Читать книгу Вверх по течению. Записки аутсайдера - Алекс Ведов - Страница 4

Можно сказать, что к нынешнему моменту (начала написания этой книги) я оказался в определённом смысле выпавшим из потока жизни, отошедшим на её обочину, присевшим и наблюдающим, как она несётся мимо. То есть аутсайдером, маргиналом. Или, как нынче модно выражаться, лузером.

Признаваться в таком считается неловким. И даже постыдным. Ведь это равносильно расписке в собственной несостоятельности. Коли нет достижений, значимость которых в любом социуме общепринята, просто не обсуждается, – значит, ты неудачник, не пример для подражания, вообще неполноценный.

Жизнь требует от всех активности, инициативы, усилий – одним словом, деятельной вовлечённости в свой стремительный бурлящий поток. И если ты не проявляешь нужных качеств, не гребёшь и не отталкиваешь гребущих рядом, стремясь опередить их во что бы то ни стало, тебе нечего и надеяться на успех. Ты неизбежно окажешься оттеснённым другими и вынесенным потоком на отмель. То есть, по терминологии участников всеобщего заплыва, окажешься в проигравших. А то даже захлебнёшься и, если никто не поможет, пойдёшь ко дну (и такое бывает, особенно на бурных порогах).

Вот я и нахожусь на отмели. Я давно уже никуда не гребу, хотя надо признаться, тоже пытался когда-то с переменным успехом. Не то чтобы я устал и сошёл с дистанции; мне это просто надоело, и я выбрался на сушу. Теперь спокойно сижу, наслаждаясь тишиной, и смотрю на поток. Мне вполне хватает и этого.

Но я не хочу, чтобы сказанное было воспринято как признание в собственном поражении. Во-первых, критерии успеха и провала, удачи и неудачи у каждого свои, к тому же изменчивы; во-вторых, жизнь ещё не закончена, поживём – увидим.

Я нисколько не завидую тем, кто уже приплыли и ещё приплывут (куда?) в числе первых. Я понял, что мне с ними не по пути, отчего и повернул к берегу. Они нацелены получить свои призы, не слишком интересные мне. А у меня, возможно, будет свой, совершенно не интересный, да и неведомый им.

Дело в том, что я решил пойти потихоньку вдоль берега вверх по руслу реки. Совсем в противоположном направлении. Вверх по течению.

Кажется, я незаметно для себя сформулировал главную нить и направление своего повествования: это будет неспешное путешествие к истокам, но с неизменным вниманием ко всему, что попало и ещё попадёт в поле зрения. И уж во всяком случае, не теряя из виду саму реку, берега и окружающий пейзаж. Иначе можно забрести чёрт знает куда.

Итак, пусть все, кому это надо, плывут к своим целям вместе с рекой. Но мне почему-то кажется, что у истоков я найду нечто более ценное. Для меня, по крайней мере. Можно было плыть и против течения (кое-кто и так делает), но я честно признаюсь: такое мне не по силам. Надо делать то, что по силам. И по возможности, то, что по душе. Так что я лучше пойду своим одиноким путём.

Хотя, если приглядеться хорошенько, не такой уж он и одинокий.

*

Об одиночестве разными авторами во все времена сказано немало. Сразу на ум приходят имена признанных корифеев этой темы: Марк Аврелий, Монтень, Шопенгауэр, Ницше, Николай Бердяев, многочисленные экзистенциалисты прошлого и позапрошлого веков… Из более-менее современных – Ошо, Александр Зиновьев. Вряд ли я смогу добавить ко всему этому что-то по существу, если буду высказываться по поводу одиночества вообще. Возможно, мне это удастся, если я буду говорить именно о своём опыте. А он не маленький. Ибо наедине с собой я провёл гораздо больше времени, чем с кем бы то ни было.

Не то чтобы отталкиваю людей от себя, не то чтобы чураюсь и сознательно избегаю их общества. Просто не ищу его без особой необходимости и не стремлюсь к нему, когда его нет. Мне никогда не бывает скучно в собственном обществе, хотя очень даже бывает в компании некоторых людей. Я вовсе не воспринимаю своё одиночество как некое противоестественное состояние. При этом зная, что многих оно заставляет маяться и тяготиться, что его считают наказанием судьбы, что его боятся и стараются избежать чуть ли не любой ценой.

Я не имею потребности непременно быть в центре чьего-то внимания или в направленности своего внимания на кого-либо. У меня нет нужды в чьём-то постоянном присутствии рядом и в разговорах с кем-то, хотя говорить могу на многие темы и почти с кем угодно. Более того, мне даже, наверное, никогда не понять эту потребность, наблюдаемую у большинства других. В отличие от людей, не мыслящих своей жизни без постоянного общества себе подобных, я могу быть и бываю один очень долго. И при этом не испытываю ни малейшего душевного дискомфорта. Напротив, для меня это состояние по разным причинам предпочтительнее, чем контакты с большинством из тех, кого знаю. При этом сильно подозреваю, что с теми, кого не знаю, дело обстояло бы точно так же, если бы знал. Даже в отношениях с теми немногими людьми, кого считаю близкими по духу (а в этом вижу главное условие и смысл общения), я стараюсь быть не слишком навязчивым.

С некоторых пор ловлю себя на мысли, что стал даже любить одиночество. Может быть, это симптомы приближающейся старости? Вряд ли: в остальных отношениях старым, насколько сам могу судить, себя не чувствую. Дело тут в другом: в психологической самодостаточности, которая растёт и укрепляется по мере проживания этой жизни.

Собственный внутренний мир с детства был для меня никак не менее важен, чем внешний. Да чего уж там лукавить – более, более. И уж во всяком случае – изначально родным и во многом более приятным. Это мир, в котором я гораздо более свободен, а значит, дееспособен. Я вполне отдаю себе отчёт в том, что во внешнем мире мои возможности весьма скромны – и не сетую, что достижения соответствующие.

Ну что тут поделаешь, если интровертность и экстравертность – врождённые, базовые, определяющие качества нашей психики. И как ни крути и не пытайся себя переделать (кстати, зачем?), а любой из нас склоняется к тому или другому полюсу. Вот природа создала меня таким, что я нахожусь от полюса интровертности очень близко. И, похоже, с годами дрейфую к нему всё ближе. Это ведь вообще характерно для возраста: с годами потребность в общении уменьшается почти у всех, что тут говорить о необщительных с молодости. Как-то раз протестировал себя на принадлежность к соционическому психотипу: получился выраженный логико-интуитивный интроверт – скажем так, не без доли самоиронии, особо тяжёлый случай.

Относительно причин своей отделённости мог бы ещё добавить: конечно, без определённых элементов мизантропии, приобретённой по ходу жизни, не обошлось. Но и приобретают-то её как раз в основном люди, с рождения углублённые в себя. Тут, как говорится, и к гадалке не ходи.

*

Не будет преувеличением сказать, что одиночество – моё первичное ощущение себя в мире. Это для меня естественное состояние. И если в юности его можно было бы списать на некую душевную незрелость, то теперь не спишешь: повторюсь, с возрастом оно лишь усиливается.

Насколько себя помню, всегда был таким. Я бы так обозначил преобладающее чувство самого себя в этом мире: инородное тело.

Как-то, читая афоризмы румыно-французского философа Эмиля Сиорана, встретил следующее признание: «Я прожил жизнь с непреходящим ощущением того, что я нахожусь где-то очень далеко от того места, где действительно должен быть». Вот то же самое могу сказать и о себе, с той только разницей, что жизнь свою пока прожитой не считаю.

Я всю сознательную жизнь чувствовал себя резко обособленным от внешнего мира, отделённым некоей незримой перегородкой. Причём перегородкой очень избирательно и плохо проницаемой, особенно извне вовнутрь. Что всегда являлось и является для меня источником многочисленных проблем и сложностей, мало кому присущих.

Например, я кажусь себе чем-то настолько иным по отношению к окружающей среде, что самому удивительно, что я ещё способен как-то с ней взаимодействовать и производить в ней какие-то изменения. Главным образом в силу данного обстоятельства любая предметная деятельность для меня сложнее, чем для большинства других людей. И в инженерной специальности, которую я получил в вузе, мне, наверное, было бы сложно стать эффективным специалистом именно из-за этого крайне слабого соприкасания с материальной стороной действительности.

Я практически лишён того, что называется «чувством собственника». Рассудком понимаю, что обозначается словами «твоё» и «моё», но вот инстинкта обладания чем-то (а уж тем более кем-то) у меня нет.

Забегая несколько в сторону: я далёк от анархизма и радикальных левых идей. Я не считаю, как Прудон, что всякая собственность есть кража, и не отождествляю её по-марксистски с грехом. Но идея собственности – такая, казалось бы, естественная для всех людей – мне чужда, так сказать, метафизически. В её основе я не вижу больше, чем сумму социальных соглашений, условностей. Это всё только на поверхности, на периферии; а глубже, в основе бытия, нет ничего, что им бы соответствовало.

Конечно, без разграничения «твоё» и «моё» в обществе не прожить. И, как и все, формально я владею чем-то: какими-то вещами, жильём, деньгами. Но совершенно не чувствую, каким образом что-нибудь из всего этого может быть моим, частью моего существования. Как вообще что бы то ни было в окружающем мире может быть моим, принадлежать мне, если сам я не принадлежу этому миру?

Даже собственное тело часто кажется не принадлежащим мне, чем-то посторонним по отношению к тому, кто обитает внутри него и называет себя «Я». Никогда я не мог ни ощутить, ни представить, каким образом всё, что я называю «самим собой», может быть результатом каких-то физиологических процессов.

Наверное, следствием этой же изолированности является и другое свойство, которое всю жизнь отмечаю в себе. Обладая живой восприимчивостью, будучи от природы довольно-таки впечатлительным и наблюдательным, я перевариваю впечатления и делаю из них какие-то жизненно важные выводы (особенно те, что касаются обыденности, чисто житейской стороны существования) заметно медленнее, чем другие. Как будто всё это во мне слишком долго усваивается и созревает. Правильное осмысление каких-то событий приходит ко мне, как правило, со значительной задержкой, а то и с опозданием. Из-за этого я часто выглядел (и выгляжу до сих пор) во многих ситуациях заторможенным и даже тупым. Смею надеяться, таковым (по крайней мере – во всём и до такой степени, как может показаться) не являясь.

*

Среди людей я очень часто кажусь сам себе незваным гостем, попавшим на чужой пир по недоразумению. Или так: сторонним наблюдателем, который находится не ниже и не выше, а именно в стороне. Даже в кругу близких людей я не чувствую себя до конца «своим». Между мною и другими всегда большая или меньшая дистанция, кем бы эти другие мне ни приходились. И родственные чувства тут не исключение: не то чтобы у меня их нет; но для меня они никогда не были чем-то настолько значимым, чем являются, по-видимому, почти для всех нормальных людей. Я, в отличие от многих, не знаю, что такое привязанность к родне, к «своим по крови».

Никогда не мог я ощутить себя частью какой-либо компании или коллектива, да и любой общности людей, какую бы роль ни случалось мне там играть. Собственно, и ощущать себя частью мира (да чего бы то ни было) – каково это – мне почти незнакомо, хотя умом понимаю.

В любой социальной роли я чувствую себя как чужестранец в незнакомой стране. Она мне кажется чем-то вроде неудобной и душной маски, которая отторгается всем моим существом, но которую вынужден иной раз надевать и носить. Чтобы играть ту или иную роль (а без этого никому не прожить), мне всегда приходится совершать над собой некое внутреннее усилие, граничащее с насилием.

Сюда же относится и то, что я никогда не считал себя обладателем какого-либо статуса или представителем какого-либо «слоя» в обществе. Для меня статус, свой или чужой – всегда условность, нечто не соответствующее реальности. Приписывают мне другие люди какой бы то ни было статус или нет – меня всегда как-то мало заботило. И вообще я неприязненно отношусь к озабоченности людей чужими статусами. Шире скажу: ко всяким символам и условным знакам в различном положении людей относительно друг друга. А также к тому, какое это место традиционно занимает в общественном сознании. У меня с детства есть стойкое ощущение, что неподобающе большое. Но опять-таки всю жизнь отмечаю, что думает так же мало кто.

Когда я по воле обстоятельств оказываюсь вовлечённым в дела, заботы, коллизии других людей (чего стараюсь избегать), то всегда оказываюсь, мягко говоря, не в своей тарелке. Честно признаюсь: для участия в коллективных делах я неважно психологически приспособлен. Для меня всегда составляет большую трудность быстро ориентироваться в таких ситуациях и занимать нужную, выгодную позицию, избирать подобающую линию поведения. Я даже часто не в состоянии понять, какой она должна быть, эта подобающая линия (я с годами стал склоняться к мнению, что её в большинстве случаев просто не существует).

Не то чтобы я был непроходимо глупым, невоспитанным и неотёсанным – наверное, при достаточно критичном к себе отношении всё же так не сказал бы. Дело в описанной врождённой психологической отчуждённости от мира. Понятно, что это… свойство (возможно, правильнее назвать его недостатком) жизненному успеху способствовать не может.

Я очень не люблю вот это неуютное состояние души, неизменно сопровождающее моё участие в чужих делах. И стараюсь избавляться от него как можно скорее. Вовсе не потому, что избегаю всякой ответственности. Наоборот, в ряде случаев у себя отмечаю её выше, чем у большинства других. Просто предпочитаю, чтобы к моим мотивам поведения не примешивались чьи-то посторонние – с их неизбежной долей бестолковщины, соображений личной выгоды, разного рода эмоций и желаний не лучшего сорта – короче, всего того, что в конечном счёте ведёт к хаосу и конфликтам.

Мне больше по душе сугубо индивидуальная ответственность и деятельность. И я благодарю судьбу, провидение или не знаю, кого ещё за то, что мне была предоставлена возможность зарабатывать на жизнь именно таким образом. И ещё мне здорово повезло в том, что у меня никогда не было никаких подчинённых, а с немногочисленными начальниками не было особо зависимых и сколько-нибудь тесных отношений.

Жизнь не всегда несправедлива. Иногда и аутсайдерам она в чём-то идёт навстречу.

*

Ещё Пифагор весьма точно подметил, что жизнь подобна олимпийским играм, куда одни ходят состязаться, другие – торговать, а третьи – смотреть. Можно спорить (я не буду), но представителей последней категории он считал самыми счастливыми. Вероятно, для образа жизни и мироощущения древних греков это было справедливо. Но сегодня с ним вряд ли многие бы согласились. Если основным критерием счастья считать материальный достаток, то самыми счастливыми на сей момент следовало бы считать представителей второй категории (особенно в наше время в нашем государстве). Судя по всему, они вообще доминируют в современном мире, они задают систему ценностей и соответствующие ей тип мышления и форму человеческих взаимоотношений. Они теперь в лидерах коллективного заплыва. Однако дай им Бог здоровья и каждому по куче призов в конце, я не о них. Я о тех, кто наблюдает и размышляет над увиденным, потому что сам из них.

Я в гораздо большей степени созерцатель и в особенности «думатель», чем деятель (хотя прожить, избегая вообще всякой деятельности, ещё никому не удавалось, и я тут не исключение). Сразу должен сделать существенную оговорку: «думатель» в моей трактовке – это не мыслитель. «Мыслителем» принято называть того, чьи результаты «думания» в какой бы то ни было сфере высоко оценены, получили всеобщее признание, оказали сильное влияние на многие умы. Я же на это никоим образом не претендую. Я называю себя так, сознательно делая акцент на процессе, а не на результате; чтобы подчеркнуть, что думание является для меня естественным состоянием, моей личной преобладающей активностью. На думание уходит, наверное, большая часть энергии моего организма. Можно даже сказать, думать – моё призвание по жизни, безотносительно к предполагаемой или реальной ценности плодов моего «думания». Это может восприниматься по-разному, и сам я не собираюсь трактовать это в понятиях «хорошо» или «плохо», «выше» или «ниже», – просто констатирую, что так устроен.

И прежде всего этим обстоятельством обусловлено то, что я имею, и (в особенности) чего не имею, каков мой социальный статус, достижения, перспективы и т. д. Тот, кто родился «думателем», просто обречён, скажем так, на повышенную степень одиночества в жизни (обратное, кстати, неверно). В меньшей степени, но тоже существенно: данная душевная организация определяет и то, чего человек в жизни добивается, какую социальную нишу занимает, в каком потоке он существует, что там ловит и вылавливает, а что проходит мимо него. Всякий «думатель» это подтвердит. Психологическая фактура «думателя» неизбежно наложит отпечаток на все аспекты его личной жизни. В определённом смысле она роднит людей такого склада.

Мне кажется, в восприятии окружающей действительности, особенно в том, что касается отношений с другими, «думатели» имеют очень много общего. Когда я читал автобиографическую книгу Николая Бердяева «Самопознание», то не уставал поражаться, насколько много у меня с этим человеком совпадений в непосредственном восприятии мира, в ощущении себя самого, в оценках явлений жизни – вплоть до каких-то мелких, незначительных деталей, на которые большинство людей и внимания не обращают. Местами было чувство, будто читал про себя самого (а ведь до того был уверен, что я один такой ненормальный). А ведь этот «думатель» и, кстати, несомненно – мыслитель, жил совсем в другую эпоху (ещё одно пафосное слово, но пусть мне простят, если изредка таковые будут невзначай вырываться).

Примерно такое же чувство возникло и при чтении некоторых трудов, не сказать современника, но автора более близкого по времени – не так давно ушедшего из жизни философа и социолога Александра Зиновьева. В частности, его книг «Исповедь отщепенца» и «Иди на Голгофу» – особенно в том, что касается изложенного в последней книге учения «лаптизма». Когда читал принципы «лаптизма», то с радостным удивлением ловил себя на мысли, что они выражают то умонастроение, понимание своего места в мире и отношение к жизни, с которыми я и жил всегда. Правда, никто меня им не учил, они просто суть выражение моей натуры.

И ещё могу назвать автора и его произведение, которые мне в указанном смысле очень близки. Хун Цзычен, средневековый китайский мыслитель (по-видимому, воспринимавший жизнь в духе даосизма), и его известный трактат «Вкус корней». Перечитываю и с удовольствием отмечаю: многие из его суждений о человеческом существовании соответствуют тому, как я отношусь к окружающей действительности.

О других не буду, уже достаточно.

*

Всё сказанное не означает, что я собираюсь выворачиваться перед читателем наизнанку. Как раз некая скрытность и является характерной отличительной чертой «думателей». Она проистекает не из хитрости или там какой-то повышенной застенчивости, а, как мне представляется, из самой их (если так можно выразиться) психической структуры. Примерно в том же смысле, в каком молекулярная структура алмаза обусловливает его непроницаемость для других менее твёрдых материалов.

Конечно, мне, как и любому, есть что утаивать от других. В жизни каждого человека есть немало такого, чего другим (без разницы, ближним или дальним) знать о нём совсем не обязательно. И это нормально. У меня, полагаю, такого не больше, чем у среднестатистического «каждого». В остальном же я стараюсь на этих страницах быть настолько открытым, насколько предполагает избранный мною жанр. И тут лишней откровенности не надо бояться, она является лучшим фоном для данных записок.

Ведь я собрался писать не только и столько о себе, сколько о том, куда иду. И что вижу.

Сразу хочу предупредить, что много внимания будет уделено тому, чего я не люблю, не приемлю и чего стараюсь избегать. А как же иначе? Писать о том, что любишь, не столь интересно – с этим всё понятно, комментариев почти не требуется. А реакция на противоположное, если вдуматься, и является главным побудительным мотивом для выражения мыслей. Не будь того, чем мы недовольны и хотели бы, чтобы оно исчезло или изменилось в лучшую сторону (в себе ли, в других, в мире – в данном случае неважно), не было бы и стимула писать.

Более того, рискну высказать мысль, могущую показаться кому-то кощунственной (далеко не последнюю). Если кто-то пишет о себе, то интереснее узнать о том, что у данного человека вызывает именно негативные эмоции. Сознательно или подсознательно всегда сравниваешь это с тем, что волнует тебя самого. И если читатель обнаруживает солидарность с автором в оценке каких-то не самых приятных сторон жизни, то, возможно, тем самым обретает нечто вроде психологической поддержки.

Если данные заметки окажут хотя бы такой побочный эффект, то получится, что корпел я не зря.

Ну да ладно, хватит сидеть. Пора уже вставать и идти, коли решил.

*

За годы самонаблюдений я отметил ещё одну особенность своего восприятия окружающей действительности: многое из того, что попадает в поле внимания (события, обстоятельства, вещи, люди и т.д.) я оцениваю как-то сразу и в целом. Такое взаимодействие с миром в определённые моменты относится у меня к самым ранним воспоминаниям детства. Это скорее на уровне чувств и подсознательного (а может, и над-сознательного, кто его знает). Это такое мгновенное интуитивное «схватывание». Оно часто бывает эмоционально окрашено. А сопутствующие ощущения фиксируются в памяти, и от них зависит дальнейшее отношение к новому.

Причём вот это пред-знание (назову это так) почти всегда бежит впереди рассудочной деятельности. Анализ, понимание, раскладывание по полочкам происходят уже потом. Не знаю, у кого как, но у меня это характерное свойство взаимоотношений с миром. Собственное мышление я оцениваю как преимущественно рациональное (бывает ведь и другое). Но описанное свойство и то загадочное начало в индивидуальном устройстве психики, что за ним стоит, – опять-таки сам вполне осознаю – иррациональны по сути.

И неизменно отмечаю: этот, казалось бы, детский способ воспринимать реальность – не исчезает с годами. Думаю, на самом деле он является коренной особенностью натуры, заложенной где-то очень глубоко, недосягаемо для самоанализа. На протяжении жизни это свойство у меня только усиливалось, а к теперешнему моменту стало существенным элементом саморефлексии и ещё более устойчивым и влиятельным аспектом восприятия. Не могу однозначно сказать, хорошо это или плохо. Иногда помогает, а иногда просто отравляет жизнь. Пояснять это на примерах – никакой книги не хватит. Поэтому просто констатирую факт, что вот такой я от природы.

Бывают минуты, когда меня охватывает повышенное мыслительное возбуждение (обычно нарастает постепенно, но иногда происходит внезапно). Обычно процесс думания во мне протекает спокойно, даже порой вяло, и никуда особенно не направлен. И вдруг внутри будто срабатывает какой-то переключатель, и мозг переходит в иной режим, более интенсивный. Это можно ещё сравнить с регулятором газовой горелки: обычно он еле открыт, и огонёк горит слабо. Но вот кто-то внутри без твоего ведома взял и открыл его полностью, и пламя радостно зафонтанировало. Или так: словно открывается какой-то шлюз, и в него устремляется весь напор дотоле сдерживаемой водяной массы.

Иногда это происходит без видимых причин, спонтанно, иногда – после принятия изрядной дозы крепкого чая или кофе, но не каждый раз. Или даже это может начаться после принятия небольшого количества алкоголя. Некая минимальная доза (о, как трудно её рассчитать, а тем более соблюсти!), я замечал, стимулирует и оживляет процесс думания; если позволить себе больше – начинается обычная реакция: подавление и затормаживание.

Чаще всего такие всплески происходят ночью. Я выраженная «сова», ложусь поздно, и порой долго не могу уснуть. Не потому, что мучают какие-то проблемы или совесть. По какой-то неведомой причине мозг, вместо того чтобы успокоиться, развивает странную активность, доходящую иной раз до лихорадочности. Это нарастает, накатывает, как волна, и охватывает всё существо целиком. Тогда кажусь сам себе просто проводником почти физически ощутимого потока. Ощущаешь, как «это» пульсирует внутри головы – в том месте, которое избрало центром своего низвержения, а «периферия» мозга отзывается подобно многократному дробному эхо в горах и вовлекается в эту свистопляску.

Этот турбулентный поток беспрепятственно несётся через сознание, вызывая на внутреннем экране калейдоскопичный, быстро меняющийся, хаотичный вихрь ассоциаций, образов, воспоминаний, мыслей – законченных и обрывочных. В такие моменты в голову может прийти всё что угодно.

Продолжается такой карнавал от нескольких минут до двух-трёх часов. Успокоить это вряд ли можно, да и не пытаюсь никогда. Ибо во время таких вот «сеансов» ко мне нередко приходят мысли, которые кажутся самому более-менее стоящими или удачными.

Больше скажу, мне нравится такое состояние. Я даже бываю собой в такое время вполне доволен (чего не скажешь об остальном времени). В таком состоянии ощущаю себя по-настоящему живым. К сожалению, оно практически не поддаётся контролю, оно очень мало зависит от внешних факторов. Вызывать его искусственно с помощью психостимуляторов, как уже сказал, получается далеко не всегда. Иногда это получается после длительного «разгона» – продолжительного и углублённого размышления на какую-нибудь не очень простую тему. Примерно, как входишь в море: поначалу холодно и мелко, потом зашёл на глубину, тело адаптировалось к температуре воды, оттолкнулся и поплыл. Но опять-таки далеко не всегда получается, такой способ чаще приводит к утомлению.

Наверное, природа (или не знаю, кто или что) позволяет порой проявляться во мне такой избыточной мозговой активности только потому, что компенсирует её пониженной активностью в обычной, повседневной жизни. И неизвестно, что лучше: такой вот дисбаланс, или когда данная активность распределена более равномерно по тем задачам, которое выполняет мышление в жизни. Даже шире сформулирую: когда отпущенный данному организму объём жизненной энергии задействован более равномерно по всем его жизненным функциям.

Во всяком случае, более успешны те, кто не слишком много этой самой энергии тратят на мышление, а больше её уделяют действиям. Это настолько очевидно, что даже развивать эту тему не буду. Просто медицинский факт, как сказали бы врачи.

Правда, факт и то, что при сильном дисбалансе в пользу действий их результаты бывают таковы, что пусть уж лучше будет мой случай. Если бы все прирождённые деятели это сознавали!