Читать книгу 10:18 - Алекс Вест - Страница 10

***

В те годы мной было открыто множество интересных музыкантов, в том числе и белорусская группа «Лето», которую постоянно слушали девочки, а мальчики говорили, что это сопливые песни и предпочитали «Раммштайн». Где доставали они кассеты, я не знаю, но у Антонио была целая коллекция рок-музыки, а Умберто был меломаном. У меня аж сердце болит от воспоминаний. Неужели, когда я умру, никто так и не узнает мою историю? Ничья душа не откликнется. Я умру, как Умберто, завалившись в канализацию, и все мои рассказы просто выбросят. А те, что в компьютере, удалят, как и мой фильм на кассете, который так никогда и не был закончен, без саундтреков, что мы планировали самостоятельно наложить, но не умели и тогда не позволила бы техника, мой фильм полетит на помойку, как старые фотографии из альбомов, обнаруживаемые переселенцами во вторичные объекты недвижимости. Почему наша жизнь ценится так низко? Чем лучше стихи того же Шекспира о любви, его сонеты, чем то, о чем пишу я? Он просто был образованным для своего времени, и его заметили, у него все получилось, в отличие от меня, он не был неудачником, но несчастная история жизни и любви может быть у всех! Не только у знаменитостей или тех, кто, по мнению большинства, все это заслужил. Жизнь человека, которого никто не знает, – лишь миг, а после его гибели он и вся информация о нем отправляется кормить червяков. Я не хочу так. Время летит, это нам только кажется, что всё у нас впереди. Во-первых, никто не знает, сколько ему отмерено. А потом, время тянется долго, и ты этому радуешься, только когда чего-то ждешь, а я уже ничего не жду. Я только хочу рассказывать, как все было, от чего моя душа болит, то, что мне постоянно снится и не дает осознать реальность, что этого всего уже нет, как и людей, которые навсегда исчезли. Лето не радует, теплые лучи, они уже не настолько ласкают меня, как это было тогда, когда происходили описываемые мною события. Мне кажется, что у меня никогда не хватит сил собраться с духом и снова туда поехать, чтоб посмотреть, что стало с домом и со всеми соседями. Недавно бабушка с соседней улицы умерла от рака, а для меня она в памяти молодая женщина, какая она бабушка, когда прошло двадцать лет, даже больше, а я все смотрю на мир глазами человека, которому шестнадцать или четырнадцать. Мне и больно, больно настолько, как пишут, что самая страшная боль бывает во время инфаркта, но мне кажется, что врачи врут, они вас всех обманывают. Боли купируются наркотическими анальгетиками, а затем человек попадает в реанимацию, где ему оказывается помощь или он умирает, а здесь боли постоянные, и нет лекарства. Остается только жить и терпеть их, убивать алкоголем воспоминания, таблетками, чем-то еще, отвлечением внимания. Но когда на улице разыгрывается лето, расцветает природа, появляются почки, а на них маленькие цветки, словно живые существа, почка на вербе – словно шмель, который несет бутончик, боль становится невыносимой. Хочется, чтобы скорее наступила ночь, чтобы всего этого больше не видеть, и желательно не задумываться ни о чем.

Уже в двенадцать лет я понимала и задумывалась об этом, что время так быстро летит, а я ничего не запоминаю. Я пыталась нарисовать нашу дачу, но у меня так плохо получалось, всё в какой-то штриховке, у меня плохо выходили доски, древесная структура, и я рвала свои рисунки; деревья получались не лучше. Лиор приходила мне помогать, мы иногда сидели на веранде и пытались вместе творить, но, я помню, Альберт разбрызгал на мою единственную удачную зарисовку воду из поильника, я заплакала горько, и никто не пришел меня утешить из взрослых, и мы ушли с Лиор, но не к ним домой. Мне не хотелось, чтобы меня видели Ру и Мирьям. Мы пошли в гости к Умберто, и даже его бабушка, увидев мое состояние, налила мне стакан вкусного парного молока, которое они бог весть где покупали, и дала бутерброд с маслом.

Эдит появилась в августе. Мы так и не зашли к ней, хотя каждый раз собирались, но я уверена, что причиной было негласное понимание каждого из нас, что мы не желаем видеть ее пьяного отца, который нас всех пугал. Сейчас он и вовсе озверел, ведь жену положили в больницу, он пил и крушил все подряд, выгнать его в город никто был не в состоянии.

Она сама пришла ко мне в гости, принесла подарок Альберту от своей бабушки. Она съездила в городок, который находился рядом с поселком, там приобрела красивые детские вещи. Зачем – не знаю, ведь Ирвин и Хелен ни в чем не нуждались. Наверное, им показалось, что надо придумать предлог для нашего перемирия, хотя ссоры, по сути, и не было.

Мы стали общаться как ни в чем не бывало, и я не спрашивала ее ничего про маму, мне было стыдно. И Эд ничего не рассказывала. Потом только я узнала, что мать, скорее всего, заработала состояние, близкое к инсульту, всё из-за стрессов. Держали ее в больнице недолго, после чего она сразу же вышла на работу, потому что жить их семье было не на что, а отец совсем забыл о том, кто он и где находится.

Развлекались мы теперь тем, что катались все вместе на великах. Иногда к нашей группе велосипедистов присоединялся Антонио, но, поскольку выезжать на другие участки нам не разрешалось, катался с нами недолго, да и Дэн его нас раздражал. Если Антонио еще можно было стерпеть, то его тупость была безграничной. Он мог внезапно начать кидаться камнями, мы называли его ветераном Вьетнама, намекая на многочисленные контузии и лоботомию.

Точка сбора нашего была, как и всегда, возле моих ворот. После завтрака ребята подъезжали к нам, Эдит иногда заходила на завтрак, тетя стала ее привечать. Мне кажется, тетя жалела Эд, она наверняка знала больше, чем мы. Как выяснила я позже, велосипед у Эдит тоже появился весьма неслучайно. В город поехал Ирвин, а потом передал бабушке Эдит подарок. Странно, что Ирвин, а не Ру, потому что подобный жест был характерен как раз для него. Денег у него было много, и он любил заняться благотворительностью. Но я сомневаюсь в том, что автором идеи с велосипедом был именно Ирвин. Тем более Ру не мог действовать напрямую в такой ситуации, ведь Эдит явно его не любила и от него никогда не приняла бы никакой дар.

Мы начинали всегда с улиц самых пологих, потом переходили на холмистые, там мы разгонялись и прыгали, стараясь идти ровным строем из велосипедов, представляя, будто мы едем на мотоциклах, спасаясь от злобных роботов, как Джон Коннор в фильме «Терминатор-2». После совместной прогулки мы рассредоточивались и начинали играть на велосипедах в прятки. Кустов по краям дороги было достаточно, как и канав, где скрывали мы наши хрупкие «Аисты» и «Камы», а сами засиживались в зарослях колючего шиповника. Я всегда пряталась вместе с Умберто, и мы рассказывали друг другу смешные истории, стараясь спровоцировать, чтобы другой рассмеялся и его отыскали.

Однако старались мы объезжать ту улицу, стык ее с лесом, где находился дом Педро. К несчастью, располагалась она совсем вблизи входа на родник, а также с противоположной стороны от улицы, где проживала Лиор. Видимо, он потому и прибежал к ее дому в чем мать родила, поскольку расстояние ему пришлось преодолевать небольшое. На его участке обычно было тихо, только иногда по утрам мать распевала свои религиозные песни. Огород их зарос сорняками, я была у них лишь один раз, и то просто зашла за Умберто и Антонио, когда они были нужны для кино. В доме его стоял странный запах, будто нестиранных трусов и застарелого постельного белья. Постели были неубраны, что после жития в доме у тети для меня казалось невероятной невоспитанностью и чудачеством. Я помню, как попросилась сходить в туалет, потому что, если бы вернулась домой, меня бы загнали на веки вечные. Педро проводил меня, и я попала в царство зловония и разврата. Все стены оплетены были многовековыми слоями паутин, вместо обоев их покрывали календари с изображением полуголых девиц, все в странных пятнах. Убранство смутило меня, однако я настолько сильно боюсь пауков, что антураж туалета меня впечатлил гораздо слабее, чем количество пауков на квадратный метр в нем. Я вылетела оттуда как ошпаренная. Больше ни на шаг старалась не приближаться к странному дому Педро и его родителей и звала мальчиков выйти исключительно возле крылечка.

Если на стене в индийском фильме висит ружье, то оно обязательно выстрелит, так и в странной ситуации – обязательно наступает кульминация, а затем ее разрешение, совпадение многих противоположностей. Энтропия и хаос, затем большой взрыв и рассредоточение частиц. С Педро история была не закончена, и она ждала своего финала, как и рассказы мои о семье с даунами. Они, кстати, продали участок и уехали, мне сказали, что купили домик в деревне, чтобы вести хозяйство. Мы шутили, что разводить они планировали не кур, а подобных предыдущим детей, а затем продавать их в шоу уродов. Моя тетя весьма строго пресекала подобные шутки от меня и Эдит. Я предполагала, что она так отреагирует, но забылась, когда в очередной раз мы смеялись, и назвала ту семью по фамилии. Нам обеим была прочитана длинная нотация на тему того, что подобного рода отклонение могло коснуться и нас, что мы должны быть благодарны Богу или дьяволу, или и тому, и другому за то, что нас не постигла эта участь. По мнению моей тети, которое я узнала значительно позже, естественно, нужно было делать аборт в случае появления одного за другим даунов, а не пытаться клепать детей, словно умалишенные. Она считала, что дети – огромная ответственность, именно поэтому не настаивала, чтобы Ирвин слишком рано обзаводился потомством, хотя сокрушалась, что не успеет воспитать Альберта. Несмотря на свои достаточно близкие отношения с бабушкой при ее жизни, он не знал до конца, какой она человек, ее проблем, ее переживаний, того, как она все ждала тепла и поддержки от Вальтера и не получала. Как расстраивал ее Ирвин своей инфантильностью, в тридцать с лишним лет, и руганью с Хелен. Тетя очень переживала за всех нас, во что мы превратимся, когда вырастем, особенно я. Она очень меня любила, но в двенадцать очень сложно понять поведение взрослых людей. Хорошее и доброе отношение не всегда является таковым, а то, как нервничала и порой ругалась со мной моя тетя, воспринималось в штыки, хотя она всегда желала мне только самого хорошего. И попустительство, которым занималась в том числе и моя мать, что взращивало во мне лентяя и лежебоку, не приводило ни к чему, в отличие от строгости и требований моей тети.

Их участок, как мы называли его, даунятник, приобрела пожилая семейная пара и принялась его обустраивать. По иронии судьбы, располагался он как раз напротив лачуги Педро. Пожилое семейство было шокировано бурьяном, опоясывающим участок соседей, а также странными разговорами и молебнами, доносившимися оттуда. Мои близкие и родные с теми соседями не общались, но старики ходили зашуганные, они постоянно озирались по сторонам, и к ним зачастил приезжать их взрослый сын, назовем его Санчо, потому что это имя тоже какое-то мексиканское, как и Педро, а тот жил как раз напротив. Сын пытался разобраться с тем, что тревожит его родителей. Мы решили помочь ему и рассказать, что из себя представляет их подозрительный сосед. Я постоянно брала велосипед у Лиор, а он у нее был очень красивый, с розовыми кисточками на руле и скоростями. Возможно, Санчо решил, что я живу на их улице, поскольку велосипед припаркован был всегда на участке Ли.

Мы собрались в очередной его приезд, не побоявшись прибытия Педро, поскольку пришли туда все вместе, и напросились к старикам на чай. Людьми они оказались доброжелательными, приветливыми. Они представились нам как Констанция Константиновна и Джон Петрович (естественно, имена изменены в целях сокрытия личности описываемых пенсионеров). Они пригласили нас на светлую террасу, уже вечерело, сквозь чистейший тюль, что они повесили, просвечивали солнечные лучи и преломлялись, сверкая теплыми бликами на стенах и наших лицах. Они угостили нас конфетами «Трюфель» и «Коровка», Констанция Константиновна как раз испекла пирожки. Санчо, их сын, как выяснилось, увлекался рыбалкой, он ездил на собственном автомобиле, по всей вероятности, в области бурной реки, что мы пересекали с Ру в поисках убежища, привозил скудный улов, но был крайне собой доволен.

И тут как раз он вернулся с тремя весьма жалкими и тощими рыбами, радостный и счастливый, родители восхитились им, словно в детстве. Мы не знали, с чего начать наш рассказ, поэтому просто отслеживали обстановку.

– Вот, посмотрите, ребята, – обратился Санчо, прежде всего к Умберто и Антонио. Разгоряченный и красный, с типично славянским лицом и носом картошкой, рыжими волосами, он был похож на персонажа русских народных сказок.

– Да, круто, – без энтузиазма отозвался Умберто. Санчо даже не обратил внимания, главным был результат. Он побежал на кухоньку разделывать свой улов, сопровождаемый взглядами довольных родителей.

Сейчас я понимаю, что Санчо вовсе не был старым, ему было около сорока или чуть за сорок. Крупная комплекция отличала его от представителей тех возрастов, все известные мне мужчины на даче имели вид моложавый и подтянутый. Санчо же был в разводе или не был женат вовсе, но, к счастью, не педофил и даже не эротоман-любитель молоденьких девочек, как некоторые мои знакомые. По прошествии лет шести он женился на дородной бабени из деревни, которую привез к родителям, и летом она и двое их вскоре рожденных детей стабильно помогали им по хозяйству. Тогда, в двенадцать, Санчо представлялся для меня чуть ли не старым дедом, посему его добродушный тон при общении с нами наводил ужас.

– А мой папа знает тут места, где водится крупная рыба, – внезапно решила прихвастнуть Лиор.

Мы испугались, что Санчо после подобных слов впадет в ярость, но он не был злым, а только лишь громогласным.

– Ну-ка, познакомь меня со своим батей! Я люблю это самое, рыбалку, думаю, подружимся с ним, – отозвался Санчо. На кухне послышались звуки шкворчащего масла.

Лиор поняла, что сказанула, поскольку отца своего она знала достаточно хорошо, и о том, стоит ли знакомить его с соседями Педро или нет, она не подумала. Я поняла, почему Ли окаменела, и решила взять разговор в свои руки.

– Вы знаете, здорово, если бы вы рассказали нам, где вы ловите рыбу, мне кажется, мы могли бы с мальчиками тоже туда пойти и попытать счастья.

– А вы знаете, это на трубах, где речка такая есть, тут недалеко совсем. Я-то на машине доезжаю, но если ехать аккуратно, то можно дотуда минут за двадцать и на велосипедах добраться. Это выходите за ворота и едете не в сторону магазина, а в другую, езжайте по левой стороне, там увидите мостик. Так вот вам надо влезть под этот мостик, пройти по трубам, там холм еще виднеется такой, пройдете по трубам, в лесочек чуть-чуть, вот будет поляна, где истоки реки, там и ловите, а уже где трубы – туда не надо, там вода грязная, там уже рыба невкусная будет.

Вот таким незатейливым способом нам предоставили доступ к географии местности, что Ру держал за семью печатями, как и всякий любитель на пустом месте создать кучу тайн и загадок. Признаюсь, в тот период, особенно после нашего разговора, у меня проявилось к нему отторжение. Возможно, присутствие чувства, что тебя хотят увидеть насквозь и заглянуть в твою душу, возможно, интуиция останавливали меня и заставляли присесть на берегу и подумать.

– Вы знаете, мы вообще пришли к вам, чтобы поговорить о ваших странных соседях, – осмелела после пирожков Эдит.

– И что же с ними? – воскликнула Констанция Константиновна таким голосом, будто в округе произошло убийство.

– Там живут очень странные люди, – ответил Антонио и захихикал.

– Мы общались раньше с их сыном, так он оказался очень нехорошим.

Из кухни послушать пришел и Санчо.

– Мне сразу не понравился этот мужик! Какой-то вид у него нездоровый, да и околачивается тут рядом с нашим домом, прямо, ей-богу, не уезжай! Но я ж работаю! А что он вам делал, ребята? Вы мне скажите, я разберусь! Меня самого он порядком уже утомил, как и его родители.

– Саша, не надо, – испуганным голосом проблеял Джон Петрович. – Можно всегда же мирно разобраться.

– Батя, давай вот без этого, я уже долго терплю, честное слово, но уже дети даже пришли, детки говорят, что их обижают. Сестренки, – обратился он к нам с Лиор, впоследствии я поняла, что он решил, что мы сестры, потому что частенько заходим через одну калитку домой. – Что ж ваш батя-то ничего не сделает!

Лицо Ли сделалось белым как полотно.

– Мы просто ему не рассказывали… – еле слышно прошелестела я.

– Это так с батей нельзя, нельзя, – грустно промолвил Санчо. – Если еще раз он вас обидит, тот парень… Вы ко мне приходите и все рассказывайте. Я уже устал от него, пойдем тогда разберемся. Ладно, – сказал он уже более спокойно. – Давайте я вас угощу своей рыбкой. Тут ее, конечно, немного, но получилась хорошая, вкусная, я вам ее порежу, вы по чуть-чуть съедите.

Естественно, кулинарный шедевр от Санчо оставлял желать лучшего, но мы, выплевывая косточки, ели. В основном диалог наш с его пожилыми родителями был весьма приятен. Оказалось, что оба они педагоги, раньше работали в сельской школе, затем перебрались в Москву, где продолжили свою деятельность. В те годы преподавать было некому, все учителя бежали из школ из-за низкого уровня заработной платы. Работа для двух стариков нашлась довольно быстро. Не знаю, насколько успешными были их уроки, но нам было интересно слушать их истории – про молодость, про то, как раннее детство их пришлось на войну, их семейства переезжали и неожиданно они повстречались после окончания педагогического вуза, поженились и уехали по распределению в одну деревню. В какой-то мере я благодарна Создателю, что он сотворил подобное Педро чудовище, копию, шарж на человека, чтобы мы познакомились с этими приятными людьми, потому что довольно часто после того дня мы приходили к ним и пили у них чай, а Джон Петрович рассказывал нам о своей науке – химии, простыми словами, но так понятно и интересно, что, возможно, если бы у меня был такой же репетитор по естественным наукам в старших классах, в университет бы я все-таки поступила и мне не пришлось бы довольствоваться первым попавшимся колледжем. К несчастью, Констанция Константиновна не являлась физиком или биологом, но ее знания в области филологии впечатляли меня, и часто я могла обсудить с ней прочитанные за лето книги.