Читать книгу Два билета на Париж. Воспоминания о будущем - Александр Александрович Околеснов - Страница 20

В начале марта я занял у Ильгама восемьдесят рублей и купил обручальное кольцо своей невесте. В одну из суббот, набравшись мужества, я, Ильгам и Лариса отправились к Валентине свататься. В доме уже было полно народу. Стоял оживленный гомон. О нашем решении пожениться знала половина «Спутника». Почти столько же пришло на торжество. Говорили все, кроме жениха и невесты. Валя краснела и терялась. Не знала, как себя вести. Ребята усиленно развлекали нас байками, анекдотами и туристическими песнями. Вечером никто не ушел. Улеглись спать вповалку прямо на полу.

После обручения Валя перебралась жить к нам. Ее мать, а моя теща – Мария – все охала да ахала:

– Ох, бросит он тебя! Не дам тебе никакого приданого, пока вы не распишитесь.

Валентина сразу с головой окунулась в семейную жизнь. Как будто она уже сто лет была моей женой. Ходила на рынок, стирала белье в ручную, наводила порядок в доме. Работала она на обувной фабрике недалеко от своего поселка Стройдеталь. Почти каждый день я встречал ее у проходной.

Летом семьдесят второго года мы расписались. Свадьбу справляли прямо во дворе. Из Казахстана приехала моя мать. Это она дала денег на свадьбу и все организовала. Побелила стены в доме, повесила новые занавески.

С завода Мусабекова, где я играл в вокально-инструментальном ансамбле, привезли аппаратуру. За всю свою историю Деловой двор не видел подобного мероприятия. Пели и плясали до утра.

Валя была уже на третьем месяце беременности. Ей было не до того. Дядя Ваня, отец погибшего Виталия, никого к Валентине не подпускал, оберегал ее от лишних движений и волнений.

Начинали мы семейную жизнь, как говорится, с нуля. Не было элементарного: посуды, постельного белья, мебели. После свадьбы теща Мария привезла целую грузовую машину приданого: стол, диван, шифоньер, перину и множество вещей, которых нам недоставало в хозяйстве. Надо отметить, что теща мне попалась не жадная. Временами подкармливала нас. Она держала кур и уток. Из ее хозяйства кое-что и нам перепадало.

Этим летом я проходил производственную практику на заводе Мусабекова. Работа была оплачиваемой. Сто рублей – не весть какие деньги, но я был рад и этому. Чуть больше получала Валя. В это лето мы даже купили холодильник «Орск». В Баку без этого агрегата жить невозможно. Летом продукты пропадают мгновенно. Это была наша первая серьезная покупка.

Как и все молодые семьи, наша семья зарождалась не скажу что в муках, но в трудных родах. Сейчас я понимаю, что мало помогал в этом Вале. Семьянин из меня был никудышный. Я мог часами сидеть с гитарой, не обращая внимания на молодую жену. Это ее раздражало, и мы ссорились. Она уходила к матери, а я следом за ней ехал просить прощения. Наши ссоры длились недолго. Я отмечал про себя, что с Верой мы ссорились гораздо чаще.

Когда мы с Валей конфликтовали, я думал о Вере. Меня по привычке тянуло к ней. Почему-то о наболевшем хотелось поделиться именно с ней. Ни с Ильгамом, ни даже с Ларисой. И когда у нас с Валей все хорошо складывалось, меня тянуло к Вере. Мне казалось, что это был единственный человек в то время, который мог бы понять меня в новом качестве.

Последний раз я виделся с Верой за несколько дней до свадьбы. Я никогда не искал с ней встречи. Но не скажу, что эта встреча была случайной.

Как-то вечером после ужина я вышел за ворота нашего двора. Справа от ворот росло большое тутовое дерево. Здесь, на лавочке, собиралась местная молодежь. Увидев среди них Веру, я хотел было вернуться домой.

– Привет, женатик, – с ехидством произнесла Женька Чичкова, близкая подруга Веры. – Что-то тебя последнее время за воротами совсем не видно.

– Да он жену свою молодую боится, – продолжила в том же духе Светка Армянка, – поэтому к нам и не подходит.

Было темно. Фонари Московского проспекта бледным светом высвечивали лица. Я выпрямил спину и с чувством собственного достоинства направился на голоса. Подойдя к ним, поздоровался с Сашкой Бабайчиком за руку.

– Привет! Что за собрание? – спросил я у него.

– Собираемся в пятницу вечером на пляж, – ответила за него Светка, – хотим тебя пригласить… Без жены, конечно.

– Да он в жизни не поедет… Побоится, – ухмылялась Женька.

– Чего мне бояться? – хорохорился я. – Могу и без жены. Она все равно не сможет… Во вторую смену работает, – стараясь показать свою независимость, отвечал я.

Где-то глубоко внутри у меня что-то защемило. Я уже было пожалел о сказанном, но отступать уже было поздно.

– Если ты такой смелый, чего ж ты к нам за все лето так ни разу и не подошел? – Женька посмотрела на Веру. Та опустила голову. Мне даже показалось, что она хотела встать и уйти.

– Дел много.

Хотел сказать: «дела семейные», но передумал.

Все было похоже на начало какой-то игры. На мгновение мне показалось, что Вера ищет со мной встречи, что она собирается сказать мне что-то важное. Может быть, такое, чего не говорила мне, когда мы были с ней в близких отношениях.

Неожиданно разговор перешел в другое русло. Ударились в воспоминания: как в детстве играли в казаки-разбойники, кто за кем бегал, как застукали Розу со Старого парка, когда та подглядывала, как мужики в бане моются.

– Давайте в города сыграем, – предложила Светка.

На мгновение мы окунулись в мир детства. Спорили, перебивая друг друга, вспоминали сюжеты из старых кинофильмов. Только сейчас, когда мы наконец становились взрослыми, нам захотелось вернуться назад в прошлое. Казалось, что-то важное осталось там. Важное и ценное, чего нам сейчас так не хватает.

В пятницу около пяти я был на платформе электрички «8-й километр» одним из первых. Здесь уже стояли Сашка Бабайчик и Светка.

– О! И ты тоже едешь? – с удивлением обратился я к ней.

– Конечно… Кто-то же должен тебя охранять… Вдруг потеряешься где-нибудь, – с улыбкой сказала она.

Через некоторое время подошли Женя и Вера. Бабайчик, как самый богатый из нас, взял билеты на всех. Я предложил ему разделить финансовые расходы на двоих. Он немного поупирался, но, в конце концов, согласился. Электричка в Бузовны должна была подойти с минуты на минуту. Стояли в ожидании молча, изредка поглядывая друг на друга.

В вагоне электрички компания немного оживилась. Бабайчик развлекал девчонок. Те заливались хохотом. Особенно Светка. Смеялась она от души. Вера сидела молча, глядя в окно, о чем-то думала.

Она сильно изменилась в последнее время. Короткая стрижка и крашеные волосы делали ее чужой и далекой. Какая-то мучительная мысль переменила до неузнаваемости ее лицо. В этой перемене в худшую сторону была, наверное, и моя вина. Но тогда я об этом старался не думать. В тот момент мне хотелось что-то сделать для нее, чтобы она хотя бы на время стала такой, какой я знал ее четыре года.

Выходя из электрички на станции Приморская, я подал ей руку. В моей руке рука ее задрожала, как пойманная птичка, но высвободиться от некрепкого рукопожатия она не попыталась. Сойдя на перрон, ускорила шаг, догоняя девчонок, что шли впереди.

На берегу она долго не раздевалась. На ней была мужская рубашка в голубую клетку и черная юбка. В море она пошла только тогда, когда все, вдоволь накупавшись, стали выходить. Она сняла только юбку, а рубашку завязала узлом, скрывая свою большую грудь. Она всегда стеснялась ее, поэтому на пляж почти никогда не ездила.

Угасающее солнце висело низко над землей, когда мы сели немного перекусить. Бабайчик все так же развлекал девчонок. Те все так же смеялись и визжали. После перекуса, окунувшись еще раз в бархатном море, решили прогуляться по берегу до станции Бузовны.

Саша шел с девчонками впереди. Мы с Верой сзади. Она уже не пыталась, как тогда, на перроне, догонять группу. Тяжелые мысли сошли с ее лица. Она как-то посвежела и наполнилась внутренней добротой. Мы шли молча босиком вдоль берега, погруженные каждый в свои собственные мысли. Возможно, она была в том времени, когда всего лишь раз мы были с ней вдвоем на море. Я положил руку ей на плечо. Она не отстранила ее, но вся наполнилась внутренним укором.

В вагоне электрички мы сидели с ней вдвоем. Саша с девчонками в другом конце. Я искал важные и нужные слова, но не находил. Пора уже было что-то говорить, а мы все молчали. Все это было похоже на сцену расставания. Я вдруг понял, что и Валя, и Вера мне одинаково дороги, а расставание с кем-то из них будет для меня невыносимой мукой. В одну я был по уши влюблен, но чувство это пленило меня, обязывало быть взрослым и ответственным. Расставание же с Верой – как прощание со своей бесшабашной юностью и свободой, которую я только теперь вдруг оценил и вкусил здесь, на берегу ласкового моря.

От платформы «8-й километр» до дома мы шли пешком по Московскому проспекту. Было около полуночи, и машины почти не ходили. Непривычно было видеть эту оживленную днем широкую трассу свободной и пустынной.

Она все так же молчала, но не спешила примкнуть к основной компании, что шла впереди. О чем она думала? Я вспомнил, как зимой в ее холодном подъезде я грел ей ладони пламенем спички, как летом мы ходили с ней на озеро встречать рассвет, и моя мать, встретив нас утром, отдубасила меня за это по спине. Как еще пятнадцатилетней девчонкой, когда приходила к нам почти каждый день, на вопрос моей матери: «Ты любишь нашего Сашу?», ответила: «Да, люблю», как мать брала ее с собой в Москву. «Мы в ответе за тех, кого приручаем», вспомнил я, и мне стало больно и стыдно за себя, за то, что лучшие годы держал ее возле себя, словно собачонку на привязи. Мне захотелось как-то оправдаться перед ней, утешить, наполнить ее душу словами надежды и добра, еще раз приласкать и обогреть ее.

– Ты знаешь, у нас с Валей будет ребенок, – наконец выдавил я из себя.