Читать книгу 10:18 - Алекс Вест - Страница 7

Почему я выбрала такие возрастные промежутки? Если я буду в деталях описывать каждый год, то жизни не хватит, а тут пишу самое основное для дальнейшего понимания цепи событий, приведших к тому, что есть на данный момент. В нашей семье произошло знаменательное событие – я стала тетей, теперь я серьезный человек, не только с правами, но и с обязанностями. Ирвин превратился в отца, а у меня появился племянник по имени Альберт. В детстве у меня была кукла, которую звали Альберт, большой пупс, которого я одевала, меняла ему воображаемые подгузники, лечила, купала. Считается, что девочки должны любить сюжетно-ролевые игры, а мальчики больше склонны играть в войну и солдатиков. Но это, наверное, не абсолютно верно, поскольку девочкам внушается страсть к игре в «дочки-матери», а мальчикам специально покупают пистолеты и автоматы, железные дороги, машинки, космические корабли. Мне покупали всякие игрушки, не только те, которые свойственны, по мнению многих, женскому полу. Поэтому мой сын Альберт и вылетал в космос, и побывал в различных таинственных и необъяснимых местах. Я строила шалаши, и мы подолгу сидели там, и я рассказывала ему истории из моей жизни.

Когда я была не на даче, у меня было одно увлечение – это вызовы духов. Я раскладывала вокруг себя свечи и подолгу смотрела в зеркало, надеясь увидеть там свою судьбу. Пламя изменяло свои очертания, и мне хотелось видеть в них знаки, как в тех картах, которые мы нарисовали. Обычно по ночам я выглядывала из окна и рассматривала прохожих, представляя, куда они могут направиться, зачем и с кем встретиться. Мне казалось, будто у них всех есть большой секрет, и те, кто на улице ночью совершают свой promenade, вышли туда не случайно, а следуя за им одним известной целью. Я считала, что все это те самые отголоски призраков, чужаков, странников, лица то-то все одинаковы изо дня в день, напоминают друг друга как близнецы. Может быть, это роботы, что посетили нас для того, чтобы воссоздать облик человека на своей планете. У меня была одноклассница, с которой никто не дружил, ее звали Полина, и она тоже летом бывала в деревне. Она утверждала, что ночью увидела в окне свет, а затем вышла на улицу, и там поднялся большой ураган, только в одной определенной точке, которая как бы засасывала небеса, а вокруг кружили молнии. В этот момент она увидела космос, как оттуда прилетел огромный корабль, правда, не в виде тарелки, а в виде светящегося эллипса, он приземлился на горе, что была за деревней, а затем он исчез. После этого в деревне не происходило никаких особенно странных событий, поэтому она забыла об этом случае, да и не приходилось кому-либо его рассказывать, у всех в классе были совершенно другие интересы. Девочки уже вовсю хорохорились перед мальчиками. Они наряжались во что-то немыслимое, я тоже пыталась накраситься, но получалось нелепо, и я стеснялась так выходить, поэтому умывалась и шла в школу лишь со следами косметики. Мне повезло, как я понимаю, но, к сожалению, понимаю это я только теперь. У меня от природы были густые ресницы, тонкие брови, но черные, волосы темные и волнистые. Мне и не надо было что-то с собой делать. Это классический «зимний» тип, одновременно нежный, так как кожа была очень бледной, мне тяжело было загореть. Я постоянно к себе придиралась с самого детства, казалась себе слишком худой и нескладной. Многих вещей, что в те года были модными, у меня не было. Мне покупали одежду крайне редко, потому что не было денег, я ходила в том, что отдавали маме ее сотрудницы по работе. Среди них были и люди богатые, как родители Лиор, те, кто занимал определенный пост, умел удержаться на плаву, да и никогда не беднел. Мне всегда хотелось иметь что-то новое из одежды. Раньше нам денег подбрасывал Ирвин, теперь же у него появился ребенок, и он покупал ему вещи просто немыслимые, жена же сидела дома, она была еще студентка, училась в каком-то театральном вузе, мечтала стать звездой больших и малых сцен, но дальше болтовни у нее никогда ничего не заходило и не зашло впоследствии.

На даче потребовалась моя помощь в двойном размере, теперь на повестке дня был ребенок, ребенок, ребенок. Я отошла не то что на второй план, а на сотый. Тетя и дядя уже не надеялись, что Ирвин и Хелен обретут детей, потому что они беспрестанно ругались, а теперь такое счастье, такое счастье!

Ри, принеси, Ри, посиди с Альбертом, Ри, убери, Ри, приготовь ужин, Ри, накрой на стол. Я не знаю, почему материнские обязанности возложили именно на мои плечи, но Хелен, она же творческий человек, ей надо бывать на спектаклях, у нее так много ролей, а у тебя все равно каникулы. Мне нравилось это состояние псевдоматеринства, ответственности, все взрослые восторгались, когда я шла с коляской и Альбертом гулять по улицам нашего поселения. Когда дома бывал Ирвин, а он работал достаточно много последнее время, мы с ним шли на прогулку на соседние участки, это было другое товарищество, как оно называлось, не помню, что-то космическое. В те времена мы были очень близки с Ирвином, он многое мне рассказывал, только почему-то в основном про себя, мной он не интересовался. Наверное, он не знал, о чем можно говорить с двенадцатилетней девочкой. Про школу пытался, про оценки, но кому это интересно в двенадцать лет.

Я очень изменилась в двенадцать, конечно, все так же боялась зеркал и призраков, но теперь мною руководили и побуждения романтики. Мне представлялось, что Альберт – это мой сын, и мы идем с мужем, а не с Ирвином, по берегу пруда, потому что на тех участках был пожарный пруд, грязный, купаться там было невозможно, но все одно хоть какое-то развлечение. Вот так мы и наматывали круги рядом с прудом, соседние дачи были поселением совершенно микроскопическим. Я не представляю, как у людей не ехала крыша видеть каждодневно одни и те же лица. Как часто бывает в фантастических рассказах интеллектуального толка, люди попадают в ограниченную реальность, то есть определенное измерение, которое сложно покинуть, и там они сходят с ума, друг друга съедают, убивают, насилуют, демонстрируют все самые отвратительные стороны личности, потому что им банально скучно, они устают созерцать одно и то же каждодневно, может, поэтому и происходят в нашем мире преступления и убийства, всего лишь от скуки?

Альберт рос хорошим малышом, если бы не попустительское отношение к его манерам. Ему разрешалось абсолютно все, в то время как мне – ничего, когда мне уже было шесть лет и я впервые переступила порог нашей дачи. Меня оскорбляло подобное раболепие перед младенцем, мало ли что он внук, я же ничем не хуже, и знают меня тетя и дядя гораздо дольше, поэтому я заслужила частичку уважения. К сожалению, не у всех взрослых людей имеются обширные знания по психологии, а если и имеются, то не всегда у хороших людей, поэтому я испытала некое подобие детской травмы в связи с появлением конкурента.

Хорошо, что взрослым хватало ума отпускать меня на прогулки с друзьями, а не делать из меня вечную няньку, как говорят некоторые не очень интеллектуальные люди, что нужно родить «сначала няньку, а потом ляльку», то есть сначала девочку, как менее привилегированную особь, а затем сына, что будет барчук, которому девочка будет всю жизнь прислуживать. И так говорил Ру обо мне и племяннике. Мирьям не могла иметь больше детей, как я писала ранее, у нее, как я поняла, были очень серьезные проблемы со здоровьем, сейчас я понимаю, что, скорее всего в попытках зачать сына, бывшего для Ру идеей фикс, она потеряла обе маточные трубы на хирургическом столе. Впервые я об этом услышала от Хелен, которая беседовала с моей тетушкой, они не дружили, тетя не очень любила Хелен по причине ее легкомыслия, ей казалось, что Хелен рано или поздно начнет изменять Ирвину, правильному и домовитому, как впоследствии и случилось, но в те времена, когда Хелен была нужна ее помощь, она любила вести с тетушкой доверительные беседы, обсуждать известные ей дачные новости и сплетни. Тетя моя была человеком с весьма суровым характером, прямолинейной, и она, я помню, тогда осудила Ру, она назвала его жестоким, поскольку он заставлял жену беспрестанно беременеть, несмотря на протесты и нескончаемые хирургические вмешательства. Как сказала она тогда, и я хорошо запомнила это, «от нее не осталось живого места, в те годы она ходила чернее ночи, она сильно похудела, волосы лезли, как же хорошо, что все ее мучения прекратились, когда шансы сошли к нулю».

Как было бы логично предположить, Ру и Ирвин теперь стали лучшими друзьями. Хелен, не будучи слишком умной, все же чувствовала своеобразные флюиды зависти Ру, посему его сторонилась и старалась свести общение своего ребенка и этого человека к минимуму. Ирвин же был более простодушен, он считал, что Руди нравится пухлощекий младенец, его творение, и восхищался тем, с каким умилением Ру всегда обращается с Альбертом, приходя к нам в гости.

Альберт стер и меня из жизни Руди. Он поглотил все внимание. Когда я, неказистый подросток, сидела и писала на веранде рассказы, читала книги, что привезла из дома или те, которые предоставляла мне тетушка, поскольку на даче у нее имелась небольшая библиотека, иногда рисовала разноцветными фломастерами, подаренными Ирвином, Ру умилялся на то, как Альберт уронил ложку с детского столика или игрушечным молотком колотил по машинке. Альберта я очень сильно люблю и любила, безумно, он так стал меня понимать, когда вырос. Именно эта любовь и жалость к себе, что родного брата или сестры у меня никогда не будет, помогли мне полностью исключить все негативные последствия детской ревности. Однако одиночество мое увеличилось, и я все чаще старалась бывать в кругу друзей.

Мы в те времена увлекались фотографией и видео, поэтому у меня сохранились кассеты из того времени. У Умберто родители смогли купить видеокамеру и достаточно попустительски к ней относились, он спокойно брал ее, когда хотел, и мы стали снимать фильмы. Вначале это напоминало любительскую кинохронику, где мы каждый давали интервью и изображали российских политиков – Жириновского, Ельцина, Горбачева, кого проще и характернее можно было передразнивать. Затем я стала писать сценарий для фильма, в котором нас зовут всеми этими вымышленными именами, которыми сейчас мы и называемся в книге. Мы не планировали, правда, снимать наши семьи, поэтому для родителей я придумываю сейчас имена дополнительно, но мы отнеслись к созданию кино невероятно серьезно.

Я играла одинокую писательницу, которая проживает одна в своем загородном особняке и ее ночью стали преследовать кошмары. Она погружается в свои сны, дабы отыскать того, кто преследует ее в них. В некотором роде, еще до того, как я прочла об этом феномене в специальной литературе, мы пытались изобразить в нашем фильме осознанные сновидения, где человек покидает свое физическое тело и путешествует по другому миру, похожему на наш. Лиор была в моем фильме моей секретаршей, которая руководила изданием моих рассказов. Кристина – моей лучшей подругой, она как раз приехала и ела поменьше прежнего, немного вытянулась, поэтому стала входить в кадр. Умберто тогда играл моего лучшего друга, гомосексуалиста. Вы думаете, что дети не знают, что это, но вы ошибаетесь, тогда по телевизору постоянно выступал Борис Моисеев, и мы великолепно знали, кто эти люди, хотя тогда над ними по-доброму и посмеивались. Почему в нашем кино появился подобный персонаж – скорее всего из-за того, что картину мы изготавливали в духе американских фильмов, и там всегда у главной героини, представительницы богемы, имелся близкий друг-гомосексуалист. Это казалось веянием моды. Антонио принял на себя роль ночного преследователя. Он имел образ, подобный Фредди Крюгеру, персонажу «Кошмара на Улице Вязов», однако, в отличие от оригинала, он беспокоил лишь одного человека, мою героиню, и по профессии он был не кочегаром, а сыщиком.

Как выяснялось в процессе фильма, сыщик тот погиб во время того, как собирал на писательницу компромат, он уличал ее в том, что не она написала свои рассказы, а ее сестра, роль которой отводилась Эдит, и это сестра была инвалидом, заточенным в особняке богатой женщины.

Выяснялось, что писательница на самом деле совсем не ягненок, как думалось зрителям в самом начале, а волк в овечьей шкуре, и сыщик был человеком добропорядочным, в прошлом имевшим роман с сестрой главной героини. Однако коварная самозванка спровоцировала аварию на мотоцикле, в ходе которой сестра ее стала инвалидом, а сыщик потом много лет пытался докопаться до истины.

Естественно, местом для съемок жилища писательницы должен был стать дом Лиор как самый богатый, кирпичный, с наличием телевизора большого размера и видеомагнитофона, хорошего ремонта и атрибутов роскоши в виде новой мебели, потому как ранее все на дачу свозили старые диваны, комоды, буфеты, что жалко было выбросить. Вторым по благополучию был мой дом, поэтому там решено было поселить мою «лучшую подругу» Кристину. Но она страшно не нравилась моему дяде, назову его Вальтер, потому что он похож на Вальтера из сериала «Никита», и поэтому он позволял ей сниматься только лишь на веранде и кратковременно в пристройке. Возможно он, эстет по убеждениям, не выносил резкого запаха ее пота, который держался после ее присутствия в течение достаточно долгого времени. Он поливал после нее всеми видами освежителей, которые имелись дома, да еще и с таким лицом, будто я лично убила Иисуса и распяла его на кресте. Дядя вообще был человек достаточно замкнутый, единственное, что его могло вывести из состояния погруженности в свои мысли, – Альберт или конфликтные ситуации. Он с наслаждением ругался. Во-первых, с тетей, своей женой, во-вторых, с сыном. Жену его он не ненавидел, потому что питал трепетные чувства ко всем без исключения женщинам, но не являлся Казановой, просто воспитан был в уважении к противоположному полу. На меня он смотрел как на шаловливого ребенка, нарушавшего его покой и глубокие мысли. Он увлекался чтением Гегеля, Сартра, но никогда их произведения ни с кем не обсуждал, как я полагаю, по той причине, что считал всех людей недоумками в сравнении с собой-любимым.

Ирвина он воспитывал в послушании, мог даже дать затрещину уже здоровому мужику, но физические методы воздействия для него не были столь предпочтительными, как игнорирование неугодного человека, делание вида, что он не слышит обращенной к нему речи, когда ему то невыгодно, и состраивание гримасы отвращения, когда его пытались тревожить в неподходящие для того моменты. В дяде была причина всех бед, связанных с реквизитом. Он был любитель порядка, посему все, что считал неэстетичным по виду, безжалостно жёг и выкидывал. Я умоляла его неоднократно не трогать старую шляпу, что мы нашли на помойке. Она была необходима для воссоздания образа сыщика, однако, не говоря ни слова, дядя вновь и вновь клал ее в костер, который планировал жечь на следующее утро, и каждый раз вечером шляпу я спасала, пока не начала носить повсюду ее с собой, в результате чего получила прозвище Сумасшедшая Шляпница от мальчишек с десятой улицы. Они дразнили нас, что мы были не похожи на них. Скорее всего, завидовали нашей дружбе и занятиям и тому, что мы их к себе не приглашали. Они кидались камнями, когда мы снимали, и один раз повредили нам камеру, как нам показалось, и я заплакала. И тогда ко мне подошел меня пожалеть…