Читать книгу Буковый лес. Роман-предчувствие - Александр Балыбердин - Страница 6

Кабинет полковника Моррона был расположен в западном крыле Серебряной Иглы. Поэтому при ясной погоде из его огромных, во всю высоту стен окон открывался удивительно красивый вид на Главный Город Империи – Берлин, освященный лучами заходящего солнца. Сегодня был именно такой вечер.

Когда Филипс вошел в кабинет, полковник стоял у окна и любовался закатом. Если дозволительно так сказать о человеке, которому в «Официальном учебнике истории Империи» была посвящена целая глава, в эту минуту полковник Моррон был похож на орла, старого и опытного хищника, высматривавшего добычу с высоты последнего этажа Серебряной иглы.

– Сэр! Капитан Внутренней службы Томас Филипс по Вашему приказу прибыл, – отрапортовал входящий.

– Входите, капитан! Удивительный закат, не правда ли? – произнёс Моррон и, не оборачиваясь, жестом предложил капитану подойти к окну. Филипс подошел и встал справа от полковника, на шаг позади – так, чтобы постоянно видеть начальника и при этом ничем его не стеснять. Однако Моррон настоял: «Ближе, капитан!». Филипс повиновался.

Теперь они оба стояли у окна и смотрели на то, как где-то далеко внизу появлялись и исчезали, передвигались сотни и тысячи тёмных точек, почти не различимых на таком же тёмном асфальте. Филипсу и прежде приходилось видеть Сити – центральный квартал Берлина из окна кабинета Моррона, и капитан давно перестал удивляться тому, что людей с этой высоты видно не было. В Сити никто не жил, здесь только работали. Точнее, «исполняли обязанности», а затем, когда рабочий день был окончен, «следовали домой». Каждый – в соответствии с маршрутом, который определял для него личный навигатор. Потому что иначе из Сити было не выйти. Сейчас был именно такой момент.

Филипс видел, как сотней этажей ниже, ежесекундно появлялись тысячи безымянных точек, которые затем сливались в потоки и размеренно двигались по бывшей Unter der Linden – Липовой аллее, несколько лет назад переименованной в Oberstrasse – Главную улицу, от Reich Platz – Площади Империи до Schlossbruke – Замкового моста, который с высоты кабинета Моррона казался не таким, уж, и далёким. При пересечении Oberstrasse с улицами, носившими имена Основателей Порядка – Александра Великого, Тамерлана, Бисмарка, Форда и Сталина, от этой большой и полноводной реки отделялись протоки и ручьи поменьше, которые затем неожиданно пропадали за стоящими на перекрестках домами. Это служащие, пройдя через пост Внутренней службы, спускались в «подземку», чтобы продолжить путь по предписанному маршруту, который, в итоге, порой, спустя час или более, должен был привести их домой. При этом благодаря миниатюрным чипам, которые были имплантированы всем работающим в Сити, постовые офицеры могли в режиме реального времени наблюдать за тем, как пустеют офисы и центральные кварталы. Пока, наконец, пост Внутренней службы не пересечёт последний человек, и огни не останутся гореть в окнах только тех кабинетов, хозяева которых имеют право покидать центр города иначе, отдельно от общей массы – окнах «избранных».

Именно таким «избранным» чувствовал себя капитан Филипс, стоя рядом с полковником Морроном и наблюдая за тем, как последние ручьи из тёмных и безликих точек, завершив путь по мелеющей Oberstrasse, пропадают за фасадами домов. Спустя примерно четверть часа, когда улицу покинул последний человек, полковник Моррон, до этого молча наблюдавший за пустеющими кварталами, произнёс: «Они принесут свою свободу к ногам нашим и скажут нам: «Лучше поработите нас, но накормите нас».

Филипс смутился:

– Вы что-то сказали, сэр?

– Не я. Достоевский, русский писатель.

– Никогда не слышал этого имени!

– И не могли, потому что были одним из них, – Моррон кивнул на опустевший проспект, – а сегодня станете одним из нас. Но, прежде чем продолжить разговор, хочу спросить, капитан, что Вы видели из этого окна?

Вопрос полковника снова застал капитана врасплох, поэтому Филипс ответил уклончиво:

– Думаю, то же самое, что и Вы, сэр!

– Но это невозможно. Поскольку, чтобы видеть то же самое, что и я, надо быть мной, полковником Морроном. Не правда ли, капитан Филипс? – спросил хозяин кабинете, сделав акцент на фамилии собеседника.

– Так точно, сэр!

– Лично я любовался закатом, – не отступал Моррон, – а что видели Вы?

– Я смотрел, как служащие покидают Сити, и поражался тому, как мудро и совершенно всё организовано, – отрапортовал Филипс.

– Капитан, оставьте этот тон и эти слова для подчиненных! – Моррон сморщил лицо и впервые обратился к Филипсу по имени. – Том! Мы давно знаем друг друга. Что Вы видели? Точнее, что Вы чувствовали, когда смотрели, как эти люди покидают Сити? – Полковник выделил голосом слово «эти», словно хотел подчеркнуть, что к тем людям, внизу, он не имеет совершенно никакого отношения, после чего почему-то снова перешел на «Вы». – Прошу, Том, будьте со мной откровенны. Поскольку, от ответа на этот вопрос зависит Ваша судьба и не только.

Пожалуй, ещё никогда капитан не оказывался в столь затруднительном положении, потому что совершенно не представлял, какой ответ хочет услышать от него Моррон. «Однако если начальник просит быть откровенным, будь им», – сказал себе Филипс, и ответил:

– Сэр! Вы просили быть откровенным. Поэтому я должен признаться, иногда мне кажется – только кажется, сэр! – что наша жизнь могла бы быть иной, – произнёс Филипс и замолчал, выжидая, как полковник отреагирует на его слова.

– Продолжайте, – Моррон откинулся в кресле и с интересом смотрел на подчиненного.

– Не знаю, прав ли я? Конечно, Вам и Высшему Кругу виднее. Но, я подумал, что, если разрешить людям проявлять чуть больше инициативы, это могло бы пойти на пользу Империи, – произнёс Филипс и уже хотел развить свою мысль, но Моррон решительным движением руки остановил капитана, поднялся с кресла, снова подошел к окну, затем повернулся и буквально пошёл в наступление на собеседника, своей решимостью заставив Филипса встать с кресла и выслушать его монолог.

– Капитан, Вы всерьез думаете, что эти полуроботы, эти заготовки людей, эти муравьи, эти серые точки на сером асфальте могут принести пользу Империи? Вряд ли. Потому что всё, что они могут – сутками думать только о себе. Хотя с детства мы внушаем им обратное. Внушаем, что счастье в служении своей колонии, городу, науке, труду, творчеству, Порядку, Империи. Но большинство из них – бездарны и серы, а серость, капитан, – это один из видов плесени, которая ничего и никому дать не может и потому способна жить только за счёт других, пожирать тех, кто оказался рядом. Особенно тех, кто более трудолюбив и талантлив. Поэтому, капитан, давайте не будем обманывать хотя бы самих себя и признаемся, что эти ничтожества дать Империи ничего не могут. Как ноль, который на что бы мы не умножали, в итоге всегда получим ноль.

Откровенность полковника и интонация, с которой он говорил, не оставляли сомнений, что это было не проверкой, но действительными убеждениями Моррона. И хотя Филипс по-прежнему не мог понять, какой реакции ждет от него начальник, он приготовился слушать дальше.

– Вы спросите, зачем всё это: колледжи, колонии, точное следование с детства по раз и навсегда выбранному Пути, вся эта беспощадная борьба с теми, кто не хочет принимать Порядок, и кого мы называем «дикарями», и, наконец, зачем нужна сама Империя? – Моррон посмотрел на Филипса взглядом, требующим немедленного ответа, и, не дожидаясь, когда тот решится нарушить молчание, произнёс. – Всё это, капитан, существует с единственной целью – чтобы «плесень» не разрасталась. Иначе она всё погубит. Попробуйте ослабить Порядок и позволить этим людям, как Вы сказали, «проявить чуть больше инициативы», и увидите, что произойдёт: сначала они сожрут «чужих» – своих начальников, например, меня или Вас, а затем возьмутся за «своих» – коллег, друзей, родных. Вспомните великие революции, когда всё именно так и происходило – когда «плесень», сожрав «чужих», принималась за «своих», и так до тех пор, пока чья-либо сильная рука не останавливала её распространение – террором, кровью, массовыми казнями и лагерями.

Филипс смутился. Слышать подобное, да ещё в столь высоком кабинете ему ещё никогда не приходилось. Тем временем, Моррон продолжил:

– Но Вы, капитан – не безнадежны. Хотя, возможно, сами это ещё не вполне осознаёте. Когда Вы стояли у окна и смотрели, как эти муравьи расползаются по своим муравейникам, я наблюдал за Вашим лицом и скажу, что на нём не было восторженной улыбки идиота. Увиденное вызывало интерес, возможно, недоумение, и, однажды, я даже заметил брезгливость, и тут же подумал, что не ошибся, решив довериться Вам. И, если Вы спросите почему, я отвечу.

Моррон подошёл к Филипсу так близко, что тот мог ощутить его ровное и глубокое дыхание, и произнёс:

– Дело в том, капитан, что все граждане Империи делятся не только на военных и менеджеров, клерков и рабочих, церковников и ученых. Всё это ни для кого не секрет и широко известно. Секрет же состоит в том, что все люди – от самого талантливого учёного до самого последнего бездельника – делятся на тех, кому, что Вы наблюдали в окно, нравится, и кому это не нравится. И, судя по Вашей реакции, Вам это не по душе. Хотя, конечно, как умный человек Вы попытались это скрыть. Но нам, как раз, именно такой человек и нужен. Зачем? Думаю, что на этот вопрос более квалифицированно ответит гость, который уже давно дожидается приглашения войти в кабинет, и которого, надеюсь, Вы помните. Садитесь!

Полковник Моррон жестом предложил Филипсу сесть в стоявшее перед ним кресло, подошёл к столу и, коснувшись датчика громкой связи, произнёс: «Доктор Айзен, Вы можете войти».