Читать книгу Буковый лес. Роман-предчувствие - Александр Балыбердин - Страница 11

Вятка, Вятка… Засыпая, капитан Филипс, пытался вспомнить, где он слышал это название, и в итоге вспомнил, как во время работы Мегги над диссертацией помогал редактировать список литературы, в котором была фамилия американского профессора, опубликовавшего монографию о развитии образования в Вятском крае. «Как же его звали? Холмс! Илларион Холмс. Почти как того английского сыщика. Надо же! Столько лет прошло, а помню! Как же его далеко занесло! Вятка – это ведь почти Сибирь», – удивился капитан, поправил подушку и постарался заснуть, но вместо сна в памяти всплыло ещё одно воспоминание.

Однажды ему довелось слушать коллегу – социолога, специалиста в области массового сознания, который в своем докладе увлеченно развивал мысль о том, что, чем более популярным становится явление общественной жизни, тем большей организации и порядка оно требует и, исходя из этого, неожиданно делал вывод об ущербности демократии и «всей этой возни» вокруг прав человека, которые, как утверждал учёный, «во всяком нормальном обществе, должны быть подчинены интересам организации и Империи, как её высшей и наиболее совершенной формы». В общем, самые обычные мысли. Примечательно то, что доказательной базой для них служила история религиозных шествий в России, в том числе одного многолюдного и продолжительного крестного хода в Вятском крае, фотографиями которого докладчик сопровождал своё выступление.

Глядя на них, с трудом верилось в то, что ещё совсем недавно это паломничество было скромным, почти семейным делом. В течение почти шести веков местные христиане к определенному дню самостоятельно приходили на берег небольшой северной реки, где когда-то, в незапамятной древности, крестьянин нашел чудотворную икону. Шли преимущественно семьями, каждая – в своём темпе и своим маршрутом, останавливались в пути у родственников и знакомых. Поскольку в те годы фотография ещё была большой редкостью, снимков того, старого паломничества почти не сохранилось.

Зато было множество других снимков, сделанных в начале XXI века, когда после нескольких десятилетий запрета со стороны коммунистических властей эта древняя традиция возродилась, и её возрождение совпало с появлением цифровой фотографии и Интернета. По ним было видно, как в считанные годы это семейное паломничество переродилось в тысячеголовое и заорганизованное шествие во главе с первыми лицами региона, в котором верующие выполняли роль статистов, восторженной и послушной массы, что широкой рекой текла по улицам города, шоссе, разбитым загородным дорогам и, наконец, полному бездорожью, полям и лесам.

Рассказывая об этом, докладчик часто упоминал имя одного мирянина, незаурядного и энергичного человека, в прошлом – военного, который первым заставил верующих построиться в одну колонну, лично её возглавил и привёл на место явления иконы, что произвело неизгладимое впечатление на современников и на многие годы стало образцом для подражания.

С тех пор в крестный ход ежегодно вливались сотни новых ходоков, мечтавших проверить, смогут ли они выдержать темп и «не сойти с дистанции». В течение недели тысячи людей, как солдаты на марше, шли одной колонной по одному маршруту и, казалось, никто не замечал, как неузнаваемо изменилось их шествие, которое с каждым годом требовало всё больше средств, порядка и обязательств.

Сначала, чтобы справится со всей этой разнородной массой, в крестном ходе обязали участвовать всех местных священников, затем чиновников и служащих. Наиболее способные из них возглавляли группы численностью в несколько тысяч человек, и поскольку между ними приходилось держать интервал, этим группам приходилось идти не только днём, но также ночью, освящая путь электрическими фонарями.

Так старое, доброе, почти семейное дело, в основе которого лежали личный подвиг и братская любовь, переродилось в заорганизованный, тысячеголовый марш. И хотя докладчик рассказывал о нём с нескрываемым восторгом, разделить его Филипс не мог. Капитану было жаль всех этих людей, которые так и не поняли, каким богатством владели, и что потеряли. «О, если бы они понимали, чем могут обернуться подобные „новации“! Но, видимо, полковник Моррон прав, и на это способны немногие. А город, действительно, был хорош!» – думал капитан, перелистывая в памяти фотографии, которые произвели на него сильное впечатление, и, наконец, уснул.

Ему снилась незнакомая, холмистая, неухоженная, дикая земля, покрытая густыми, почти непроходимыми лесами. Капитан стоял на холме и сквозь густые ветви сосен пристально вглядывался в ночь, которую где-то далеко на горизонте освещали вспышки огней. Это шёл крестный ход. Капитан прыгнул с обрыва, расправил крылья и, ощутив под собой плотный и холодный воздух, полетел.

Неожиданно ночь превратилась в день, леса расступились, и среди них открылся город, стоящий на высоком берегу большой и полноводной реки. Он был прекрасен.

Ликующее мартовское солнце освещало город целиком, все улицы, площади, сады и овраги. Даже пустыри в его лучах казались необычными и удивительными.

Был воскресный день. Горожане давно проснулись и теперь расходились из церквей по домам, заполняя узкие улицы обычной для этого часа суетой, оживлёнными разговорами, пересудами, дружескими перемигиваниями, тычками, похлопываниями и рукопожатиями. Колокола церквей пели, не переставая. Фыркали и ржали кони. Лаяли собаки. Под полозьями саней весело скрипел снег. Испуганные возницами голуби били крыльями и пытались взлететь в чистое и высокое небо, в котором безраздельно властвовало мартовское солнце, необычайно яркое и жаркое для этих дней.

Но вот снег почернел и осел. Лёд просветлел и отошёл от берега, вздулся и треснул. Река набухла, поднялась, лопнула и понеслась, растеклась, заполнив собой прибрежные луга. Так, что кусты цветущей сирени, очутившись посреди неё, казались диковинными островами или кораблями заморских купцов, приплывших посмотреть на эту красоту. Колокольный звон по-прежнему продолжал взывать к небу, реке, лугам, людям и очнувшейся после зимней спячки земле: «Проснись, проснись!», «Восстань, восстань!», «Дыши, дыши полной грудью!», «Живи, живи!». Филипс ещё долго слышал его за спиной, когда, миновав город, летел навстречу крестному ходу, спешащему сквозь зазеленевшие леса и поля. Наконец, капитан приблизился к процессии достаточно, чтобы разглядеть идущих.

Впереди шли двое, и оба были ему знакомы. Первым шёл доктор Айзен, почему-то одетый в длинный серый плащ сотрудника спецслужб. Он шёл, как хозяин, уверенными и широкими шагами. Паломники называли его «господином». Второго, что шёл рядом, называли «товарищем». «Товарищ» был ниже ростом, но при этом ни на шаг не отставал от «господина» и, стараясь во всем подражать ему, шёл столь же уверенно и твёрдо. Но вот Айзен заметил капитана, наклонился к коренастому спутнику и указал на Филипса. Когда «товарищ» поднял голову, капитан сразу его узнал. Это был полковник Моррон. Заметив капитана, Моррон язвительно улыбнулся и махнул рукой, словно хотел сказать, что по таким пустякам беспокоить его не стоило.

Теперь, когда колонна была совсем близко, Филипс мог видеть, что не только первые двое, но все паломники старались идти нога в ногу, военным строем. Отчего вся колонна мерно раскачивалась из стороны в сторону, как огромный ткацкий станок. Филипс пригляделся и заметил, что по краям этого станка, то там, то здесь на пыльную обочину вываливались люди, которые, видимо, не хотели или уже не могли идти в заданном ритме. Иногда они просто падали под ноги других паломников, которые на ходу переступали через несчастных. И тогда капитан понял, что это не крестный ход, а военный марш. Он прислушался и удивился тому, что вместо пения молитв паломники вели счёт, повторяя какие-то цифры и уравнения, а вместо свечей несли пылающие факелы, от которых загоралось всё вокруг – и лес, и поле и даже река. Вглядевшись в лица идущих, капитан заметил среди них Мегги, Рона, друзей детства, однокурсников, коллег по работе и даже самого себя. Все они также несли горящие факелы и также бездумно, механически вели счёт.

Долетев до конца строя, Филипс оглянулся и увидел, что вся эта раскачивающаяся из стороны в сторону и изрыгающая пламя колонна была похожа на огромного, тысячеглавого дракона, который двигался в сторону того удивительного, радостного и солнечного города, что так поразил капитана. Двигался, чтобы уничтожить и этот город и всё живое, что встретится ему на пути. Филипс захотел полететь назад и предупредить жителей города о грядущей опасности, но, сколько не старался, не мог догнать уходящую вдаль колонну.

Капитан собрал последние силы, закричал и проснулся. Часы показывали без одной минуты три. Пора было вставать.