Читать книгу Жук. Повесть - Александр Бабиков - Страница 9

– Сеня, садись здесь, возле меня, – сказал однажды Жук, вскоре после того, как его выпустили из карцера.

– А я куда? – спросил Клейнбаум, помещавшийся до сих пор возле него на третьей скамейке.

– Филя, возьми Клейнбаума вместо Сеньки к себе! – крикнул Жук.

– Охотно! – отозвался Филя.

Клейнбаум повиновался безропотно, хотя и со вздохом. Он любил почему-то Жука, не взирая на то. что последний не обращал на него никакого внимания.

Жук, не дававший прохода новичкам и всем тем из товарищей, которые выделялись из ряда своими странностями, Жук оставлял в покое Клейнбаума. Разгадка тому заключалась, может быть, в факте, что Жук не мог равнодушно видеть слез, и тем более таких слез, которые сопровождались плачем, воем и лаем.

Он никогда не бывал в числе утешителей, никогда не принимал участия в потехах, служивших неиссякаемым источником веселости для всех других одноклассников.

– Смотри, Сеня, не вздумай когда-нибудь и ты плакать, – говорил Жук, помогая мне устраиваться на новом месте.

– Что же ты сделаешь?

– Я убегу от тебя за тридевять земель…

Довольно было такой угрозы, чтобы слезы никогда не навертывались на глазах.

Милый Жук! Часто, украдкой, я взглядывал на него, когда он сидел, согнувшись над своей мастерской, и в голове моей рождалось сомнение: неужели это тот самый буян, который наводил на меня еще недавно такой страх и трепет?

Если он замечал, что мне нравилась какая-нибудь из неприхотливых вещиц его работы, то говаривал:

– Тащи ее, Сеня!

И я обязан был тащить… Жук хмурился, и никакие отговорки не принимались в расчет.

Взамен он не только не требовал, но и не желал брать от меня ничего. Лишь в редких случаях Жук делал из этого правила исключение, а именно, когда мне присылали из дому пирожки, но и тут у него была своя манера:

– Сеня, знаешь что, – объявлял Жук на мое предложение поделиться, – знаешь что? Ты начинку-то съешь, а мне отдай только корочки.

– Жук, если ты любишь меня, то ешь вместе с начинкой!

В ответ он мотал головою. Вообще я долго не мог решить: любил ли Жук меня, или чувствовал ко мне только жалость и хотел вознаградить за прошедшее. Он пребывал для меня загадкой.

Удивительно, впрочем, не то, что я, новичок, не знал его. Другие, жившие с ним уже третий год, не больше моего могли рассказать об этой интересной личности. Одно казалось несомненным: Жук был беднее нас всех. Его педантически-аккуратное обхождение с книгами, тетрадями, бумагой и прочим – наглядно подтверждало такое предположение. В то время как многие из наших тратили на никому ненужные безделушки гривеннички и двугривенные, Жук тщательно берег несколько медных копеек в копилке собственной работы, – копилке, которую остроумный Филя называл мышеловкой.

Подобно тому, как жители земли ничего не могут сказать о противоположной, относительно нас, стороне луны, не смотря на вечное присутствие земного спутника перед нашими глазами, так и мы, товарищи Жука, ничего не знали о его местопребывании и образе жизни по ту сторону стен нашей школы…

Я давно поверил ему немногосложную историю своего детства и описал не только маму, дядюшку и няню, но и нашу старую дворовую собаку Волчка. Я сам очень скоро узнал, что у Клейнбаума есть папенька и маменька, что они его нежно любят и балуют, что Филя живет на углу двух улиц, в собственном доме, что у него есть тоже собака неизвестной породы, но большущая и очень умная, кличкой Полкан.

Один Жук отделывался от наших расспросов молчком, иногда же махал очень неопределенно рукою, указывая нам, в каком направлении находится место его жительства. С другой стороны, хотя он и присоединялся подчас к нашим вечерним беседам, но никогда не проговаривался насчет планов будущего. Неужели Жук, живой и пылкий, ни о чем не мечтал?

Филя, который по складу своего характера терпеть не мог чьих-нибудь секретов, пока не узнавал их, Филя всячески помогал Жуку высказаться, но ничего не выходило!

– Стой, Жук, – говорил он, – теперь я знаю!… Ты живешь в десяти верстах за городом.

– Нет, – добродушно отвечал Жук.

– Прекрасно, – продолжал Филя таким тоном, как будто Жук с ним согласился, – ваш хутор называется Дерябинским…

– Нет… совсем не то…

– По Московской дороге, проехав деревню Мартышкино.

– Да нет же, говорю тебе!

Филя даже плевал с досады и принужден был переводить разговор на другой, более известный ему предмет.

Между тем, каждую субботу, около трех часов пополудни, к крыльцу школы подъезжал, гремя и звеня, незатейливой наружности деревенский экипаж, известный под названием таратайки30. На козлах восседала пожилая женщина с платком на голове. Пегая лошадка, очень нетерпеливая, не любила стоять на месте. После каждого «тпррру!» произносимого женщиной, лошадка, помахивая хвостом, принималась описывать круг по ширине улицы. Такие круги и восклицания: «тпррру!» не прерывались до тех пор, пока не вскакивал в таратайку Жук. Смелой рукой брал он вожжи, раздавался здоровый удар кнута, лошадка отвечала на него ляганьем – и, минуту спустя, дребезжанье таратайки замирало в отдалении.

– Если б лошадь умела говорить, – поведал нам раз огорченный Филя, – от неё узнали бы мы гораздо больше, чем от этой молчаливой бабы!… Это не баба, а просто идол! – добавил он.

Загадочность, которую напускал на себя Жук, нисколько не мешала ему оставаться в приятельских отношениях со всеми, и с Филей в особенности. Филя ценил в нем его gros bon sens31, уверяя нас, что по-русски этого и передать нельзя; а неразговорчивый Жук побил подчас остроумную болтовню Фили. Этим отношениям не препятствовало и то маленькое коварство, которое проявлял иногда наш загадочный друг.

Так, однажды, Жук бродил бесцельно по комнате и наткнулся на ящик Фили, остававшийся почему-то незапертым…

– Господа, я сделал открытие! – объявил он, порывшись с минуту в ящике товарища…

Послышались любопытные вопросы.

– Помните вы хижину пастуха, самого пастуха и козий сыр, которым Филя кормил Жерве под проливным дождем? – продолжал Жук.

– Помним, конечно!

Некоторые при этом вообразили, что в ящике, действительно, нашелся сыр и подбежали, желая в том убедиться.

– Все это вот тут, в этой книге, и в том самом порядке, – закончил Жук, поднимая кверху старую растрепанную книжку!

– Неужели? Ха, ха, ха!

– Жук! Как ты смеешь рыться в чужом ящике? – вскричал не вовремя подоспевший Филя…

– Сам виноват: зачем не запираешь? – хладнокровно отвечал Жук.

Но Филя не хотел слушать резонов и, забыв опасность, запустил руки в густые волосы Жука. Мы знали, чем должна была окончиться баталия32 и тем сильнее аплодировали беззаветной отваге Фили. Жук повалил противника на пол и сел на него… На этом дело и кончилось. Старая книга с диалогами пострадала больше всего: она окончательно распалась на две неравные части.