Читать книгу Нам больше нравится ночь - Агния Аксаковская - Страница 3

Считалось, что обучение одних только девочек и девушек в замкнутой среде вечного женственного способствует особому сосредоточению и помогает пережить метаморфозу с меньшими потерями для юной психики.

Во время войны школа не отступилась от своих традиций, хотя и её не миновали отчаяние и лишения, как и весь богатый гордый и старый город, оказавшийся в тылу под защитой своих крепостей и удачного географического положения.

Даже бомбардировки обошлись городу сравнительно легче, чем иным городам за Лукой. Разрушено прямым попаданием несколько зданий, и почти все собраны по камушку в первый же год после войны.

И всё же утраты среди горожан случались. Большей частию объяснить их было просто – виновница война. Но было и такое, что не нашло объяснения.

За семь прошедших лет город практически отстроился, начал восстанавливать довоенные нежности цивилизации – большие магазины, где можно было увидеть хлеб, колбасу, шоколад и даже несколько видов макаронных изделий. Даже чай, даже кофе… Едва сняли ограничения на подписку, горожанки заказали себе годовые абонементы журнала с модными указаниями – правда, на обложке всегда публиковалась одна и та же картинка – женщина в безобразной робе и фартуке, зато под обложкой начинался пир цветов и фасонов. Какой-то умный человек в администрации города позаботился, чтобы открылась заколоченная швейная лавка. Её назвали «Ателье» и трудоустроили туда великолепных мастериц. Правда, эти трудоустроенные прибыли в город в такой вот одежде, как на обложке модного журнала, но уже через пару дней являли безупречность стиля. Только зубы у них были железные, но это большого значения не имеет и вообще никого не касается.

Девятиклассницы не обратили ни малейшего внимания на трёх подружек. Зато Лиля смерила их внимательным взглядом, потом взглянула на свои ботики.

– А ведь всего на два года старше. – Зачем-то произнесла Кира, хотя терпеть не могла пустых реплик.

– Они ушли, вернулись и выглядят вполне довольными. – Последовала дерзкая реплика из-под рыжего нимба.

Кира издала сквозь сомкнутые губы тихий звук. Лиля наклонилась к ней.

– Покрути ручку настройки.

Кира отвернулась. «Аристократки» уже вступали на крыльцо школы. Одна остановилась и с напряжённым лицом, морщась, откалывала от завитых волос шляпку.

– Между прочим, та, что слева, ещё не…

Кира против своего обыкновения, не скрывая заинтересованности, быстро посмотрела на Лилю.

– Почему ты так думаешь? – Негромко спросила она.

– Ну, что-то в её облике наводит на мысль, что она такая же, как ты, например… не считая того, что ты чертовски умна… в свои шестнадцать умнее, чем она будет когда-либо…

Кира на грубую похвалу не ответила, но задумалась над словами Лили.

Закон Исчезновения, который в обывательской трактовке чаще именовался «это» и «когда он или она… или я уйду….или вернусь», был не самой странной частью мира, что бы не говорила Лиля. Бывало и что постраннее, и похуже…

А «это»… Ну, подумаешь. Подросток исчезает на три дня плюс минус пара часов.

Куда – неизвестно

Исчезая, подросток оставлял какую-нибудь вещицу на видном месте. Вот это важный момент – как будто эта зацепка мешала ему исчезнуть окончательно там, куда бы он или она не уходили. Приметка – так её называли – могла остаться в семье. Так поступали застенчивые. Кто-то оставлял Приметку на видном месте, иногда даже на людном – так случалось во время войны. Точно человек боялся, что о нём могут забыть даже родные. Надеялся, что память о нём позволит ему вернуться.

Так как девочкам важны подробности – то вот те немногие, что были им известны. Человек возвращался в той же одежде, да и внешне мало менялся. Но он определялся на всю жизнь. Иные, как припечатала безжалостная Кира, возвращались сразу с булавкой в шляпке… другие менялись в лучшую сторону.

Кира взглянула, но дверь школы уже закрывалась за вошедшими. Кира нахмурилась, на лбу у неё проступила вертикальная черта. Лиля не в первый раз видела это излишество, и оно ей совсем не нравилось.

– Я узнала одну из них. – Сказала Кира.

– Да ну?

– Та, у которой шляпка прямо к мозгу, очевидно, приколота. Надо же было так измениться. Я её помню… до…

– А что? – Поглаживая ремни грубого ранца на узких плечах, спросила Лиля.

Кира отметила с присущей ей и не всегда нужной наблюдательностью это движение. Будто это не ремешки, выкроенные из парашютной упряжи поверженного врага и полученные по ордеру в распределительном центре, а что-то иное, более лёгкое… легковесное, нежное и упругое. Кира почувствовала, что невольно покраснела – от досады на свою наблюдательность.

– А то, что была умная… умный человек… А посмотри на неё теперь? Какие у неё интересы?

Кира сделала презрительный жест маленькой короткопалой рукой – перчатки она не носила, а зимой надевала варежки домашней вязки.

– Тряпки!

Кира насупилась. Рыжая внезапно с необыкновенной мягкостью сказала:

– А ты, конечно, права.

Кира испытующе глянула на рыжую. Лиля оправляла перчатку на худых пальцах – удивительно, какие длинные они. И ресницы у неё длинные, и ноги. И руки, мстительно подсказал кто-то чужой в Кириной голове. Но Кира Добрая отмахнула вздорную злинку.

Примирительно положив руку на Лилино плечо, она молчала. Девочки свернули вместе с улицей – здесь та раздваивалась. По правую руку на обихоженной, заново выложенной мостовой высилось полуразрушенное здание. Несмотря на то, что оно было обломано с боков чьей-то страшной рукой, и верхушка его пострадала, впечатление оно производило грандиозное. Опалённый косым попаданием накренившийся охранный знак в человеческий рост напоминал остов фигуры. Девочки не имели желания рассмотреть его, даже Нюта не осмелилась задержаться взглядом на чёрном скособоченном силуэте, нарисованном на прозрачном небе сентября.

– Будут отстраивать. – Сказала Кира. – Я читала в газете, принято решение, из уважения к чувствам верующих, принявших активное участие в защите города.

Нюта о чём-то усиленно думала.

– А другие необычные дома? – Спросила она.

Кира усмехнулась.

– Тебя это интересует?

Нюта кивнула.

– У меня папа методист.

– В необычные дома, – вмешалась Лилька, – можно ходить не только верующим.

– А. – Сказала Нюта. – Только он сюда не пойдёт.

И она показала, чтобы подруги не ошиблись, пальцем на скорбно молчавшее здание. Кира мгновенно перехватила её руку.

– Нюта, неприлично показывать пальцем.

Нюта выдернула пальчики из Кириной ладони.

– Подумаешь. – Заметила она без обиды. – А вот ТО, по-твоему, прилично?

И она немедленно вновь простёрла свою маленькую длань.

Девочки на сей раз не переглянулись. Все три молча и не сговариваясь, сошли со своей дороги на мостовую к зданию и, обойдя его, уставились на контрфорс с вплавленным в ткань стены помутневшим витражом. Здесь возле окна, ответившего мёртвым взглядом, в полуметре над помятой травой, висела, накрепко вбитая в кирпичи строительным циркулем обычнейшая самого прозаического вида мужская шляпа.

Это определённо была Приметка.

В целом ничего такого, вполне приличная вещь, этак сдержанно намекает на сильный характер удалившегося в странное путешествие.

И, тем не менее, в этом месте, на стене этого дома, Приметка наводила на тревожные, если не мысли, то ощущения.

Кира поморщилась. Замечать Приметки посреди улицы вроде было не принято. Но что уж – Нюта права. Устроиться вот здесь на одной из старинных улиц города, на повороте от школы… ничего не скажешь. Но слова у неё нашлись.

– Не спорю. – Сказала она.

Лиля усмехнулась. Обе посмотрели на неё.

– Когда, интересно, объявили, что «это» нельзя делать именно вот здесь?

Кире давно расхотелось спорить, но она вяло ответила:

– Общественное здание… – И тут же замолчала, поняв, что подобрала неверный аргумент.

Приметки – причём, отнюдь не такие солидные, как эта злополучная шляпа, можно увидеть на любом общественном здании, от мэрии до городского архива. Правда, это не совсем типично, но ничего запретного в том, чтобы оставить память о себе на виду, нет. К тому же, годы войны внесли свою коррективу – во время бомбардировок люди часто теряли самообладание и стремились остаться поближе к другим.

Мало ли что может случиться, пока я блуждаю неведомо где? И куда я вернусь?

Были и смутные размышления, насчёт целостности того, другого места. А вдруг оно тоже подвластно бомбам?

Таков был, вероятно, ход мысли.

Нельзя и сбрасывать со счетов, что событие происходит не в том возрасте, когда человек чувствует себя полностью уверенным в своих силах… он так молод… Кира с горечью подумала, что никогда не поймёт, почему «это» должно случиться тогда, когда ты только начинаешь по-настоящему ощущать себя личностью, и мысли приходят к тебе такие новые, яркие и пугающие.

Лиле, по-видимому, этого не понять. У неё свои три аккорда, как говорит их учительница музыки – она до того молода, что это осознают даже семиклассницы. Вероятно, она вернулась всего ничего как – года три назад.

Лиля негромко сказала:

– А, по-моему, в этом что-то есть. Кто-то хочет вернуться именно сюда.

Кира прищурилась.

– Ты что, Лилька, верующая?

Та приподняла брови, рыжие и нагловатые.

– Почему ты сделала такое умозаключение?

– Ну, ты то и дело говоришь – Боже мой, Господи помилуй и всё такое. Да и минуту назад тоже что-то такое произнесла.

– Я произнесла – знает один Бог. Может, ты слышала, что бывают идиоматические выражения.

Кира прямо взбесилась от этого небрежного тона. Лиля говорила приглушенным голосом, совершенно спокойно, но с нарочитой обеспокоенностью, будто бы ей небезразлично, что о ней подумает лучшая подруга.

– Это пережитки мышления. – Стараясь говорить так же небрежно, ответила Кира. – Шелуха сознания. Вроде как если бы ты семечки грызла.

Лиля промолчала. Один ноль в пользу рыжего нимба. Ей-таки удалось вывести Киру из себя – ещё одно идиоматическое выражение, имеющее, правда, и буквальный смысл. Предположение подтвердилось тем, что Нюта с изумлением посмотрела на Киру.

– Ты обиделась? – Кукольным голоском спросила она. – Что случилось?

– Ничего. – Отрезала Кира.

Она повернулась и пошла прочь. Девочки, автоматически повинуясь её властным движениям, направились за нею, причём, первой – Лиля.

Мистические учения о нравственности не поощрялись, это все знали, но первый год войны многое изменил. Старый князь, сидевший где-то в столице далеко от речного города, потряс воображение всей страны сильнее, чем страшные сводки с фронтов. Он обратился к народу с трогающими душу и сердце словами, какие приняты в искупительных учреждениях с древних времён. Сам он когда-то поступил в училище, которое готовило духовных пастырей для служения человечеству, но был оттуда изгнан. Один за другим стали открываться храмы всех религий, а молодые священники в существующих уходили на фронт, где негласно выполняли свою работу.

Но война кончилась. Князь более таких слов не произносил, и за послевоенные годы дом, где подобало обитать светлым силам, разрушенный прямым попаданием, не был отстроен.

Девочки заторопились. Мысли об уроках вытеснили лёгкую враждебность, возникшую между ними – да она и не была серьёзной. Ведь надёжней и добрей Киры Лиля не знала. «А Лилька просто ветрена… виной всему её облик». (Словечка «внешность» Кира не любила. Оно скорее подходило Нюте, которая ведь славная девчонка… немного легковесна, но ведь у неё есть на это право, снова с горечью подумалось Кире. Мы слишком молоды.)

«Какое счастье, что это последний год в школе», – мелькнуло под рыжим нимбом, когда Лиля оглянулась на глупую шляпу. «Даже не подумаю продлить эту скуку ещё хоть на день».

Их давно уже обгоняли другие школьницы. Кто-то хмурился, за сморщившимся от напряжения лбом, наверное, пробегали невнимательно прочитанные строчки учебника, другие, подобно Лиле, с одинаковым удовольствием оглядывали свои туфельки и рощицу акаций в золотой чешуе.

Вдыхая осенний воздух, девочки спешили, ускоряя шаг, к серому массивному зданию с табличкой «Гимназия Софьи Штокфиш». Гимназия, конечно, государственная, а Софья Штокфиш доживает свой век в деревне под городом, но табличка была так солидна и скромна, что, когда двадцать лет тому школу реквизировали в пользу Отечества, ни у кого не поднялась рука на эту полоску металла, такую благородную и простенькую одновременно. К счастью, то же отношение распространилось и на бывшую хозяйку.

В городе говорили, что она вложила в устройство гимназии наследство, полученное от родителей и разделённое на троих детей. Основав гимназию, тихая девушка с круглым лицом предназначила её для девочек из неимущих семей. Напротив, с другой стороны старого сквера находилась гимназия для «богатых девочек». Пару лет назад в ней помещалась контора, где в годы войны выдавали продуктовые карточки, а сейчас закупочный центр, куда привозили сахар, муку и манку, которую заказывали всякие харчевни и постоялые дворы в пригороде. И очень удобно.

В небольшом школьном дворе в подступающих акациях реял приглушённый гул детских голосов. Две старшеклассницы из тех, что привлекли внимание подружек, говорили громче остальных. Кира, проходя рядом, так что повернувшаяся девушка задела локтем её ранец, услышала слово «вечеринка». Девушка мельком скользнула взглядом больших тёмных и радостно бездумных глаз по лицу Киры и тотчас отвернулась, продолжая говорить. Другая, светловолосая, указала подруге взглядом на малышню, и та слегка понизила голос.

У крыльца она вновь услышала за собой раздражающий полушёпот. Лиля, уже стоявшая на верхней ступеньке, проводила девиц спокойным взглядом.