Читать книгу Нам больше нравится ночь - Агния Аксаковская - Страница 6

– Ну-с. – Сказала она насмешливо. – Видно, банда Штурмютцеля проникла в школу номер тридцать семь.

Кира окончательно пришла в себя.

– Простите, я за журналом и… споткнулась.

Она обернулась, будто желая показать завучу неровность пола.

– М. – Согласилась Анна Станиславовна. – Понимаю. Понимаю.

Она тоже оглядела полы, почти незаметные, ибо окна учительской смотрели в северо-западном направлении. Здесь досыпали сумерки, а девочка и пожилая дама вдвоём стояли на туче. Полы эти, конечно, были отменно чисты, и как бы ни пострадала школа, в ремонте не нуждались.

– Я зацепилась за порог.

Анна Станиславовна кивнула, показав, что вполне удовлетворена оправдательной речью и отпускает девочку. Кира подняла журнал, закрыла дверь учительской и спросила:

– Мне идти?

Последовал кивок – так могла бы кивнуть статуя на главной городской площади, которую по нелогичной фантазии муниципалитета водрузили без постамента прямо на асфальте.

Кира неторопливо пошла по коридору. Её окликнул голос, до того не похожий на голос завуча, что она не сразу обернулась.

– Что вас напугало? – Мягко спросила Анна Станиславовна.

Кира проглотила камешек в горле.

– Софье Михайловне нужен журнал. Она рассердится на меня.

Анна Станиславовна еле заметно усмехнулась – ужо я тебя с твоей Софьей Михайловной, которая ненамного старше тебя, маленькая противная гусеница. Она отослала девочку движением руки и даже не посмотрела вслед. Детские ноги протопали по коридору, хлопнула дверь, вырвался голос, говорящий: «Нет, учебники пока не открывайте…»

Слух у старухи был лучше, чем могла себе вообразить даже, скажем, Лиза. Она постояла возле учительской и протянула длинные, чуть скрюченные пальцы к вычурной ручке. Вот девчонка и наказана, сказала она себе. Но тотчас лицо её помрачнело.

Что, чёрт подери, она там…

Бывшая фрейлина умела выражаться наедине с собою так, что, пожалуй, не по зубкам никому из вверенного ей женственного легиона, даже убеждённым в собственной циничности девятиклассницам. Надо, кстати, подумать об отдельном входе для них. Соседство с ними дурно действует на девочек из среднего звена – следует поберечь их от преждевременных поступков и мыслей. Они задумываются…

Войдя в учительскую, она поняла, что следует признаться себе ещё в одном поступке – она охотно задержалась из-за девочки, чтобы оттянуть размышления, на которые наводила беседа с Лизкой. Что ж, вот и тебе, старая дура, сказал кто-то прямо в голове. Она взглянула на портрет основательницы гимназии. Интересно, кто принёс его тогда?

Она не стала доискиваться, расспрашивать… ведь, в конце-то концов, это ей надлежало сберечь память о хозяйке.

Давненько я тебя не видала, сказала она портрету.

Светлые тихие глаза согласились – давненько.

Потом она села на диван и принялась смотреть на печку, подперев сильный подбородок костлявой кистью, затянутой почти до кончиков пальцев в манжет с аккуратно пришитым, ежедневно свежим кружевом.

Проходя по коридору, Кира увидела, что в соседнем классе открыта дверь и вспомнила, что географичка Сюзанна Сигизмундовна всегда страдает от духоты. Раздалось крещендо:

– Кто дежурный?

Послышался лёгкий шум и звук отодвигаемого стула.

– Фамилия.

Чуточку развязный девичий голосок почтительно проблеял:

– Ряженых, Сюзанна Сигизмундовна.

– Два в журнал. – Как во сне отозвался голос. – Дневник в конце урока.

Стало очень тихо. Стул снова стукнул, немного громче, чем прежде – Лена Ряженых не вполне владела своими чувствами.

Наверное, опять карту криво повесила, подумала Кира. Шмыгнув мимо приотворённой двери, она тишком заглянула – над столом висела гигантская чёрная букля волос, одна из двух, служивших неизменным украшением и главной приметой Сюзанны Сигизмундовны. Затаив дыхание и с силой прижимая к себе журнал, будто его кто-то вытягивал у неё из рук, Кира задержалась у двери. Из своей засады она увидала окостеневшие профили передних девочек из параллельного класса и кусок доски – на нём, и вправду, висела несколько наискось карта мира.

Букля над столом пришла в движение, и Кире грозило узреть парное украшение. Она деловито затопала мимо, посмеиваясь про себя. Чуть-чуть и Букли бы словили её за неприглядным занятием. Этого не доставало. Кажется, за несколько минут этого утра она ухитрилась испортить себе репутацию так, как не вышло у Ленки Ряженых за все шесть лет обучения. А это что-нибудь да значит, сказала себе Кира с недетской улыбкой.

Она не разрешила себе поразмышлять на эту тему. Иначе полосе невезения не будет конца. К счастью, сегодня Софья Михайловна не собиралась спрашивать. Сама успела сказать: «У нас, девочки, новый интереснейший материал». Потому, наверное, и журнал зевнула.

Войдя в класс – предварительно она легонько для проформы постучала костяшками пальцев в дверь – Кира услышала, как пышечка, снуя у доски, говорит:

– Товарищи девочки, будьте любезны писать без помарок. Любую ошибку в ваших тетрадках я расценю как государственное преступление. Мы ведь об основополагающих вещах, милые, говорим. Ну, записали?

Посмотрев на Киру, помахивающую журналом, Софья Михайловна негромко заметила:

– Не прошло и года…

Класс благодарно рассмеялся. Кира тоже улыбнулась. Не больно-то приятно служить поводом всеобщего подъёма настроения, но после утренних неприятностей и это сгодится. Она положила журнал на стол, успев заметить, что рядом с чернильницей посвёркивают часики Софьи Михайловны. Боится опять разболтаться на весь урок, как уже было один раз. Кира знала, что молодую правоведку бранили за это на совещании.

Усаживаясь за свою парту, она увидела, что в тетрадке по соседству написано несколько строчек. Вооружившись ручкой, Кира без церемоний подвинула к себе тетрадь, хотя и на доске было что-то нацарапано. Почерк у Софьи Михайловны безобразный, пардон, своеобразный.

Списывая, она переспросила шёпотом:

– Спрашивать будет?

Таня, молча, покачала головой и потянула к себе тетрадку. Возня привлекла внимание Софьи Михайловны, говорившей:

– Итак, рассмотрим сначала Закон Любви, первый в Нотификации нашей великой страны и в подавляющем большинстве нотификаций прогрессивных стран, с которыми мы вместе воевали против восставшей тьмы. Мадмуазель, не начинайте военных действий.

Класс снова рассмеялся. Кира, едва не плюнув, оставила жмотку Таньку в покое. Она, впрочем, уже успела записать: «Закон Любви и его основные последствия. Закон Жертвы и…»

Соседка что-то проворчала, оправдываясь, но Кира не обратила на неё внимания. Таня Сютаева не представляла для неё интереса хотя бы потому, что её обыкновенно именовали Другая Танька. Приземистая, с фигуркой чурбанчиком в маловатом платье, она говорила мало и, как правило, мимо – на уроке и на перемене. Кира не понимала, почему классная руководительница усадила её с Другой Таней – её, умницу, всегда имеющую особое мнение, аккуратную, как солдат, девочку. Она смутно оскорблялась, ощущая, что та сделала это неосознанно, увидев в девочках какое-то сходство. Как будто Другая Таня была пародией на Киру.

– Вы, наверное, удивляетесь, девочки, почему мы, после вводного занятия, когда я рассказывала вам о том, что такое законы и для чего они нужны, предлагаю вам начать изучение конкретных актов вовсе не с таких простых и понятных, как Право На Труд, которое только в нашей великой стране осуществляется в полной мере, или Право На Отдых… ну, об этом не будем, ведь каникулы кончились только две недели назад. – Пошутила Софья Михайловна, и девочки оживлённо зашевелились.

Кира откинулась на спинку парты и незаметно оглядела класс – она сидела на четвёртой парте среднего ряда, и это было недурное место для обзора. Серебряная пушистая голова с тонкой косичкой привлекла её внимание на второй парте у окна. Рыжий нимб на первой парте у выхода из класса сразу бросался в глаза, даже если использовать боковое зрение.

Нимб хранил неподвижность, зато узкие запястья в полосках кружева находились в неприметном и целенаправленном движении. Кира внутренне усмехнулась – в движениях Лильки что-то ящеричье, ускоренное и замедленное одновременно. Ясно, впрочем, что она намылилась провернуть.

Таня Беляшова скосила крупные коровьи глаза на рваный клочок бумаги, возникший под хваталками Каменевой. Не то, чтобы её помучивало любопытство, что собирается написать своим драгоценным подружкам рыжая, просто можно ведь отвлекаться, не утрачивая качества внимания. Это выражение она услышала от отца недавно, во время небольшого приёма, устроенного в их особняке для друзей. Разумеется, это неформальное мероприятие было обговорено и вполне санкционировано. Более того, оно было важно, как всё, что делает отец.

Правда, через некоторое время её деликатно выставили, но на втором уровне квартиры, в её комнате, половица в углу отставала. Она успела услышать обрывки фраз и последнее, что она вычленила из негромкого гула голосов, запомнилось так: «…мы все знаем, кому он обещан». Пришлось отменить прослушку, так как в комнату постучали – ей принесли десерт.

Костлявые, совершенно белые и невероятно длинные пальцы Лилькиной правой руки прикрыли листок. Она не подняла глаз, но Таня заметила, что Лилин рот, удивительно сочный для такого заморыша, насмешливо шевельнулся. Таня невольно вспыхнула до корней гладко приглаженных кос и надменно вздёрнула подбородок, про который умилённо говорили, что он «отцовский».

Левая Лилина рука настрочила несколько строк и без участия правой свернула в комок. Интересно, как она передаст записку, подумали сразу несколько девочек, неподвижно, как болванчики с одной или двумя косами сидевшие позади на серединном и этом ряду. Они все преотлично знали, кому предназначена записка. Вообще, сидя на первой парте, предпринять что-либо подобное малоосуществимо и попросту опасно – ибо такой проступок карался суровее, чем непришитый воротничок или забытая сменка.

– Тем не менее, – говорил голос Софьи Михайловны, – мы начинаем именно с этих законов, хотя они впрямую не являются законами социальными, то есть созданными людьми. Почему так? Взять вот Закон Исчезновения. О нём мы только упомянем. Наши учёные – самые передовые учёные мира – уже очень много знают о ЗИ. Можно сказать, подобрались к решению, накоплена база данных.

Кира слушала небрежно. Она распрекрасно понимала, что симпатичная барышня врёт. Никакие, увы, передовые учёные ничего не знали о природе исчезновения.

Более того. Так как ни одно государство – самое прогрессивное – не могло отследить процесс, то никаких формальностей не учтено в законах. Потому Закон Исчезновения они на правоведении проходить не будут.

И всё же училка мила до невозможности. Такой у них ещё не заводилось, с хмурым одобрением сказала себе Кира. Голос девушки снова занял её внимание. Софья говорила:

– Когда вы начнёте изучать предмет Покорение природы…

В комнате послышался ропот. Учительница вопросительно остановилась. Кто-то из девочек, законопослушно снизив громкость, чирикнул, как невинная птаха с ветки. Софья Михайловна переспросила. Девочка возбуждённо пояснила уже по-человечьи, не поднимаясь из-за парты:

– Это теперь называется биология.

– Ах, вот как… – Воскликнула молодая девушка, и в глазах у неё запрыгали искорки. – Ясно, ясно.

Таню Беляшову поразило, что Софья Михайловна разрешила ученице говорить с места. Вообще на другом уроке такое было бы невозможно – обратиться к учительнице можно, лишь сначала подняв руку (спокойно «без выпрыгиваний») и дождаться, пока преподаватель, назвав тебя по фамилии, предложит задать вопрос. Она даже оглянулась, чтобы посмотреть обратили на это внимание девочки и что они думают по этому поводу. Большинство обратило, но Софья Михайловна была так естественна, ни разу не зажалась, как говорит руководительница драмкружка, что происшествие тотчас себя исчерпало.

– Ну, что же… Биология. Так вот, девочки, когда вы получше вгрызётесь в… вашу биологию, вы удивитесь, что эти законы вы не изучаете с Тамарой Марковной, а изучаете со мной.

По классу снова пронёсся смутный гул – всем стало очевидно, что изучать что бы то ни было лучше в обществе этой вертлявой толстушки с блестящими глазами.

– Эти законы не установлены людьми, но существуют в человеческом обществе с тех времён, когда история теряется во мраке, как малое устье нашей великой реки в недрах тверди. Они непреложны, как сама жизнь, как чёрное и белое, как ваши коричневые платья и аккуратные косы.

Она внезапно прервала себя и посмотрела прямо на рыжий нимб. Девочки затаили дыхание. Учительница рассмеялась.

– Неудачное сравнение, ибо в этом случае есть явное исключение.

С полсотни огоньков – блестящие разноцветные камешки девичьих глаз – целили в Лильку, которая сидела ровно, как палочка на носу акробата.

– Видите ли, а вот для этого закона не существует исключения. Он действует Всегда и Неизменно.

Голос её посуровел.

– Запомните это. Все иные законы, созданные людьми или даже природой, могут иметь поправки… иногда зачёркивающие их… – тише добавила она, – но эти Два – нет. Они необратимы… вдумайтесь в это слово – оно означает, что повернуть их вспять нельзя… это закон даже не природы, ибо Природа лишь производное от чего-то более могущественного. Это закон самой Жизни.