Читать книгу Нам больше нравится ночь - Агния Аксаковская - Страница 9

Тёплым послеполуднем девочки спустились по школьному крыльцу. У седьмого класса под литерой «Б» в пятницу по расписанию числилось пять уроков, но Почечка С Листочками ещё не вернулась с курсов повышения квалификации, на которые её спешно послали в связи с изменением Покорения природы на Биологию, а урок ритмики – дело тонкое.

Администрация ещё не сговорилась с длинным, проглотившим дециметровую линейку учителем со стороны, который вёл свои занятия частным порядком, по мере оплаты родителями курса танцев (народные, бальные и прогрессивные современные) и его аккомпаниатором, крохотным толстяком, которого ученицы всегда видели только сидящим на специальном стульчике с великолепным союзническим аккордеоном на коленях, и потому не представляли в других позициях.

Ходил слух, что Дециметр активно ведёт переговоры с кинотеатрами и другими зрелищными учреждениями, предлагая свои услуги – дескать, в лучших городах принято давать концертик перед киносеансом. Но вроде бы у него ничего не выходило, его предложения не оценили по достоинству. К счастью для Анны Станиславовны, которая не мыслила воспитания без умения двигаться под музыку, и для её питомиц, которым, в сущности, ужасно нравилось прыгать и чинно приседать в рекреации под надзором добрых глаз князя, глядевшего устало, и акулообразного создания, помещённого произволом архитектурной фантазии на потолке, Дециметр обещал подумать.

Таким образом, девочки освободились пораньше и были распущены после предварительных, ставших почему-то ежедневными, наставлений Лидии Анатольевны «сделать уроки и погулять, по городу зря не бегать».

– Если мама в магазин попросит сходить или к подружке вместе разобрать, что непонятное, – спокойно говорила всегда несколько отстранённая и высокая женщина с худым некрасивым лицом, освещённым прекрасными тёмными глазами. – И помните о наших разумных правилах.

Девочки молчаливо подтверждали, что внимают каждому слову. При слове о правилах самые почтительные закивали гладенькими и ершистыми головами, так что косы принялись ползать по школьной форме, – целый выводок змеят. Им очень нравилось, когда Лидия Анатольевна говорила, это вам не Санька с её ораторскими способностями и даже не Анна Станиславовна, которая до смерти пугала девочек своей холодной манерой изъясняться, так что не поймёшь, чем это всё кончится – иронизирует она или, взаправду, серчает.

И потому упоминание о разумности правил, якобы она говорит со взрослыми, всё понимающими людьми, не вызвало обычного глухого протеста, когда о них говорил кто-то другой, кто по умолчанию считает подростков слабоумными.

– С наступлением сумерек вы можете выходить на улицу только в сопровождении взрослых. А в девятнадцать ноль-ноль вас вообще никто не должен видеть вне дома и, в крайнем случае, закрытого двора.

Она подумала и добавила:

– Разумеется, для каждого правила есть исключения… например, посещение аптеки, которое, увы, иногда бывает неотложным. Но, полагаю, в таких случаях… да, в подобных случаях…

Она замолчала и распустила девочек.

Лиля и Кира задержались из-за Нюты, которая долго возилась в гардеробе и сетовала, что у неё с нового пальто оторвалась пуговица.

– Как же это… – Расстроенно приговаривала Нюта. – Мама давеча проверяла и заново всё укрепила.

Кира поучительно подергала её за льняной косичкин хвост.

– Самой надо пуговицы пришивать, тетеря. Может, мама нарочно некрепко пришила, чтобы тебя от тунеядства отучить. А, Лилька?

– Или домовой оторвал. – Заметила Лиля, спокойно ожидавшая в своём сером плащике, воротник которого она подняла, несмотря на то, что день за открывающейся то и дело дверью мелькал светлый и тёплый.

– Ну, я в домового не верю, – говорила Кира, когда они, наконец, отлепили Нюту от стойки с одеждой и все вместе протиснулись в основательную, как ворота, дверь.

Умирающий полдень ранней осени сразу завладел ими. Даже Нюта прекратила крутить осиротевшую петельку и рассеянно оглядела широкую улицу, в ярком золоте акаций неторопливо спускающуюся к реке. Нежное солнышко, как клубок жёлтой шерсти, висело над городом. У реки, наверное, светлее и ярче – серые волны окрашиваются на срезах, точно камни с ценной рудой.

– Верь-не верь, это факт твоей биографии. – Лиля, не щурясь, сквозь густые ресницы поглядела на солнце.

– Это что значит?

– То, что ему без разницы, веришь ты или нет.

Кира ухмыльнулась.

– Его нету.

– А он, – тихо улыбаясь своим мыслям, невыразительно продолжала Лиля, – думает, что тебя нету. К примеру. И он в тебя не верит.

Нюта радостно засмеялась – в спор она не вникала, но, как птица на ветке, следила за интонациями. Природа без спросу наградила её приличным музыкальным слухом, дома у неё громоздился в столовой рояль, на который Нюта смотрела, как на Анну Станиславовну, – с тоской и благоговением.

Кира не сердилась.

– Ежли он не верит, зачем он Нютке пуговицу оторвал.

Лиля пожала плечом.

– А может, не отрывал. Может, кто другой оторвал.

Киру без предупреждения посетило диковатое ощущение. Несмотря на солнечный день, её, как утром в учительской, пробрал холодок. Почему, она не знала – но в том, как Лиля это произнесла, послышалось что-то ненужное, цепляющее. До чего же Лилька любит валять дуру.

Кира и вообще не любила попусту болтать. Она заговорила о другом, забыв обернуться:

– Так что насчёт вечерних планов?

Лиля, шедшая чуть позади, громко и небрежно отвечала:

– Это ты насчёт библиотеки?

Кира хотела возразить, мол, сколько можно дурачиться, но тут же услышала дыхание за спиной и шаги. По чьей-то спине молотил ранец – звук, по которому сразу узнаёшь, кто тебя догоняет.

– В какую библиотеку? – Спросил громкий голос.

Кира поняла, что зря не обернулась и, скрывая неприязнь, посмотрела на безвредную, но утомительную каким-то насекомым любопытством Светку Чах.

– В городской мало, что осталось. – Сразу влезая в разговор по самые локти, которые она ловко вклинила между Нютой и Кирой, торопливо говорила Светка. – У них только и понту, что лампы на каждом столике с шалью… и лампы-то через одну светят.

Девочки молчали.

– А в школьной-то никто работать не хочет. Мой папа говорит, мол, за такие гроши разве мыша какая захочет, да и то, если бесплатное блюдечко с молоком ставить.

И Светка захохотала, явно воспроизводя такие же шумовые помехи своего отца.

– Так куда вы?

Лиля вмешалась. Лениво и широко зевнув, так что высунулись клычки, она сообщила:

– А мы шаль пощупать. Мне бабушка вяжет, так я обещала ей петельки посчитать.

Светка немедленно заглотила наживку.

– У тебя бабушка есть?

– Ну.

С опозданием бедняжка учуяла каверзу.

– Я что-то не помню, чтобы ты говорила про бабушку. – Подозрение придало ей вовсе неописуемый вид.

Здесь по всем правилам, но не по тем, которые упоминала Лидия Анатольевна, полагалось ответить:

– А тебе что за дело до моей бабушки? Жениться, что ли хочешь?

За сим следовал краткий обмен репликами и ссора, иногда на неопределенно долгий срок, ибо девочки этого города, в монастыре они учились или в обычной школе, были, как говорили, схватчивы на язык и отличались злопамятностью.

Но Лилька, доброжелательно поглядев на Светкины вздрагивающие от назойливости щёки, промычала:

– А разве нет? Она в деревне живёт. Хочешь, она и тебе чего свяжет? Носочки, к примеру?

Светка замерла, ощущая, что её дурят особым жестоким способом, когда придраться и затеять ссору с вытекающими последствиями, ну, никак нельзя. Она, задышав, обдумывала, как поступить. Кира хранила ледяное молчание. Нюта с интересом рассматривала Светкину беретку.

Лиля ласково смотрела, опустив рыжие ресницы, куда-то мимо Светки. Та сообразила, наконец, что не выгорело, и торопливо распрощалась.

Она покатилась колобком вперёд, и скоро аллея смыла её за поворот. Кира незаметно покачала головой в маленькой перешитой пилотке. Лиля встретилась с ней таким равнодушным взглядом, что Кира не сразу рассмотрела золотые искорки, плясавшие у неё в глазах. Девочки тихонько прыснули. Нюта еле выговорила:

– Вот ду-ура прицепливая.

Лиля возразила:

– Нет, это не она.

– А кто? – С величайшим любопытством осведомилась, вытягивая шею в расстегнутом воротнике, беленькая.

– Тот, кто говорит, забыв посмотреть за плечо.

Кира возразила:

– А ещё тот, кто…

Лиля подняла брови и закашлялась. Кира оглянулась, пугливо подняв плечо. Никого. Извивающаяся, как река, дорога лежала пустая за ними. Только они – три маленькие монастырки – шли сейчас между дрожащими в солнечных лучах деревьями.

Кира облегчённо вздохнула и ткнула кулачком Лильку в плечо.

– Иностранка. – Проворчала она.

Это было давнее забытое прозвище Лили, причем, прозвище семейное, и то, что оно всплыло сейчас у Киры в памяти, говорило о том, как далеко уходит дружба этих детей.

Нюта не помнила прозвища и принялась расспрашивать. Лиля, не отвечая, подняла палец. Девочки прислушались. Они прошли мимо развилки и на сей раз не взглянули на тающий в высоком небе знак защиты. Из города, где вдоль улицы прятались среди деревьев крыши домов, доносился слабый звук. Он напоминал тончайший свист и струился вместе с тёплым потоком воздуха от неостывшей реки.

На оживлённой части улицы, где прибавилось горожан, им следовало попрощаться, но они остановились. Проезжали военные серебристые, как волосы Нюты, эмки.

Слева помещалась за сквером небольшая площадь для ярмарок. На мешках с песком, которые готовили для зимы, сидел мальчуган, двумя годами моложе барышень, и дудел в извилистый стручок акации.

Девочки послушали. Мальчик типа шантрапа не обращал на монастырок ни малейшего внимания, хотя приметил их. Он выглядел совсем по-детски и, очевидно, пребывал в официальном статусе «не водись с ним». Подруги невольно увидели себя со стороны «теми большими девочками, совсем большими», как сами они смотрели на девятиклассниц.

Закончив играть, «шантрапа» бросил стручок – они всюду валялись во множестве – и, пройдя мимо девиц, тщательно озвучил страшное ругательство. Смысл его сводился к тайнам любви и выражал отношение некоторой части горожан к женской школе со строгими правилами.

Кира, выслушав, поглядела в его плоское, как блин, неоформившееся лицо и, понизив голос, внятно ответила ему. Мальчик хмыкнул и, добавив отдельно Кире:

– Уродина, – смылся, прихватив портфель, носивший следы многочисленных харизматических выплесков владельца.

Нюта хихикала без передышки.

Лиля крикнула вслед:

– Без пряника не заигрывают.

Потом отправила Кире затяжной взгляд и уважительно протянула:

– Воительница…

Девочки спускались к реке, хотя ещё не видели её. Кира так и не увидит. Возле подслеповатого переулка она сказала:

– Ну, милые, не выходите в темноте, а то банда Штурмютцеля поймает и заставит посуду мыть.

Она после этого сурового напутствия собиралась уйти вниз в петляющий мимо маленьких перекошенных домов скос улицы, но Лилька окликнула:

– Насчёт библиотеки.

Кира мигом обернулась. Всё говорило о том, что это очередной розыгрыш, и потому она, подчёркнуто незаинтересованно, уставилась сумрачными умными глазами на бледное лицо рыжей – солнце по-всякому играло с тенями, и Лилькино лицо казалось сильно подкрашенным.

– Тут кто-то утром хотел побольше узнать про ЭТО.

– Не помню. – Ответила Кира. – Чтобы кто-то изъявлял такое желание.

Нюта вмешалась.

– Нет, ну, как же. Вы всё утро с Лильком стрекотали.

– Устами блондинки… – Подхватила рыжая.

Она поближе подошла к неподвижной Кире.

– Я накнокала одно местечко.

– Не буду спрашивать, как это произошло.

– Библиотека при казармах.

Кира, забыв сохранить выражение безразличия, грубо переспросила:

– Врёшь?

Лиля серьёзно предложила:

– Хочешь, на голову встану?

Нюта алчно воскликнула

– Да! Да! Валяй!

Кира отмахнулась. О казармах как-то не принято было упоминать в бытовом разговоре. Сейчас они постепенно пустели. Подразделение, стянутое в войну сюда, в их огромный приречный город, которому прочили статус столицы «в случае чего», стало за последний год незаметно рассасываться. Похоже, громадные военные силы и масса влиятельных людей, собранные в локусе, напоминающем естественную крепость со своим речным флотом и ограждающими цитадель с трёх сторон света холмами, вызвали у кого-то сомнения. Война кончилась, необходимость в городе – как двойнике столицы – отпала.