Читать книгу Жук. Повесть - Александр Бабиков - Страница 7

Вожделенный вечер, наконец, наступил…

Спотыкаясь и беспрестанно наталкиваясь то друг на друга, то на какие-то предметы, пробирались мы с Филей по темному и холодному коридору.

– Ай, ай! – воскликнул Филя, шествовавший впереди.

– Что с тобой?

– Ткнулся носом в какой-то сундук…

– Экая невидаль!

И вслед за тем со мной происходило то же самое.

– Кто тут? – окликнул нас знакомый хриплый голос Михеича, когда мы вошли в пустую комнату, разделенную перегородкой на две части.

Он сидел на корточках и чиркал о стену серными спичками, пытаясь зажечь ночник.

– Свои! – сказал Филя.

Свет спички на мгновение озарил большую мохнатую голову и лицо, обросшее до самых глаз черными с проседью волосами.

– Эх, барчуки, барчуки! Вы знаете, ведь, что эфтого…

Хитрый Филя сунул ему что-то в руку и твердым голосом сказал:

– Можно!

В глазах Михеича сверкнула снисходительная улыбка, и он только махнул рукой.

– Пусти нас к Жуку, Михеич!

– Пустить-то, пожалуй, пущу, – проговорил Михеич, почесывая за ухом, – да только…

– Что? – спросили мы.

– Спит Жучок… будить жаль!…

Дверь перегородки отворилась, и при слабом мерцании ночника мы увидели нашего товарища, свернувшегося клубком на скамейке, прикрытой соломой.

Филя зажег стеариновый21 огарок и поставил его на табурете, рядом с жестяной кружкой и корочкой черного хлеба.

– Осторожней с огнем, барчуки! – посоветовал нам Михеич и вышел.

Мы поспешно выложили из карманов запасы провизии и после того растолкали спавшего Жука.

Он вскочил, протер глаза, посмотрел на нас, потом на огарок и, наконец, на съестные припасы…

– Это мне?

– Ешь, Жук! – сказал Филя.

Он не заставил себя упрашивать…

Проглотив последний кусок, Жук взял в руку огарок и посмотрел, не упало ли что случайно под скамью и под табурет; но там ничего не оказалось.

– Все! – произнес он, успокоившись, и прибавил:

– Все! А казалось – так много…

Я не спускал с него глаз: лицо его осунулось, и он стал как будто меньше.

Филя заговорил первый:

– Это Сеня подговорил меня придти к тебе, Жук, – сказал он.

Жук улыбнулся, положил руки мне на плечи и принялся меня рассматривать, поворачивая то в одну, то в другую сторону.

– Ты из лазарета, Сенька?

– Да, Жук!

– Что же Карл Иваныч сказал? Пройдет это? Следов не будет?

– Ничего не будет! – вскричал я.

Улыбка сбежала с лица Жука; он глядел серьезно…

– Знаешь ли, Жук, кто швырнул в тебя географией? Ведь это не он…

– Знаю!

Он вздохнул, привлек меня к себе и посадил рядом. Филя присел с нами на краю скамейки.

– Какой же я осел! – заметил Жук, и затем сказал: – Ты на меня очень сердишься?

– Нисколько!

– Если так, – вскричал Жук, – если так, то ты, Сенька, должен исполнить мою просьбу!..

Со свойственной ему живостью он вскочил на ноги. Я тоже. Скамья опрокинулась, и бедный Филя грохнулся на пол.

Жук привлек внимание Михеича.

– Эфтого нельзя, барчуки! – сказал он, показываясь в дверях и грозя пальцем.

– Можно! – возразил Филя, поднимаясь с полу.

– Какую же просьбу? Какую? – приставал я к Жуку.

– Дай сперва слово, что исполнишь.

– Изволь…

– Просьба вот в чем, – сказал Жук совершенно серьезно. – Хвати меня так, чтобы в ушах зазвенело… понимаешь?

И он подставил мне левую щеку.

Филя, присоединившийся было к нам, благоразумно отскочил в сторону.

– Вот так, как меня тогда, – пояснил он мне издали…

– Ты шутишь, Жук?

– Не шучу! Ты дал слово…

Довольно звонкая пощечина раздалась под мрачным сводом карцера.

Филя привскочил от восторга.

Один Жук казался недоволен:

– Не то, – молвил он, тряхнув головою, – не то, совсем не то…

Симпатичное лицо его смотрело угрюмо.

– Тогда лучше так! – вскричал я, бросаясь к нему на шею.

Ах, как давно хотелось мне это сделать!..

Он живо подхватил меня, перевернул несколько раз в воздухе и поставил на скамью.

– Слушай, Сенька! Есть у тебя мячик?

– Нет…

– Ну, так бери вот этот!

Порывшись в соломе, Жук вытащил оттуда большой резиновый мячик собственной работы и вложил его мне в руку.

Многие, в том числе и Филя, предлагали ему все, что угодно, за эту вещицу, но он ни на что, не соглашался.

– Вот уж кому повезет, так повезет! – решил, вздохнув, Филя.

Но Жука и это не удовлетворило:

– Если тебе полюбится из моих вещей какая-нибудь, – сказал он мне, – ты не спрашивай, а прямо тащи… Слышишь, Сенька, я этого требую. Тащи!

Так извинился передо мною Жук. Он ни разу не обмолвился словом прости, но блеск его добрых глаз, порывистые движения, под которыми скрывалось что-то свое, в высшей степени оригинальное и милое, говорили красноречивее всякой ласки, всякого извинения.

– Пора вам убираться отсель, барчуки, – объявил нам Михеич, – не равно дирехтур придет… беда!

Эта угроза не могла не подействовать.

– Прощай, Жук! – сказали мы.

– Кстати, не знаете ли, когда меня выпустят? – спросил Жук. – Тут меня скоро крысы заедят… Посмотри, сапог перегрызли!

И он показал нам свой сапог.

– Тебя выпустят послезавтра, – утешил его Филя. – Я совсем случайно слышал, как директор шептался об этом с Зелениным.

– Вот кстати подслушал, Филя!.. До свидания, Сенька!

Он протянул руки, но пожатия не последовало, так как потерявший терпение Михеич схватил Филю и меня в охапку и вынес в коридор.

– Покойной вам ночи, барчуки!