Читать книгу Два билета на Париж. Воспоминания о будущем - Александр Александрович Околеснов - Страница 16

Как-то на «Спутнике» ко мне подошел Виталька Иванищев, крепкий парень с волнистыми золотистыми волосами и бездонными голубыми глазами. Девчонки его обожали. Красивый, на гитаре играет.

– Я набираю группу, поедешь со мной на Кавказ?

Мы всего раз были с ним в походе. В Алыче. Участвовали в восхождении на Аль-Чапан, когда с медведем повстречались.

– А сколько человек едут? – спросил я.

– Пока трое: я, одна девушка и ты.

«Да… – подумал я. – Не густо. Значит, охранником палатки».

Отпуск у нас с ним по времени не совпадал, и я начал отказываться. Но уговорить меня можно легко. Когда он сказал, что на маршруте можно присоединиться к какой-нибудь группе (туристы народ компанейский), я согласился.

Условились встретиться на Солнечной поляне в Домбае.

Я садился в поезд пятью днями позже их отъезда. Меня провожала мама. От Баку до Невинномысской всего четырнадцать часов езды. Ехал всю ночь. В Невинке был в десять утра. Взял билет на автобус Ставрополь – Теберда. Попутчики сказали, что повезло. Но в Карачаевске фирменный «Икарус» сломался, и в Теберду я приехал только ночью.

В гостинице мест не было. Мне показали тропинку, которая шла через туристский лагерь в сторону гор. Я пошел по ней. Мимо освещенной волейбольной площадки, на которой несколько человек играли в волейбол, танцплощадки, где гремела музыка (здесь народу было больше), пробрался сквозь кусты к деревянному забору, в котором было выломано несколько досок. За забором тропа уходила в гору. После ослепительного света турбазы сразу стало темно. Вынул фонарик из рюкзака. Посветил. Слева и справа от тропинки стояли палатки. Площадка ровная, но приткнуться некуда. Прошел дальше. Здесь, на небольшом склоне, на самом краю лагеря «дикарей» горел небольшой костер. У костра никого не было. Наверное, все ушли на танцы. Кое-как впотьмах поставил палатку и стал укладываться. Уснул не сразу.

Утром пешком по хорошей асфальтированной дороге отправился в сторону Домбая.

Когда асфальт закончился, грунтовая дорога вильнула круто вправо в густые заросли. Пошла лесом. Но неожиданно полоска леса кончилась, и ослепительно засияло восходящее солнце. Это и была знаменитая «Долина убитого зубра» – Домбай. Слева внизу кипела горная река, возле которой стояли деревянные домики-коробочки. Справа на огромной поляне у подножия заснеженных гор – палатки. Народу, как на Черноморском побережье Кавказа. Кругом загорелые тела в плавках и купальниках. Виталька появился неожиданно.

– Привет! А мы тебя еще вчера ждали, – радостно сказал он, хлопнув меня по плечу.

– Пришлось заночевать в Теберде, – ответил я.

Подошла девушка. Худенькая, ростом чуть выше Виталия. Черные прямые волосы коротко острижены.

– Знакомься. Это Валя. – Она подала мне свою бледную руку. Рука была холодной.

– Саша, – поздоровался я, задержав ее руку в своей.

– Ну что, пойдем, покажу тебе, где мы расположились, – сказал Виталий и быстрым шагом направился в сторону палаток, что стояли у опушки.

На ходу он сунул мне в руки тюбик со сгущенным молоком. Я не завтракал и с удовольствием смаковал по пути это туристское лакомство. Не прошло и пяти минут, как мы были уже на месте. Нас встретили еще две девушки. Лена – Валина сестра, лет четырнадцати, и Галя – круглолицая и чернобровая, чуть ниже меня ростом. «То ничего, то сразу все. Откуда он их набрал столько?» – подумал я. Познакомились.

Скинув рюкзак, стал снимать ботинки. Огляделся. Ровная площадка среди кочек на краю леса, который круто под гору уходил к реке.

– Ты сходи, умойся, – сказал он мне, – а мы сварим что-нибудь поесть. Давайте, девчонки, организуйте, – уже к девушкам обратился он.

К реке я почти скатился. Здесь стоял невообразимый грохот. Река ревела и металась меж огромных валунов. Какая-то невероятная сила разбросала их тут. Что-то было в этой реке и от бушующего моря, когда оно набрасывается в бурю на скалы, и от грохочущего водопада. Один из валунов был у самого берега. Я обошел его, пройдя вниз по течению. Зачерпнув котелком воду, стал умываться. Неожиданно сверху по откосу скатился Виталька.

– Пришел показать тебе. Смотри, – прокричал он мне в ухо, показывая на середину реки.

Посреди реки громоздился огромный валун, похожий на мягкое кресло. В его пазухе лежал труп бурого медведя. Волны захлестывали жертву, как будто хотели сбросить ее в реку, но камень упорно не желал отдавать беднягу. Что-то тревожное шевельнулось в моей душе.

Наверх к палатке с котелком воды по сыпучей листве взбирались, помогая друг другу. На поляне было тише. За гущей деревьев шум реки был почти не слышен. Сияло ослепительное солнце. Палаточный городок жил своей туристической жизнью: кто-то укладывал рюкзаки, кто-то готовился к трапезе.

Девчонки нас уже заждались. На земле у входа в палатку была расстелена скатерть, на которой краснели помидоры, сверкали янтарем гроздья винограда, аппетитно плавилась копченая колбаса.

– Ого! Вот это да! Откуда это у вас? – с удивлением спросил я.

– А здесь деревня недалеко, – улыбаясь, ответила Валя. – Да вы присаживайтесь, хватит стоять и любоваться, – приглашала нас она.

Виталька нырнул в палатку. Через минуту выскочил и торжественно водрузил в центре импровизированного стола бутылку шампанского. Настроение было праздничное. Много шутили. Строили планы на предстоящее путешествие. В разгар нашего пира Виталька встал и, показывая на огромный камень прямо за палаткой, в шутку произнес:

– А это мой обелиск славы… Или надгробие, – мрачно пошутил он.

– Да ну тебя, Виталька, – махнула рукой Галя. – Болтаешь ерунду всякую.

Наше тихое веселье продолжалось. Пели песни, а Виталий бегал вокруг нас, щелкая затвором фотоаппарата. Потом он взял гитару, а я фотоаппарат. В разгар веселья Валя и ее сестренка стали с нами прощаться. Они работали в местной туристической столовой и надо было идти готовиться к обеду. Виталий пошел их провожать.

Отложив гитару в сторону, я взял собранную Галей посуду и отправился к реке. Когда вернулся, у палатки никого не было. Я сидел на траве и перебирал струны гитары, когда появился Виталий.

– А где Галка? – спросил он.

Я пожал плечами.

– Ладно, пошли поищем… Заодно покажу тебе достопримечательности Солнечной поляны.

В том месте, где поляна поднималась в гору, окруженный высокими деревьями, стоял двухэтажный деревянный терем. Оказалось, что это краеведческий музей. Мы поднялись на второй этаж. Один из его залов рассказывал о прославленных советских альпинистах: Хергиани, Абалакове и других. Музей показался нам скучным, и Виталий повел меня к источнику нарзана. Я никогда не мог себе представить, что можно пить нарзан, черпая его кружкой, не выходя из палатки. Такой вкусной воды я не пил ни разу. Нарзан в бутылках, оказывается, просто суррогат.

Все это время, пока мы осматривали достопримечательности Солнечной поляны, Виталий рассказывал мне о Валентине. О том, как в прошлом году здесь он с ней познакомился, что она влюбилась в него, глупенькая, а он не знает, что делать: ведь он любит Галю Сарафанову.

– Галка хорошая девушка, но отец ее против нашей дружбы. Она учится в институте, а я кто?.. Простой рабочий… Ее отец ректор Азербайджанского университета… А мой – слесарь, – изливал он мне душу.

Галю мы встретили, когда возвращались к своей палатке. Я оставил их одних, сказав, что хочу побродить по окрестностям с фотоаппаратом.

В горах темнеет быстро. Солнце тухнет, словно люстра в Большом театре. К ужину я опоздал. Они ждали меня в палатке. Горела свеча.

– А мы все сидим и гадаем: куда ты пропал?.. На, поешь каши перловой… Остыла, правда, – Галя подала мне солдатский котелок.

– Хоть и холодная, но с тушенкой, – пробубнил я, пережевывая пищу.

Где-то совсем рядом гремела танцевальная музыка. Решили пойти посмотреть на местную молодежь. Не успели ступить на танцплощадку, как к Гале стал приставать местный абориген. Виталий заступился. Началась потасовка. Я стал разнимать. Абориген стал звать друзей на помощь.

Я подтолкнул Виталия к Гале, сказав:

– Бери ее, и бегите.

Виталий схватил Галю за руку, и они скрылись. За себя я почему-то не боялся. Может, потому, что сам был похож на аборигена.

Напирая на меня грудью, сверкая глазами и шевеля усами, высокий смуглый красавец страстно говорил мне о чем-то на черкесском языке. Я извинился за незнание языка и за своего друга и попросил забыть об этом плохом вечере.

– Если ми его найтем, ми ему зарежимь, – объяснял усатый красавец грозя указательным пальцем. – А ти можешь читать, что ти мой брат.

На этом все и закончилось.

Кое-как в темноте, пробираясь сквозь кусты, разыскал нашу палатку. Ни Галя, ни Виталий ни о чем меня не спросили, когда я заполз в наше жилище. Они сидели молча, надутые оба. Я влез в спальник и лег на спину, заложив руки за голову. Но уже через пять минут мы смеялись над собой и травили анекдоты. Ночью сквозь сон я слышал, как она плакала, а он ее успокаивал.

Утром меня разбудил Виталий. Чайник на «шмеле» уже закипел. Наскоро позавтракав, стали укладывать рюкзаки. Через Алибек решили идти на Марухский перевал. А там в Грузию. Всего десять дней пути. Накупили в лавке турбазы продукты. Рассовали по рюкзакам и двинулись в путь. По дороге на Алибек сделали привал у кладбища альпинистов.

Он и она шли впереди. Всю дорогу о чем-то спорили. Ругались. Шли по Домбайской долине вверх по течению реки Алибек. Мимо стройных голубых елей, потом по широким альпийским лугам. На одном из таких лугов сделали привал.

– Вы тут располагайтесь, а я сейчас, – бросил он на ходу и пошел вниз к реке.

Я помог Гале снять рюкзак и, скинув свой, упал в душистую траву.

– Куда это он? – спросил я, немного отдышавшись.

– На гору хочет забраться… Вон на ту, – показала она на Белалакая.

Я понял, что надо за ним бежать. Догнал я его почти у реки. Он был недоволен моим порывом.

– Идите… Я вас завтра догоню, – совсем без злобы сказал он.

– Не болтай чепухи… За группу отвечаешь ты, – стал я давить на него.

Я лег в траву, а он, не сказав больше ни слова, пошел обратно.

В альплагерь «Алибек» пришли в полдень. Немного передохнув, пошли к Турьему озеру. Здесь и решили стать на первую ночевку.

Из Турьего озера брала свое начало река Алибек, вверх по которой мы сюда пришли. Озеро было плотно-голубого цвета и гладкое, как стекло. Пополнялось оно за счет таяния Алибекского ледника, языки которого спускались прямо в воду. Решили искупаться. Температура воды в озере была плюс четыре градуса. Об этом я узнал слишком поздно. Виталий хохотал, захлебываясь от смеха, когда увидел, как я, словно ошпаренный, вылетел из воды. В холодной воде я не смог сделать даже вздоха. Это развеселило моих друзей. Я дрожал от холода, словно побывал на Северном полюсе. Шлепнулся на разогретые солнцем камни и разомлел от счастья.

На следующий день они опять поссорились.

Тропу, которая вела на Марух, мы так и не нашли. Никто из туристов, у которых мы спрашивали, дальше ледника не ходил. Решили вернуться в Домбай. Переночевав на Солнечной поляне, после обеда отправились в Теберду. Пришли к вечеру. На развилке трех дорог, Теберда – Домбай – Клухорский перевал, у местных крестьян, которые организовали здесь импровизированный рынок, купили себе войлочные шапочки сванетки. Здесь же на обочине стоял бортовой «газик». Водитель собирал желающих с комфортом (всего за трояк) добраться до Северного приюта. Набралось желающих полный кузов. Мы вытаскивали из рюкзаков спальники, бросали на дно кузова, ложились вповалку, прижимаясь плотно друг к другу.

В кузове трясло так, что было слышно, как печенка стучала о селезенку. Но лучше трястись в грузовике, чем бежать бегом за Виталием. Он ходит с рюкзаком так, как я налегке. Было уже темно, когда мы высаживались у Северного приюта. Пока ехали, Виталий уже успел познакомиться с парнем по имени Виктор. Позже у костра он показывал нам кусок камня, в который были вкраплены зерна граната. Рассказывал о своем восхождении на Белалакая, показывая свое снаряжение.

На следующий день на Клухорский перевал шли уже вчетвером. Было жарко. Высота две с половиной тысячи метров. Не хватало воздуха. На привале Виталий потащил нас купаться на Клухорское озеро. Вода оказалась в нем теплее, чем в Турьем. На перевал поднялись примерно часа за три. На самой его седловине множество обелисков и памятников воинам-героям, сражавшимся здесь в Великую Отечественную войну, закрывшим собой путь в Закавказье.

Перед условной линией, разделяющей Россию и Грузию, выстроились в линейку. Немного постояли молча, р-р-раз – и мы уже в другой республике.

Спускались вниз почти бегом. Я уже успел натереть себе мозоли и поэтому шел последним. Впереди Виктор. За ним Виталий и Галя. Виктор был старше нас лет на шесть. Отслужил в армии. Шел он с тяжелым рюкзаком по крутому склону, а казалось, что спускается вприпрыжку к реке с полотенцем на плече. Я все больше отставал. Виталий и Галя чаще останавливались, поджидая меня. Вскоре Виктор так от нас оторвался, что мы потеряли его из виду.

К Южному приюту подходили в сумерках. Шли по каменистому ущелью, узкой тропой, где двоим не разойтись. Внизу приток реки Кодори с каждым метром набирал силу. Упадешь в такую реку – обратно не выберешься. Затем тропа пошла по леднику, под который подныривал приток.

Но вот ущелье раздвинулось, и тропа стала шире. Мы входили в темную гущу леса. Еще полчаса ходу – и мы на Южном приюте. Эти полчаса мы шли, освещая себе дорогу фонариками. Сквозь деревья нам весело подмигивали огоньки цивилизации.

Большой деревянный дом Южного приюта стоял на сваях. Хозяйка приюта, высокая молодая грузинка в национальной одежде, показала нам свободное место на полу. У входа сняли обувь. Отдали три рубля за троих и стали стелить на полу свои пыльные спальники. Сруб, очевидно, был поставлен недавно: пахло сосновой хвоей. Полы чисто вымыты. Народу разместилось на полу человек сорок. Кроме стен, в этом доме больше ничего не было. От усталости мы не ощущали голода, хотя позавтракали всего лишь утром, поэтому уснули мгновенно.

Утром, как ни странно, проснулся первым я. Стал будить своих друзей. Сбегали вниз к реке, ополоснулись по пояс. Галя в этой процедуре участия, конечно же, не принимала. Наблюдала за нами, сидя на пригорке.

Настроение было прекрасное. Болтали всякую чепуху, шутили. Позавтракать решили попозже. Вернулись в приют. Собрали рюкзаки и отправились вниз в деревню, которая стояла в трёх километрах в слиянии двух рек. Шли по широкой грунтовой хорошо наезженной дороге. Неожиданно слева из леса на дорогу выскочил полосатый поросёнок. Виталий скинул рюкзак и бросился за ним вдогонку. Поросёнок, пробежав несколько метров по дороге, юркнул вправо вниз к реке, по берегу которой рос невысокий камыш. На мгновение Виталий скрылся в камышах. Раздался громкий поросячий визг.

– Поймал… Поймал! – кричал Виталий, поднимаясь к нам на дорогу. – Вот будет славный шашлык!

– Деревня близко… Нас за этого поросёнка самих на шашлыки пустят, – полушутя сказал я.

– Если ты его зарежешь, я с тобой до конца похода разговаривать не буду, – обиженно произнесла Галя.

– Ну ладно, отпущу. Вот глупые, от такого завтрака отказываются, – отпуская поросенка на волю, сказал он.

Поросенок кинулся опять к реке в камыши и долго еще визжал, улепетывая.

Дальше шли молча. Пройдя с километр, у обочины дороги в леске разглядели целое поросячье семейство. Когда разглядели, поняли, что это не поросята, а молодые дикие кабанчики пасутся. А рядом секач с самкой. Бежали от того места до самой деревни. Вот было смеху потом.

На автобусной остановке, сидя на рюкзаках, завтракали. Ели колбасу с хлебом. К нам подошла девочка-сванка лет десяти, с корзиной в руках. В корзине глиняный кувшин, глиняный стаканчик величиной со стопку, деревенские лепешки. Из того, что она нам сказала, поняли лишь одно слово: чача.

– Ну что, отметим, что ли, наши полпути? – спросил Виталий. – Всего-то рубль с полтиной на троих.

Девочка поставила корзину на землю, вынула из глубины корзины блюдце, поставила стаканчик и налила в него из кувшина мутной жидкости. Разломив на четыре части лепешку, на каждую положила по кусочку сулугуни.

Лепешка с сыром нам больше понравились. Попросили было еще, да без чачи, оказывается, не продается.

Автобус отходил отсюда в Сухуми только через три часа. Чтобы сэкономить деньги, решили прогуляться до следующей деревни. По деревянному мосту перешли речку и зашагали, навеселе философствуя на тему: «чача – друг наш, товарищ и брат».

Через два часа пути грунтовая дорога привела нас к каменному мосту. В этом месте берег был круче, река шире и полноводней. Другой конец моста примыкал к оживленной асфальтированной трассе. Дорога была врезана в высокий скалистый берег. Здесь, на слиянии двух рек и двух дорог, нас подобрал курортный «газик», автобус без стекол с брезентовой крышей.

С этой минуты предчувствие надвигающейся беды поселилось в моей душе, а красота, окружавшая нас, все меньше приносила радости. Возможно, я устал от дороги, от того, что на каждом шагу мне приходилось постоянно удерживать Виталия от очередного выпада против себя самого и нас. Вот и на Клухорском перевале он пытался идти короткой дорогой по леднику Хакель. И меня, и Галю он держал в постоянном напряжении и страхе за его жизнь, за его судьбу.

Они сидели впереди меня. Счастливые и молодые. Ее голова покоилась на его плече. Его неукротимая энергия сейчас как бы дремала.

Доехали до слияния рек Гвадры и Сакени. Отсюда река меняла свой облик и название. Теперь она называлась Кодори, а ущелье, по которому мы ехали, Кодорским. Дорога была настолько узкой, что два автомобиля не могли на ней разъехаться. Для этого в скале были вырублены специальные площадки.

Вниз на реку было страшно смотреть. Я даже не предполагал, что река, которую не на каждой карте можно отыскать, может быть такой бурной и зловещей. Текла она несколько десятков километров в огромном каменистом желобе. Нырнули в тоннель, а когда вынырнули из него, почему-то оказались на равнине. Реку потеряли из виду. Потом видели мы ее с высоты плоскогорья, но только раз или два и, переехав по мосту ее правый приток Амткел, потеряли совсем из виду. Только здесь я расслабился и задремал.

Очнулся я, когда почувствовал знакомый мне с детства соленый запах моря. Оно лежало тихо и сверкало от приближающегося к нему солнца, словно миллионы форелей косяками ходили по водной глади. Мы въезжали в город Сухуми.

Автобус остановился у турбазы. Пройдя у дежурной определенные формальности, пошли ставить палатки на ее территории. Было около четырех часов вечера.

– В общем, так, – оживился Виталий, – идем на рынок… Свежие фрукты, овощи и все такое прочее… Затариваемся… Обедаем – и на море.

Южный рынок – это красочный гобелен и театральное представление одновременно. Больше часа ходили по нему не столько покупателями, сколько зрителями. Нагруженные, мы вернулись на турбазу в свою палатку. Часть продуктов разложили по рюкзакам. Свежие фрукты и овощи взяли с собой на пляж.

Я впервые был на Черноморском побережье, и оно меня несколько разочаровало. На таком берегу только йогой заниматься. Ни стоять, ни ходить, ни лежать невозможно. Кое-как нашли приличный песчаный бугорок. Постелили одеяло. Разложили на бумаге скромный натюрморт: персики, помидоры, лук зеленый, огурцы малосольные, вареную картошку. Галя уже стояла по колено в воде и махала нам рукой. Виталий побежал к ней.

– А как же ужин? – бросил я ему вдогонку.

– Ты ешь, не стесняйся… Сытым плавать вредно, – ответил он и пошел к ней.

Купаться мне хотелось, но я за ним не пошел. Раскрыл местную газету и стал читать. Плескались они долго. Когда Виталий вернулся, я спросил:

– А что Галя?

– Никак не хочет вылезать из воды. Посинела уже. Сходи, позови. Может, тебя послушает.

Как только собрались все вместе, я набросился на еду, только хруст за ушами стоял. Они ели без аппетита, не глядя друг на друга. «Наверное, опять поссорились», – подумал я, теряя постепенно интерес к еде.

– Пойду поплаваю, – я поднялся и пошел к морю. Плюхнулся в воду и поплыл в сторону волнолома.

Когда выходил на берег, она сидела одна, подобрав к подбородку колени. Я бы не сказал, что она красива. За ним бегали куда более интересные девчонки. Я не мог понять их отношений.

Разговор, который произошел на этом берегу тогда между мной и Галей, я сейчас никак не могу вспомнить. Все, как в немом кино. Я все это вижу, но ничего не слышу. Какой-то провал в памяти. Картинка есть, а голосов нет. Кажется, она рассказывала о себе… об институте… она перешла на третий курс… Вот, пожалуй, и все.

Жаркое солнце тонуло в море. Повеяло прохладой.

– Он, наверное, ушел на турбазу, – сказала она тихо, когда я подошел к ней.

– Ну что ж, пойдем и мы, – сказал я и подал ей руку.

Турбаза была рядом. Только перейти железнодорожное полотно и шоссе, шедшие вдоль берега. Завернули в газету остатки еды. Одеяло, которое брали с собой, закинул на плечо.

Когда мы подходили к палатке, Виталий был при параде. Выстиранные им брюки цвета хаки досыхали прямо на нем. Белая трикотажная майка с эмблемой на груди. Я ее раньше на нем не видел.

– Через час танцы, ребята. Наводите марафет, – произнес он, когда мы подходили.

Галя юркнула в палатку. Пока мы болтали, она успела переодеться и выскочила из палатки в ярком цветастом сарафанчике. Бесконечная смена картин, мелькание красот в дороге утомили меня, и я решил остаться. Тем более что завтра рано вставать.

Не знаю почему, но, укладывая спальники и рюкзаки, он всегда отводил мне место у правого борта палатки. Вот и сейчас свой рюкзак я нашел в правом углу. Вынув из бокового клапана тетрадь и ручку, решил набросать несколько строчек в дневнике. Так с ним и уснул.

Народу в вагоне электрички почти не было. Ехали вдоль побережья, ныряя в темноту тоннелей. Вот и Гагры. На привокзальной площади узнали, что на Рицу, куда мы собрались ехать, автобусы ходят только с плановыми туристами. Надо было сначала поехать на побережье в Пицунду, а там, на турбазе записаться на экскурсию. Это сорок километров от города Гагры. Почти в ту сторону, откуда мы приехали. Посовещались и решили: на побережье будет наш базовый лагерь.

В Пицунду ехали по пыльной грунтовой дороге. Она виляла то в одну, то в другую сторону. Иногда казалось, что мы кружим на одном месте. Наконец между редкими островками сосен мелькнула синева моря. Ехали более часа. Выходили из «пазика», словно с рыболовецкого сейнера после очередной болтанки. У остановки – столовая с просторной открытой верандой. Сразу заурчало в животе. Решили приходить сюда на обед. Взвалили рюкзаки и зашагали в сторону моря. Справа высотные здания пансионатов. Дорога уходила влево под острым углом к морю. Вдоль дороги, почти до самого моря, аккуратные сельского типа домики, окруженные зеленью садов. Поселок закончился, и дорога врезалась в крутой песчаный берег. Вдоль береговой линии, плотно прижимаясь друг к другу, стояли палатки. Крутой берег теснил грунтовую дорогу к палаткам, а дорога теснила палатки к морю. Прошли около пятисот метров, но места для палатки так и не нашли. Дорога слегка пошла в гору. Здесь она поворачивала влево. На этом повороте увидели освободившееся место. Выложенный на песке из гальки прямоугольник.

– Как будто знали, что мы сегодня приедем… Для нас освободили, – спрыгнув с дороги с рюкзаком, с радостью произнес Виталий.

Мы с Галей сняли рюкзаки и, скинув их вниз, спрыгнули сами. Он уже энергично доставал палатку, снимал обувь. Я тоже стал снимать свои купленные перед самым походом ботинки. Эта фирменная обувь после каждого пройденного километра натирала мозоли.

Палатки на берегу плотно друг к другу стояли в ту и другую сторону. «А по нужде в гору лезть придется», – подумал я.

– Пойду пройдусь… Может, найду что получше, – сказал я и отправился дальше вдоль берега.

Дорога, что шла рядом, свернув в расщелину, закончилась площадкой, на которой стояли два деревянных домика. На площадке валялись в беспорядке бревна, сложенные штабелем доски. В этом месте путь мне преградила огромная песчаная гряда, которая, словно нос корабля, разрезала накатывающие на нее волны. Дальше идти было бесполезно. Пройдя босиком по гальке около километра, я избил о нее ступни ног.

К нашему месту я подходил в полной темноте, опираясь на палку.

– Ну что? Нашел что-нибудь? Что у тебя с ногой? – засыпал меня вопросами Виталий.

– Пустяки… Мозоли долбаные, – я плюхнулся на песок. – Придется заночевать здесь, а завтра вместе сходим. Перелезем через гору, вон ту, – я показал на мерцающие огоньки костров. – Думаю, на той стороне места получше.

– Чего тебе здесь не нравится? Деревня рядом. Столовка там. Три раза кормят, – удивился Виталий.

– Правда, Сань. Здесь же просто здорово. А главное – песок. И соседи отличные: четверо девчонок из Уральского пединститута. Двое ребят из Москвы, – уговаривала меня Галя.

– Ладно, – с улыбкой посмотрел я на нее. – Завтра все решим.

– Чаю сегодня не будет, – открывая банку тушенки, сказал Виталий. – Бензин в «Шмеле» кончился. Нечем заправить. У соседей тоже нет, а по нашей штрассе одни коровы ходят, – сказал он, кивнув в сторону дороги, по которой несколько коров возвращались в село.

– Суббота, суббота – хороший вечерок, – дергая струны, невпопад пропела Галя, стоя на коленях перед гитарой.

За импровизированным столом как всегда болтали ни о чем. Виталий рассказывал байки, а мы с Галей покатывались со смеху. Он умел держать публику в струе. Незаметно перешли на лирику. Перебирая струны гитары, я спел подряд несколько песен.

– Что-то Санька наш затосковал сегодня, – тихо произнесла, словно пропела, Галя. – Песни поет такие, что плакать хочется. А на «Спутнике» говорили, что ты только Высоцкого поешь.

С моря подул легкий ветерок. Здесь, у самой воды, воздух был влажным. Стало как-то неуютно у этой морской бездны без веселого костра, без согревающего чая.

Недалеко от берега светились огнями два военных корабля. Один из них мигал семафором, другой, вызывая ощущение тревоги, шарил по нашей дороге мощным лучом прожектора. Виталий и Галя были уже в палатке. Наверное, они уже спали. Я ползком забрался в брезентовый домик, зашнуровал клапан и лег на отведенное мне место, у правой боковой стенки. Покой и сладкая истома уносили мои мысли в край удивительных запахов и сказочных красок. Где-то по соседству раздавались звуки гитары, был слышен голос радио. Увязая в тягучем сне, я попытался вслушаться в нарастающее урчание автомобиля, но это, казалось, уже было в другом измерении. Сползая с надувной подушки, я уткнулся носом в спальный мешок и еще больше свернулся калачиком.

И вот, когда сон почти увлек меня в свои объятия, а картины его все отчетливей виделись и начали овладевать мной, я почувствовал тяжелый, всколыхнувший землю удар. Словно метеорит, столкнувшись с землей, потряс ее. Я еще не проснулся и не мог понять, что произошло, а ужасающие крики, истерические рыдания женщин, мольба о помощи, словно ураганный вихрь, смешивали и превращали в серую пыль краски моего сновидения. Между кошмарным сном и ужасной явью я открыл глаза, но не мог пошевелить ни рукой, ни ногой. Страх ледяным дыханием сковал мой разум. Мне показалось, что я, словно забинтованная мумия, лежу в саркофаге, и пролежал здесь уже две тысячи лет. Пошевелив рукой, наткнулся на большой холодный металлический предмет. Вспомнил, что на этом месте должен был лежать Виталий. Мне вдруг показалось, что он превратился в огромный кусок железа. Охватил ужас, какого я не знал в своей жизни. Не я, а кто-то другой неистово закричал во мне. Я раздвоился на вопль и тело и не мог понять, кто это кричит. Казалось, огромное чудовище заглотило меня, и лежал я в его животе. Неожиданно живот распоролся, и я из него вывалился. Здесь передо мной предстало лохматое существо в образе человека. Я мысленно попросил помощи у Виталия: «Помоги, ведь я столько раз уводил тебя от опасностей». «Ви-и-та-а-ля!» – закричал я из последних сил. Но оказалось, что я не кричал, а шептал или даже просто шевелил губами.

Я ползал вокруг груды металла, пытаясь поднять хоть одну из ее частей. Просил о помощи, скулил от отчаяния и, откидывая песок попавшейся под руку алюминиевой чашкой, пытался освободить тех, кто лежал под металлическим монстром. Чьи-то руки оттаскивали меня от опрокинутой на бок автомашины, вливали в рот противный спирт, от которого я слабел с каждой минутой. Когда же я совсем обессилел, сел на землю и затих.

Постепенно мне начало казаться, что я просыпаюсь, возвращаюсь на землю из далекого дикого мира. На секунду меня охватила радость, но, вздрогнув от озноба, я начал приходить в себя…

Их освободили из плена последними. Погрузили в самосвал. Но Виталий умер в больнице. Меня всегда охватывает ужас, когда я мысленно представляю, какие мучения испытывал он, когда его везли в железном кузове. Но я никогда не верил, что они погибли. Мне всегда казалось, что их кто-то забрал в другие миры, в другую галактику, а меня оставили на этой земле ради какого-то эксперимента, поэтому и отвели мне в палатке место справа. И потом всю жизнь казалось, что я не живу, а выполняю чью-то волю, что я – это не я, что меня подменили там, в палатке. Я улетел вместе с ними, а в палатке родился кто-то, кто никогда не был на этой земле.

Уже дома, спустя некоторое время, ребята поговаривали между собой, показывая на меня кивком головы: «Счастливчик». Но какое, оказывается, мучение родиться в рубашке и нести эту тяжелую ношу всю жизнь!