВЫМИ ГЕРОЯМИ!

Забрунели трубы, напомнив Магнусу гром литуусов по прибытии в Аргелайн, и правая рука консула приподняла венок из настурций, уронив круглую тень на стенки ипподрома.

В предвкушении грядущего веселья толпа утихла. Возничие ждали сигнала, народ – зрелища. Солнце давно уже перевалило за полдень и рассекало лучами перистые облака, но именно для этого момента с самых ранних утренних петухов сюда собирались люди.

– ПУСТЬ БОГИ ДАРУЮТ ПОБЕДУ ДОСТОЙНОМУ!

Его пальцы разжали венок, и теряя желтые лепестки настурция истекла по ветру на дорогу. Следующим мгновением решетки афесиса высвободили колесницы. Народ закричал столь мощно, что эхо ударило в стены, а цезарисса и другие сенаторы, что сидели рядом с Магнусом, вздрогнули от сонорного ажиотажа.

Все это время Магнус не отводил глаз от консула. Люциус пожал руку толстому, как свиноматка, послу Вегенберга, и оставив его наблюдать за вылетающими на дромос колесницами, сам отправился к выходу.

«Что если Гай прав? – думал трибун. – Тогда как сказать Люциусу, что он поступил неблагоразумно, просто ввалиться к нему в таблинум? Или тут поскандалить, на виду у всех? Эх, почему нет у меня нет таких полномочий!»

В воздухе застоялся дух конюшен, дешевой еды и пивных изделий. Еще час назад Магнус вдыхал ароматы специй, но после полудня в «Привал нереиды» заявился курьер и выдал пригласительную на колесничные скачки, подписанную Люциусом Силмаезом. Трибун обрадовался. Шанс заглянуть ему в глаза. Шанс увидеть в них раскаяние, страх или хотя бы сожаление о случившемся. Благодаря опыту Магнус прекрасно разбирался в людях, наделенных властью, но высокий седовласый консул не удостоил его своим вниманием и был прозрачен, как стекло.

Когда Люциус ушел, Магнус перечитал свиток – в последней бесплодной надежде найти там что-нибудь, что поможет признать указ недействительным.

Мы, милостью отцов народа консул Сената, архонт императорской провинции и первый среди доверенных лиц Его Величества, пользуясь консульскими полномочиями, постановляем предать суду плебс из так называемой Банды Кречета в количестве тридцати шести человек, напавших двадцать второго числа месяца Великого урожая на кортеж посла Шъяла гир Велебура. В своем решении руководствуемся артикулом 4.8 закона о преступлениях и судопроизводстве Кодекса Его Величества Аврелия. Указ должен быть исполнен преторами не позднее трех дней со дня его опубликования в изданиях Акта Дьюрна.

Кодекс в самом деле содержал такой артикул62. Двадцать второго Великого урожая63 – это четыре дня назад, больше двух дней прошло до того, как Магнус приехал в столицу. Проверить сам факт нападения невозможно, не расспросив обвиненных, но искалеченные и лишенные языка они унесут эту тайну в могилу.

Ощущая себя беспомощным, Магнус выместил злость на свитке, скрутив его и небрежно засунув в футляр, лежащий рядом с креслом.

Некоторое время он следил за тем, как пятеро колесниц, поднимая пыль в воздух, кружат по ристалищу. Колесницу, изукрашенную орлиными перьями, он узнал с полувзгляда: она принадлежала команде Люциуса Силмаеза и, как ни странно, держалась впереди всех. Второй колесницей управлял возничий родом из Фарентии – несмотря на жаркую погоду, на нем был шлем с лисьей опушкой. Этот суровый мужчина ни пяди не уступал проворному, как рысь, амхорийцу из Терруды. Амхориец склабился, гнал коней во весь опор, его колесница с коралловой обделкой неслась, на несколько метров обгоняя отстающих. Пот на его светло-голубой коже вскипал на солнце. И хотя он и с легкостью выдержал тяжелый поворот, ему не удалось обогнать фарентийца.

Следом ехал доброволец из Кернизара. Его кони волочились, будто дряхлые старики, и было удивительно, как вообще он уловчился обойти юношу в красной тунике, что тянулся в хвосте – но не прошло и минуты, как забег всё расставил на свои места.

Каким бы завораживающим не казалось зрелище гонок, Магнусу оно наскучило в один миг; если бы ему давали по фельсу64 за каждое консульское мероприятие, где народный трибун – обязательный гость, он бы уже выкупил всех рабов на землях Империи. От нечего делать и из острой потребности отвлечься, Магнус повернул голову к цезариссе.

– Сколько уже я был на колесничных бегах, Ваше Высочество, и никак не возьму в толк, чем столь опасное мероприятие, где возничие получают травмы и разбиваются, лучше старого доброго театра.

Девушка со светло-коричневыми волосами украдкой взглянула на его лицо.

– Думаю, – продолжал он, – развлечения лучше комедии наша цивилизация еще не придумала. А как вы считаете, Ваше Высочество?

– Хм, я… – донеслось с её стороны. Её губы зашевелились, она еще что-то сказала, но толпа охнула и её голос потерялся во всеобщем вздохе. Все увидели, как колесница возмущенного фарентийца приподнялась на повороте и, не удержавшись, её наездник перевалился через кузов.

Колесо передавило ему шею, амхориец же на полном ходу кланялся зрителям, посылал воздушные поцелуи, и словно говорил «я лучше всех!».

– Ну, что и следовало ожидать, – сумрачно прокомментировал Магнус. – Жаль, что у него не хватило ума стать актером и держаться от ипподромов подальше.

Цезарисса Меланта ответила ему легким кивком головы. Веснушки на её щеках загорелись розовым. «Я ляпнул чего-то лишнего?» – подумал трибун, и отвернулся, чтобы не смущать девочку.

Как-то раз еще мальчишкой Магнус гостил у её матери в провинции Белтор. Это было давно, но память сохранила воспоминания о лице сиятельной Валерии, – острые изящные контуры, где как на картине в идеальном порядке располагались густые брови, маленький заостренный носик и втянутые губы. Меланта унаследовала от матери почти всё это, кроме аристократичных черт лица – оно было округлым, даже полноватым; кажется, будто коснешься его и, как нежнейшая ткань после стирки, оно потеряет свой лоск.

Пахло от девочки мятой и пальмовым маслом.

Вслед за фарентийцем ристалище покинул выходец из Кернизара. Бедолага не справился с управлением и выпустил из рук поводья, остальное довершил песок и разбитая голова. Но он выжил – удача его не покинула, в отличие от тех, кто сделал на него ставки. Хмыкнув, Магнус встал, и поклонившись цезариссе Меланте, зашагал к выходу с ипподрома, больше не в силах терпеть сцены насилия. Отдельные вельможи поступили по его примеру – кого-то звали дела, кто-то проиграл ставку, кому-то просто надоело сидеть. Только Шъял гир Велебур и сторонники Люциуса Силмаеза продолжали взахлеб таращиться на колесничные гонки.

На лестнице Магнуса ждал Ги. Покорившись судьбе, как и у храма Талиона сегодняшней ночью, он сидел, обхватив руками колени, и мирно посапывал. Около минуты Магнус раздумывал, нужно ли будить юношу, он честно признался себе, что и сам еле стоит на ногах. Ему стало жалко мальчишку, вынужденного уже во второй раз дожидаться своего господина.

Услышав его шаги, Гиацентро дернулся, захлопал щемотными глазами, и резко вскочил на ноги, как засыпающий на посту солдат, вдруг увидевший командира.

– О, господин Варрон! Только не злитесь! Я прикорнул малость, но-о готов идти, куда скажете. Мы возвращаемся? В гостиницу?

Магнус отдал ему футляр со свитком.

– Почему ты еще здесь?

– Я думал… – его рука в растерянности поскребла шею, – думал, надо сопроводить вас…

– Гиацентро, я очень ценю твою службу, но ты уже не раб и имеешь право идти, куда хочешь.

– Даже если у меня для вас важные новости? – усомнился Ги.

– Новости? О чем ты?

– Один человек хочет с вами встретиться. Просил передать, что дело касается вашего старшего брата. Ну, самую малость. Но он…

– Этот человек что-нибудь знает про недавний указ Люциуса Силмаеза? Скажи, что да! – Магнус ухватил Ги за плечи и потряс. – Да?

– Я не знаю. Но кажется… нет, какой-то судебный процесс, или что-то вроде того. – Он неуверенно замотал головой, избавляясь от дремоты, и слегка шокированный реакцией своего господина, добавил:

– Стража его не пропустила, и я думаю, он все еще внизу.

Огорчившись, трибун разжал пальцы, отпустив Гиацентро, и с безысходной яростью уставился в выхолощенную стену. «Нет, так не пойдет, я либо забуду об этом… либо сойду с ума».

– Если это ликтор, то я не собираюсь давать ответ.

«Ни один изувер не получит ни секунды моего свободного времени!»

– Нет, – ответил Ги, потирая лоб, – это не ликтор уж точно. Уж ликторов я бы запомнил!

– Кто тогда?

– Давайте спустимся и узнаем.

«Ехиднин зад! Надо было расспросить его, а не дрыхнуть!» – чуть не выдал разозленный Магнус, вовремя осекшись. Ситуация, мягко говоря, незнакомая, и как никогда он должен сохранять ясный ум, чтобы не мучить ни себя, ни Ги бесполезными тревогами. Ко всему прочему, не стоит винить Ги за то, что он сделал бы сам, приключись такая возможность.

Голова откликалась болью в висках. Тело ломило от напряжения. «Как-нибудь, но я заставлю Люциуса Силмаеза ответить. А вот что до меня… мне не помешал бы отдых», – посудил он, когда они миновали лестницу и подошли к выходу – «но отдых подождет!»

Стражники с копьями наперевес ругались с безоружным человеком в плаще. Его подбородок и щеки закрывала всклокоченная медная щетина, узкие блестящие глаза выдавали в своем хозяине разъяренного гюнра, басистый голос устало пытался доказать свою правоту, глаза сверкали праведным гневом, а руки тщились сорвать со стражников серебряные фибулы. Магнус и Ги явились вовремя: еще секунда и мужчина валялся бы в городской тюрьме.

– Эй! Пропустите его! – велел Магнус.

– Господин трибун? Э-э… почему вы не на скачках? – На полнолицые мины стражников осело удивление, брови сердито сдвинулись. Его нахрапистое появление помешало им расквитаться с назойливым гюнром по-солдатски.

– Хотите сказать, этот с вами значит, да? – Мышцатый охранник, выглядевший храбрее других ткнул в гюнра копьем.

– Ты угорел на солнце? Сделал, что я сказал.

– Да как же мы это сделаем, господин трибун! У нас есть приказ в людные места не пускать никого, кто в чём-либо подозревается.

– Раз так, оставьте его в покое, и позвольте нам выйти.

– Лучше мы его уведем, посидит в яме с дерьмом, подумает, может гонора-то поубавится!

Но Магнусу было не до полемики с быдлом.

– Разве я сказал вывести его отсюда? Я сказал оставить его в покое, идиоты!

Тут, кажется, до них дошло, что не выполнив приказ сенатора они рискуют оказаться в карцере раньше меднобородого гюнра. Магнус и Гиацентро вышли из ипподрома на открытую всем ветрам улицу, и предоставленный сам себе рыжебородый с удовольствием отблагодарил их поклонами.

Он назвался Марком Цецилием – в диковинку для жителя севера, и потому наверняка не настоящим именем. Сидевшая на нем лиловая туника видала виды, но покрой и материал говорили, что в прошлом он был зажиточным господином, какими-то неизвестными судьбами потерявшим свое состояние. Не только деньги, но и вкус у Марка Цецилия отсутствовал напрочь: в метре от него разило можжевеловыми духами, дешевкой, которую можно купить на грошевых прилавках, а на голове золоченная диадема с первыми признаками потемнения.

– Как я рад, что мы встретились, сиятельный Магнус Ульпий Варрон! Знали бы вы, сколько раз я мечтал с вами увидеться с тех самых пор, когда меня несправедливо обвинили на родине моей жены!

– Вы из плебейского сословия? – Вопрос мог показаться бестактным, но если Марк не плебей, тогда народный трибун ничем не поможет ему.

– Ага, – гюнр утвердительно мотнул медной бородой, – и я надеюсь, вы восстановите справедливость, потому что без вас я пропал!

«Что-то не верится. Скорее уж разорившийся купец…»

– Как вы меня нашли?

– Все городские знают, что сенаторы собрались на игрищах, вот я и решил, что могу застать вас прямо на ипподроме. И как нельзя кстати нашел вашего… х-м, раба?

– Воспитанника, – поправил Магнус. – Допустим, я вам поверил. Кто вас обвинил?

– Моя собственная жена! – пробухтел гюнр, вслепую кинув рукой. – А вот почему… поди угадай! Я был прилежным семьянином.

– Почему у меня такое ощущение, что вы выдаете себя за плебея? Ваша туника… я бы сказал, вы бывший купец, или иллюстр.

Марк обиженно посмотрел на него.

– Это мне повезло! – насупившись, сказал он. – Я родился в семье рыбака на архипелаге Флосс, но если бы не женитьба на анфипатиссе, клянусь, не за что бы не носил эти тряпки. Просто сейчас мне нечего надеть.

– Женившись на ней, вы автоматически получили бы титул. Получается, вы не плебей. Вы анфипат.

– Так и было. Но я продал документы на титул одному богатому горожанину, чтобы расплатиться с извозчиком и уехать в Аргелайн.

– Интересный расклад. Никогда не слышал, чтобы титулы продавались.

– Если они покупаются, то и продаются, – добавил Марк в свою защиту.

Трибун минуту оценивал его ответ, и на сей раз спросил уже мягче:

– Как всё произошло? Почему вас обвинили?

– Черт его знает! – отозвался гюнр, откашлявшись, вываливая перед Магнусом ту злость, что он накопил за последнее время. – Её мамаша, баба гадкая и мстительная, ни до ни после свадьбы не смирилась с тем, что шум прибоя указал ей на бедного рыбака. Возможно она ожидала увидеть на моем месте архонта или императора, а ей попался воняющий рыбой удильщик. Но как я обрадовался, когда узнал, что буду женат на анфипатиссе! Я думал, сами боги в коем-то веке ответили на мои молитвы и подарили мне возможность выбраться в мир богатства и славы. – Услышав о богах, Магнус усмехнулся. Гюнр недоуменно посмотрел на него, но трибун жестом велел продолжать. – Потом мы сочетались браком с Юстинией… ну, то бишь, с моей невестой. Если разобраться, то не только потому, что шанс обрести деньги и титул выпадает раз в жизни, я ещё боялся, что если откажусь, её мамаша бросит меня акулам за нарушение их древних традиций. Это в лучшем случае, в худшем пошлет куда-нибудь на золотые рудники!

– Дальше – хуже, верно?

– Женитьба не принесла мне счастья, – признался Марк, – пущай я и получил титул, и забыл на время о том, как трудно было жить в рыбацкой деревушке, где постоянно бушевала гроза, мы с Юстинией частенько ссорились по всяким пустяковским поводам. Ну не умел я быть дворянином! Я не умел говорить застольные речи, не умел пить из кубков, я не умел танцевать. И в конечном итоге эта сука наябедничала своей матери.

– Лучше бы ты жил в деревне, мужик. – Ги, соболезнуя, опустил голову.

– Твои бы слова да богам в уши, – проворчал Марк с удрученным вздохом.

– И вот её мамаша сейчас тебя преследует?

– Дослушайте, сиятельный трибун. День ото дня кляузы эти росли, и теща нашла какой-то забытый богами обычай, позволяющий разорвать брак. Бред, как я тогда думал! Скоро Юстиния сказала мне, что между нами всё кончено, а потом меня и мою семью начали запугивать. То пакостили, то с проверками приходили, то хотели привлечь к суду. Старая карга! Забрав семью, я свалил из архипелага. Но первым делом, как я уже говорил, продал титул, чтобы расплатиться за корабль. Еще хватило, чтобы открыть небольшой магазинчик в Деловом квартале. Так какое-то время я жил, и даже забыл о Юстинии, о её мамаше, и что меня ищут по всему архипелагу, как какого-то сбежавшего раба. Но это продолжалось недолго. Намедни ко мне в дом ворвались люди с мечами и давай допрашивать: ты кто такой, как ты оказался в городе, не ты ли похитил некую Клавдию. Я в начале опешил. Думаю, какая еще Клавдия? Вдруг вспомнил, что именно так звали глупую Юстинину сестру, которая безвылазно проживает в Аргелайне. Как думаете, на кого повесили всех собак? На меня! Я, видите ли, подозреваемый номер один!

«А ты легко отделался… х-м, взять мне твое дело или перепоручить его?»

– Я отправлю к тебе асикрита65. Ему расскажешь заново всё, что сказал сейчас мне. Где твой дом?

– Асикрита? О нет, нет, уважаемый трибун, – Марк протестующе поднял руку. – Ваши асикриты – ораторы что надо, но против меня, говорят, выйдет сам магистр оффиций! От одного его вида мне уже хочется признаться в чем угодно.

– Гай Сцевола лично займется твоим делом? – От этой новости Магнус пришел в изумленье. Впервые, сколько он себя помнил, старший брат снизошел до какого-то семейного скандала. Интересно, почему бы, и не связан ли с этим замысел Люциуса Силмаеза усугубить положение плебеев.

– Моя жена угрожала им, если я не сознаюсь. Точно вам говорю, она из кожи вон вылезет, чтобы привести его на суд.

– Она тоже в городе?

– Прикатила, надо думать, как только узнала! – Марк развел руками. – Еще бы!

«Чую, будет весело. Нужно поговорить с другими подозреваемыми… если такие вообще есть».

– Из твоего нынешнего или прошлого окружения кто больше похож на преступника? Кому выгоднее тебя подставить?

Марк огляделся. Будто убедившись, что его никто не слышит, он выдал единственное имя, неуверенно пришедшее ему на язык:

– Тимидий. Но поклясться не могу. Он как и я, из деревни, но уж очень обидчивый.

– Почему он?

– Он подглядывал за нами во время… ну, вы понимаете, да? И Юстиния однажды это заметила. В таком бешенстве я никогда её не видел! Она выбросила его на улицу без монет и еды… короче, я его пожалел. Слуга он хороший, да и плебей плебея в беде не оставит, потому мы с друзьями отправили его в столицу, подальше от моей благоверной, будь она неладна. Что с ним сталось, без понятия. Может работает, как и прежде, садовником.

– Мне бы поговорить с ним. Где он ра…

Но ему не дали договорить. Кто-то толкнул Магнуса с такой силой, что он упал ничком, ударившись о базальтовый бордюр. Марк чертыхнулся, клича на помощь богов. Трибун не успел и сообразить, что случилось: оглушающий грохот прокатился по площади, воздух заполнился жаром, дым перехватил дыхание.

Открыв плавающие в тумане глаза, борясь с тошнотой и слабостью в коленях, он с трудом различил тонкую фигуру Ги, помогающего ему прийти в себя. Прохожие стремглав бросились к ипподрому. Бурлящей рекой толпа выскочила оттуда, пожираемая огнем, будто все тот же гудящий улей, но уже опаленный лесным пожаром. Кричали мужчины и женщины. Пыхтели старики. Верезжали дети. Пепел взвивался к небу. Городская стража слетелась на пожар и из бесчисленных приказов, повторенных в тот день её командирами, лишь один поразил Магнуса ледяными иглами страха:

– Её Высочество все еще там!